— А почему палкой нельзя?
— Потому что палка — это машина. Простенькая, но оттого самая скверная. Рычаг, снаряд, копьё, ось — называй как хочешь, суть одна. В том и беда, что люди за машины взялись, а для мира есть только один из двух путей — магия или техника. Где машины усиливаются, там волшебство слабеет. Потому и не любят волшебники людей, хотя сами от них происходят.
— А почему же кёниг в доме живёт, ест жареное, ходит одетый?
— Потому что отступник. Зато в нём и силы нет настоящей. Гнилой он внутри. Сам посуди, он же смертный. Лет двести протянет, а там и состарится.
— А ты? — с ужасом спросил Ист.
— А я бессмертный. Меня только убить можно, да и то не вдруг. Что, не ожидал? То-то.
— Дедушка, — прошептал Ист. — А много таких, как ты? Настоящих?…
Хийси сгорбился, помолчал с полминуты, но ответил:
— Один. Остальные или сгинули кто где, или соблазнились на сладкое людское житьё. Есть такое слово — комфорт. Не слыхал? Так вот, он наш самый главный враг. Захотелось дуракам комфорта, они и позволили людишкам ткать, и прясть, и печи топить. А что от этого сила убывает, так беда невелика, её много, силы-то. Сами и не заметили, как прогнили. Ведь люди — словно муравьи, им соломинку протяни, они все наверх заберутся, источат тебя насквозь. Мельниц понастроили, корабли рубят. Рукоделия их уже в домах не вмещаются — возят на продажу в арбах и телегах; дорог напрокладывали. А волшебнику дорога только вредит, волшебник и так пройдёт, где ему надо. Но зато — комфорт… — Слово это Хийси прошипел, словно отфыркивался от чего-то особенно скверного. — Я-то на эту удочку не попался, а другие клюнули, позволили людям прогресс. Тоже не слыхал слова? Запоминай, врага надо знать. Слово — оружие мага. Что названо, то и существует, а остального нет. Почему-то об этом всегда забывают. Так и с прогрессом, пока его не было, так и не было. А как появился, то с ним уже не сладишь. Эти дурни рассчитывали сначала слегка поразрешать, а потом запретить. Как же, запретишь его! Вот и не стало настоящих магов. Новые, те, что смертные, уже и колдуют неприлично. Не миром повелевают, а вещами. Повелитель мечей! Это надо же так извратиться… Ну да моё дело сторона, пусть повелевает. Сам же на свой меч и напорется. Ещё ни один повелитель мечей своей смертью не помирал.
— Так ведь в том высшая доблесть, — робко произнёс Ист заученную с детства истину.
— Помереть доблесть?! — рыкнул Хийси. — Доблесть в том, чтобы жить! Вот что, хватит болтать, берись за дело. За шишку берись. Тяни её к себе, а я помогать буду.
Ист попробовал, но ничего не получилось.
— Не нужна мне шишка, — признался он. — Вон их вокруг сколько. Зачем мне именно эта?
— Кёнигу в лоб запустить.
Ист засмеялся, представив, как молодая смолистая шишка врезается в лоб Фирна дер Наста, и разом почувствовал её в своей руке. Ветка, где только что висела шишка, освобождённо закачалась.
Ист размахнулся и швырнул шишку в просвет между деревьями. Раздался треск, словно хрустнул слишком туго согнутый лук, и шишка исчезла.
— Тише ты, шальной! — хохотнул Хийси. — Весь мир перекалечишь. Я велел шишку сорвать, а ты её куда пульнул?
— А куда?
— Куда хотел. В лоб своему хозяину. Сейчас посмотрим.
Хийси широко развёл руки. В ответ словно окошко появилось посреди деревьев, и в этом окне Ист увидел одну из замковых комнат и кёнига, совершавшего утренний туалет. Вероятно, государь собрался бриться. Эту деликатную операцию повелитель мечей не мог бы доверить никому, так что брился он сам, как любой сапожник. Старый слуга Густин приготовил полированное серебряное зеркало, принёс и поставил чашу с крутым кипятком и хотел уже с поклоном удалиться, когда неведомо откуда взявшаяся шишка впечаталась кёнигу в забинтованный лоб.
Должно быть, это было очень больно — получить пусть и несильный, но неожиданный удар в раненую голову. Но даже если бы боли вовсе не оказалось, всё равно ярость повелителя измерить было бы невозможно.
С хриплым рёвом кёниг шагнул к окну. Не к тому, волшебному, что создал Хийси, а к настоящему, за которым расстилался двор, полный по утреннему времени челяди. Широкий бритвенный нож прыгнул в ладонь повелителю. И тогда Ист, не зная, как остановить взбешённого владыку, мысленно толкнул бритвенный тазик. Кипяток плеснул на зелёные атласные штаны.
Кёниг так и не заметил магического окна, но этого ему и не требовалось. Густин, вскинув руки, повалился на пол. Из рассечённого горла хлестала кровь. И лишь потом кёниг, подвывая сквозь сжатые зубы, принялся сдирать прилипшую к ногам одежду.
Окно погасло. Хийси, коротко усмехнувшись, повернулся к Исту.
— Ты шустрый малыш. А вот скажи, тебе старичка не жалко? Ведь это твоя шишка его зарезала. Так что готовься, милый. По земле ходишь — муравьев давишь. Я уже говорил: люди — те же муравьи. Много их, шустрые и кусаются.
Ист отошёл в сторону, сел на кочку. Потом вскинул голову и посмотрел в круглые глаза Хийси.
— Я не хочу быть волшебником.
Глава вторая
СЛУЖАНКА АМРИТЫ
Ист шагал через базарную площадь. При его приближении торговцы начинали особенно звонко выхвалять свой товар, а некоторые даже норовили ухватить Иста за полу куртки, чтобы хоть таким образом привлечь к себе внимание. Всякий видел, что по рынку идёт богатый покупатель. Сафьяновые сапожки с каблуком на подковке, короткие штаны с подвязками, расшитая куртка и наброшенный на одно плечо алый плащ-пыльник. Главное же — плотно набитый кошелёк, висящий на тиснёном поясе.
Впрочем, остановить юношу никому и не удавалось. Ист проходил через толпу бесследно, словно ртуть сквозь сухой песок, край плаща невесомо выскальзывал из цепляющихся рук, и напрасно торговцы расточали цветы базарного красноречия. Ист не собирался делать покупок, да и денег у него не было. Кошель, набитый звонкими цехинами, лишь мерещился завистливым взглядам. На самом деле не было ничего: ни золотой нитки в волосах, ни обуви с модным каблучком, ни даже штанов. Хийси по-прежнему не признавал никакой одежды, и, значит, ученик должен был ходить голышом. Ну а красивый морок — чтобы не смущать обывателей.
Четыре года Ист провёл вместе с Хийси. За это время он вполне изучил несложную магию леса. Она легко открывается тому, чьи уши свободны, глаза не замазаны и душа не отравлена прогрессом. Лес оказался много проще, чем думалось вначале, но и много сложнее. Стоило допустить хоть одну фальшивую ноту, и живой лес превращался в толпу деревьев, где нет ничего, кроме бестолкового шевеления листьев. Но если ты свой и ведаешь простые древние слова, то лес оказывается единым большим зверем, а всякий зверь покорен слову мага. Можно, если хочется, закрутить тропы в тугой клубок, заставив неприятеля кружить на одном месте, словно муху в бутылочке. А можно в три минуты пройти в ту часть великого леса, что шумит в Индии или Намане. Деревья там растут иные, а лес тот же самый.
Лесной народец, как звали во всём мире обитавшую в дебрях нежить, оказался весьма разным, но даже для юного мага почти не опасным. Нежитью их звали потому, что они не могли родиться, как всякий зверь или человек, но и умереть толком им не удавалось. Тролли, лешие и ракшасы происходили от зверей, в недобрый час получивших дар слова, от людей, сгинувших в чаще, и даже от магов-недоучек, вздумавших покорить лес новомодным волшебством огня и железа. Лес принимал всех, делал своей частью, и они оставались живые, но не живущие: тихие или шумные, бестолковые и хитрые, забавные и уродливые. Настоящие маги держались от леса в стороне, стараясь не прикасаться к его тайнам, зная, что к прошлым векам нет возврата. Один древний Хийси продолжал владычествовать над исконной колыбелью людей и магов.
Совсем рядом с убежищем Хийси обитал один из лесных гномов. Звали этого человечка Сатаром, и по его словам выходило, что он настоящий учёный маг, вроде чернокнижника Парплеуса. Ещё не умея ходить по тайным тропам, Ист познакомился с одичавшим волшебником. Сатар хоть и разговаривал с мальчишкой свысока, но тоже был рад знакомству. Кажется, он не слишком понимал, что с ним творится, и думал, что лишь недавно покинул университет Соломоников, где преподавал теоретические основы генотеизма студентам старших курсов. Он не замечал изменений, произошедших с ним, не видел, что скукожился, словно высушенный белкой рыжик, и скорее напоминает зверька, смеха ради наряженного в камзол, нежели университетского профессора. Не видел даже, что суконный камзол, некогда модный, давно прирос к телу и это уже не одежда, а собственная шерсть, словно в насмешку сохраняющая вычурный портновский покрой.
— Молодой человек, — вещал Сатар в минуты хорошего настроения, — у вас, несомненно, есть задатки, и, как только я закончу здесь свои дела, я возьму вас в ученики. Это великая честь, в университет не принимают кого попало, и уж тем более немногие могут похвастать тем, что я обратил на них внимание.
— А какие у тебя здесь дела? — невежливо спрашивал ничуть не смущённый Ист.
— О-о!.. — Крошечный маг вздымал к небу корявый пальчик. — Это неизречённая тайна! Да будет тебе известно, что здесь располагается величайшее болото мира. А что есть болото, как не остановленная, заснувшая река? Там на дне Стылой Прорвы лежит ключ-камень, который запер великую реку. Я вознамерился достать его, и тогда моя сила сравняется с божественной мощью. Ныне я близок к цели как никогда, осталось сделать последний шаг…
— А почему ты в лесу живёшь, если ты городской колдун? — перебивал нахальный мальчишка.
— Аккомодация, — многозначительно отвечал одичавший профессор. — Природа ревнива, приходится прибегать к мимикрии.
Хийси, когда Ист рассказал о новом знакомстве, лишь усмехнулся.
— Он что, вправду был профессором? — спросил Ист.
— Вправду. А был бы ещё и умным человеком, так и остался бы профессором. Так нет, не утерпел, сунулся куда не следует, вот и мается теперь.
— Это ты его заколдовал?
— Вот ещё, делать мне больше нечего. Сам вляпался. Явился к болоту и стал из своего посоха в трясину молниями садить. Всех лягушек в округе сварил. Ну и надорвался. Лес не любит таких прытких.
— А что, правда на дне Прорвы ключ-камень лежит? Вот бы достать…
— А зачем он? В умной руке любой камень ключом станет, а дураку такая вещь ни к чему. Только сам себя запрёт да так и останется нежитью.
— Так он что, добыл камень-то?
— Не-е… Кабы добыл, так троллем стал бы, а он, сам видишь, простой лесовик. А ты глупостями-то не майся, а лучше скажи, на какой день в этом году чирки на болоте птенцов выведут?
Спустя три года учёбы старик признался, что и прежде подбирал в лесу заплутавших детей, в которых замечал искру волшебства, но все они, испорченные человеческим житьём, не смогли проникнуться лесом, и чаща мстила им за непонимание изгнанием или превращением в полузверя.
А Исту, который ничего не отвергал и боялся не более, чем следует тревожиться за собственную жизнь, лес открылся.
Несколько месяцев Ист путешествовал по всему миру, пугая в ореховых чащах одичавшего йетти, тревожа в тёплых хлябях гороподобного бегемота, силой равного левиафану, и споря в мерзлых тундрах, где и деревьев-то настоящих нет, с говорящим вожаком белых волков.
А потом пришёл к Хийси и попросился в город.
