правительственными резиденциями и санаториями, Власик приблизил меня к себе, потому что я, как и Александр Яковлевич, хорошо знал вкусы и пристрастия Сталина. Он посылал меня в Грузию за вином «Атени» и «Хидистави». Это исключительно ароматные и вкусные вина. Но, к сожалению, они не переносят транспортировки, поэтому я намучился с ними, не дай Бог. Но все-таки поставлял. А потом, как я уже рассказывал, меня хотели перевести заведующим центральным винным подвалом на Дзержинку. Власик специально по этому поводу вызывал. Но я отказался, сославшись на плохое здоровье, ибо спокойной и честной жизни там мне бы не дали. Ну кто я? Капитан МГБ. А там — генералы, маршалы, и всем хорошего вина дай! Нажил бы себе врагов, да и только. К тому времени быт мой никак не был устроен. Не баловали нас жизненными благами. Кудрявцев поселил меня в одну из ведомственных коммуналок, в комнатку в восемь квадратных метров. А ордера мне не выдали. И вот через год-полтора потребовали освободить помещение. Я растерялся и пошел к Власику. Он выслушал и говорит: «В этой ситуации, Павлик, ты сам виноват. Надо было оформлять все вовремя и как положено. Теперь ничего не поделаешь. Напиши на мое имя заявление, я попытаюсь тебе помочь». Я тут же написал, он наложил резолюцию, и мне предоставили комнату в пятнадцать квадратных метров в доме на Садово-Кудринской, где жила правительственная охрана. А у меня уже жена и двое детей были. И в этой комнате я прожил до шестьдесят восьмого года. А когда уже работал в «почтовом ящике», мне дали еще одну комнату от предприятия. Через несколько лет наше министерство построило жилой дом на улице Халтуринской недалеко от Преображенской площади. И я, сдав эти две комнаты, получил отдельную двухкомнатную квартиру, где живу до настоящего времени.
— А еще вам Власик помогал?
— Он близкого нашей семье человека от смерти спас. Брат моей жены Акакий Алексеевич, которому сейчас семьдесят девять лет, очень тяжело заболел. Это было в сорок восьмом году. И тбилисские врачи сказали, что нужен пенициллин, иначе он умрет. Я обратился к Николаю Сергеевичу Власику с просьбой помочь, так как это лекарство было тогда достать невозможно. Он тут же принял экстренные меры и направил меня в кремлевскую больницу. Там сразу же запросили историю болезни Акакия Алексеевича и выделили лекарство. И вот благодаря Власику он до сих пор жив и здоров. Ну, а когда Власик из ссылки вернулся, мы встречались почти каждый день и ходили друг к другу в гости. Он очень любил моих детей, особенно сына Сашу. И когда позвонила его Жена Мария Семеновна и сказала, что Николай Сергеевич скончался, я с Сашей сразу пошел к нему домой. С нами пошел и Гришко, бывший начальник управления КГБ, который жил в нашем доме. Мы кремировали его в Донском монастыре и вернулись на поминки. А Мария Семеновна мне и говорит: «Вы, Павлик, близкий человек Николаю Сергеевичу, и поэтому я попрошу вас вести стол». Я растерялся: как вести — по-русски или по-грузински? Но отказываться было неудобно. И я как-то так — половину по-русски, половину по-грузински, ведь Власик сам почти тридцать лет рядом со Сталиным был и порою сам по-грузински стол вел. Так что получилось неплохо.
— А кто был на поминках?
— Ну, я уже говорил о Гришко, профессорах и академиках врачах, а остальных я не знал. Их было человек десять, но все они были близки Николаю Сергеевичу. Вот так закончилась жизнь этого замечательного человека.
Павел Михайлович устал — возраст, ничего не поделаешь. Прощаясь, он пригласил меня к себе в гости. Я с благодарностью согласился. Но на следующий день он снова зашел в редакцию со своим старым товарищем восьмидесятисемилетним Алексеем Прокофьевичем Родионовым — капитаном госбезопасности СССР и ветераном Главного управления охраны.
— Он тоже помнит Власика, — представил своего товарища Павел Михайлович.
— Очень хорошо, — обрадовался я. — Через недельку-другую запишем ваши воспоминания. Сейчас мы сдаем номер и поэтому в запарке. А в каких годах вы служили в органах?
— С тридцать восьмого по пятьдесят пятый. Ушел на пенсию по инвалидности. Я помню, Власик вызвал меня однажды и сказал: «Мы вас угробили, мы вас и вылечим». И отправил меня на лечение в Крым.
— А кто был вашим непосредственным начальником?
— Полковник Ильин, начальник шестого отдела, — ответил по-военному старый капитан Родионов.
— Договорились, Алексей Прокофьевич. Я вам позвоню, и мы встретимся.
Мы действительно встретились, и я записал беседу, которая ждет своей публикации. А неделю спустя я поехал на Преображенскую площадь в гости к Павлу Михайловичу.
Он встретил меня на трамвайной остановке и привел В свою небольшую квартирку. Потом принес с балкона старый венский стул и попросил меня сесть на него. Я очень удивился, так как стул, было видно, зимой и летом стоял на балконе и был весь хилый и обшарпанный.
— Этот стул из «Заречья», — сказал он, — на нем Сталин сидел.
Потом он достал из серванта простую рюмку из простого стекла, какие, пожалуй, остались теперь только в деревнях у старух, и налил в нее коньяка.
Я стал отказываться, так как плохо себя чувствовал из-за высокого давления. Но он неожиданно сказал:
— Вы не можете отказаться выпить из рюмки, из которой пил Сталин. Однажды он сидел у нас за столом в «Заречье», и, как только уехал, я взял его рюмку и спрятал. Это она и есть.
Мы проговорили часа два. Затем Павел Михайлович дал мне в руки искусно отделанный рог, из какого в Грузии пьют вино.
— Посмотрите внимательно, что там написано, — сказал он с улыбкой.
Я стал разглядывать. Вначале была большая буква «В», внутри которой маленькие «н» и «с», затем «от» и далее — большая «С» и внутри «и» и «в».
— Что все это значит? — удивился я.
— Когда мне исполнилось пятьдесят лет, а это было в шестьдесят пятом году, ко мне на работу пришел Власик. Мы уже там выпили, но, увидев Николая Сергеевича, очень обрадовались. Он поздравил меня, выпил рюмку за мое здоровье и преподнес этот рог в подарок. «Павлик, — сказал он, — на мой день рождения Сталин подарил мне два таких рога с надписями: «Н. С. Власику от И. В. Сталина», как положено в Грузии. А поскольку ты мне сейчас самый близкий человек после Сталина, один рог я дарю тебе!» Я был растроган до слез…
Прощаясь с Павлом Михайловичем, я уложил в портфель его подарок мне — бутылку грузинского коньяка тридцатипятилетней выдержки, которую храню по сей день.
«СТАЛИН ВЕРИЛ ОТЦУ БЕЗГРАНИЧНО…»
Недалеко от метро «Белорусская» в небольшой двухкомнатной квартирке живет Надежда Николаевна Власик-Михайлова — дочь Николая Сергеевича Власика. После смерти своей матери она передала по завещанию отца его предсмертные записки-воспоминания о Сталине Георгию Александровичу Эгнаташвили с большим количеством фотографий из личного архива Николая Сергеевича. Я загорелся большим желанием непременно встретиться с ней и записать ее непредвзятые детские и семейно-бытовые воспоминания об отце. И хотя она уже пенсионерка, но по профессии замечательный художественный редактор и художник- график, проработавшая более тридцати лет в издательстве «Наука», ее талант и мастерство по-прежнему нужны этому уникальному издательству. Она все еще работает на дому по оформлению серии «Литературные памятники» и других изданий, и поэтому выкроить время для беседы было не так просто. Наша встреча состоялась у нее дома. Это был неторопливый и душевный разговор о прошлом и самом дорогом в ее жизни. А начался он, по обыкновению, с ее детства и юности, с первых впечатлений ребенка, пришедшего в наш жестокий и несовершенный мир.
— Жизнь моя началась в Белоруссии, в той же деревне, где родился Николай Сергеевич Власик — мой родной дядюшка, а не кровный отец. Я появилась на свет первого августа 1935 года пятым ребенком в семье Ольги Власик, родной сестры Николая Сергеевича, которая была младше его всего на два-три года. И
