доводилось. Он бросил на пороге корзину, ринувшись сквозь сонмища мух, распахнул окно, замахал кухонным полотенцем, стараясь выгнать нежданных гостей наружу.
— Кыш! Кыш! — Как будто мухи — это курица, с велика ума вломившаяся в дом.
В сентябрьскую прохладу не хотелось, мухи продолжали долбиться головами в закрытые окна, игнорируя распахнутое.
От подобного зрелища Владлен Михайлович пришел в остервенение. Кинулся к тому окну, что не открывалось, будучи наглухо заколоченным, и принялся голыми руками давить на стекле мух. Мухи почти не уклонялись, не пытались спастись. Скоро весь подоконник, весь пол были усыпаны черными раздавленными трупиками. Руки стали липкими, словно вымазанными в сладком. Владлен Михайлович вспомнил, как варил летом чернику, а мухи, которых и тогда было изрядно, лезли в варенье, совались хоботками в пенки, которые новоявленный кондитер выкладывал на блюдечко. Тогда мухи не казались бедствием, чтобы предохранить продукты, казалось достаточным куска марли. Теперь отъевшиеся на варенье и размножившиеся мухи исходили сиропом под руками убийцы.
Владлен Михайлович инстинктивно лизнул пальцы, которые и впрямь оказались приторно сладкими. В следующее мгновение до него дошла отвратность ситуации, и Владлена Михайловича затошнило. Он стремглав выскочил на улицу, согнулся у стены в неудержимых приступах рвоты. Потом долго мыл руки с мылом, тер лицо, полоскал рот, затем пил воду, и его снова начинало рвать.
В дом вернулся окончательно измученным и не способным ни на какие активные действия.
Мух не было. Почти. Неспособные улететь копошились на липкой ленте, несколько штук не то живых, не то недодавленных ползали по стеклу, да одна жирная мясная муха с брюшком цвета перекаленного железа победно кружила вокруг лампочки.
И кому взбрело в голову, будто брюхо у гадины позолоченное? И намека на такое нет. У мелкой мушки оно черное, как и все остальное тело, у мясных мух, прозванных так за то, что опарышами заражали некогда несвежее базарное мясо, брюшко черное с синим металлическим отливом. Летает такая муха целеустремленно и на огромных скоростях, отчего навевает техногенные ассоциации, не имеющие ничего общего с живой природой. Подобный бомбардировщик и барражировал сейчас под потолком, выбирая удобный миг для атаки.
Бороться с мерзавкой не было сил. Владлен Михайлович добрался до кровати и, несмотря на полуденный час, укутался с головой в простыню и провалился в забытье.
Проснувшись, долго не мог понять, где он и что происходит. Часы показывали половину пятого, время, когда в сентябре солнце еще высоко, но уже не греет, обещая скорый вечер и беспросветно темную ночь. С трудом поднялся, отпихнул корзину с неперебранными грибами, с отвращением принялся мести пол. Кучка мушиных тел оказалась вовсе не такой большой, не то что лукошка, стакана не наберется. Сгреб убиенных мух на совок, кинул в топку. Завтра с утра истопит печку, и кошмар с мушиным нашествием забудется.
Огонь все вычищает, недаром говорится: «Не выноси сор из избы». Знаменитый писатель и знаток русской жизни Сергей Максимов по этому поводу лепит какую-то лажу, мол, пороги в деревенских избах были такими высокими, что вымести мусор на улицу не представлялось возможным и приходилось сжигать его прямо дома. В доме у Владлена Михайловича пороги были самые обычные — полтора вершка в высоту. Гнать мусор веником через такую преграду и впрямь невозможно, а на совке вынести — запросто. Только зачем? Рассеивать сор по проулку, красиво заросшему муравой и кашкой? Затевать вместо лужайки ненужную помойку? Мух разводить? А совок в избе стоит возле печки, потому что главное его предназначение — выгребать золу из поддувала. Так и появился обычай мелкий мусор жечь. А поговорка уже потом родилась и даже получила подтверждение в целом ряде суеверий, вроде того, что по выброшенному мусору можно на хозяйку порчу навести.
Можно было бы истопить печку прямо сейчас, но смертельно не хотелось возиться с дровами и растопкой, а потом следить, когда придет пора закрывать вьюшку, чтобы и угара не напустить, и дом не выстудить. Владлен Михайлович вскипятил на электроплитке чайник, заварил покрепче индийскую ««Принцессу Канди» и уселся за круглый стол пить чай. Пил без сахара, о сладком теперь долго и подумать нельзя будет. Стол был протерт начисто, но все равно под стакан Владлен Михайлович подложил бумажную салфетку.
Окна голомяновского дома смотрели на восход, так что вечером в парадной комнате солнца не было, а тень от дома тянулась чуть не до самого озера. Покой, долгожданное умиротворение, и только дурацкий трактор портит вид.
Внизу, за пригорком, «за бугром», как говорил Владлен Михайлович, обозначилось какое-то шевеление, а потом на открытое пространство луга выползла муха. Гигантское страшилище высотой под верхний обрез окон тяжело тащило раздутое сине-стальное чрево. Щетинистые лапы попирали землю, оставляя глубокие вмятины в луговом дерне.
Владлен Михайлович вздрогнул, потом нервно рассмеялся. Вот так люди и седеют прежде времени! А ведь случай-то известный, в литературе описан, у Эдгара По или Гофмана, кажется. Муха, та самая, что не давала спать, ползет по оконному стеклу, но чудится, будто она, тысячекратно увеличенная, бродит по лугу около трактора, который по сравнению с крылатым монстром глядится жалковато. Великая вещь — проекция!
Муха поравнялась с трактором и, не считая нужным свернуть в сторону, толкнула его всей тушей. Трактор завалился набок, выставив перемазанные землей катки, с которых свисал обрывок гусеницы. Муха направилась было к дому, где Владлен Михайлович хватался за сердце и беззвучно разевал рот, но, передумав, бесцельно развернулась и пропала за бугром.
Владлен Михайлович не мог сказать, сколько времени он приходил в чувство, как долго порывался и не решался выйти из дома, чтобы позвать на помощь хоть кого-нибудь. И какой помощи можно ожидать от горстки выживших из ума стариков и старух и нескольких мужиков помоложе, пропившихся До потери человеческого образа... не поверит ему никто, а если Поверят, тогда еще хуже, потому что это значит, что зверская муха не почудилась ему спросонья, а действительно ползает в окрестностях, переворачивая трактора.
Наконец выбрался из дома через двор, превращенный в дровяной сарай. Выходить через крыльцо, обращенное к озеру, решимости не хватило. Пробежал меж грядок, затем по соседским угодьям, выбрался на улицу и там встретил первого живого человека — Антоху Мухина. Было Антохе лет около сорока, но, как всякий законченный алкоголик, он соединял в себе инфантильные черты пацана, не выкроившего времени, чтобы повзрослеть, и внешность дряхлого мужичка, давно уже глядящего в могилу. Весной Антоха задолжал Владлену Михайловичу семьдесят рублей, а поскольку отдавать было не из чего, а совесть Антоха пропил не окончательно, то от заимодавца он прятался, стыдясь смотреть ему в глаза. А тут дачник вывалился из чужого заулка, так что деваться стало некуда.
— Михалыч! — радостно возопил Антоха. — Какими судьбами? К Лизе заходил? Так ее нету, сегодня в Комнине престольный праздник, она туда уплелась к родне. В Комнине и у меня родственники имеются, но ведь не нальют, так я и не пошел. У меня так: сперва налей, а после бей. Здорово я сказанул, а?
— Слушай, Антон, — тяжело дыша, заговорил Владлен Михайлович, — я тут сейчас видел, из лесу выползло... я своим глазам не поверил... огромное... с виду вроде мухи, а величиной с дом. Трактор перевернуло...
— Ты, Михалыч, никак сам под мухой, — подхватил разговор Антоха, — вот тебе мухи и мерещатся. Зацени, как я сказал, а?
— Но я же видел!..
— Мало ли что видел. Мне с бодуна и не такое видится. А ты сам посуди, у нас в деревне ни одного трактора, что там переворачивать ?
— Да не целый! Битый трактор на берегу стоял напротив моего дома, так оно его пхнуло и завалило набок.
— Ну да, есть там тракторишко разобранный. Говорят, его я раздел, но это неправда. Сам посуди: он же гусеничный! На хрена мне гусеничный трактор раздевать? Серега его раздел, Васнецов, понял? И никто его не переворачивал, он так и стоит, как стоял. Не веришь, пошли глянем, что там за муха завелась.
Владлену Михайловичу очень не хотелось идти на берег, но напор Антохи был так силен, что отказаться не представлялось возможным.
