– Как что?! – Уника задохнулась от негодования. – Они пришли на нашу землю, они убивают людей! Целые племена уже сгинули со света!
– А если бы случилось наоборот? – безучастно спросил Баюн. – Если бы люди первыми обнаружили селения мэнков, как бы они поступили? Или ты думаешь, люди оставили бы мэнков в покое? Скажи, вы оставили в покое диатритов? А ведь они уже лет десять не высовываются из своих солончаков. Вы пощадили трупоедов, согнутых, горных великанов? Почему же вы ждёте, что кто-то должен пощадить вас? Неужели ты, сложись всё иначе, пришла бы сюда и стала просить у меня защиты для мэнков? Нет, ты бы считала, что всё происходит правильно, как и должно быть. В самом крайнем случае ты взгрустнула бы над могилой последнего мэнка, погибшего ради блага людей. Вы ни для кого не делаете исключений, так не ждите, что к вам будут относиться по-доброму.
– Мы стараемся не воевать с настоящими людьми, – пробормотала йога.
– А они не воюют с настоящими мэнками, – возразил коротышка. – Вернее, воюют, но куда реже, чем вы. И уже за одно это они достойны жизни.
– Они воруют души! – Казалось, Уника нашла главный довод. – Конечно, люди сражаются с чужинцами и убивают их, но они никогда не касались их душ! Враг всегда был врагом, его уничтожали, но не заставляли воевать вместо себя против собственных соплеменников! Должен же быть тот предел, за которым мерзость становится невыносимой!
– Возможно, вы не поступаете так просто потому, что не владеете подобной магией, – задумчиво промыслил Баюн, – хотя в таких делах трудно что-то утверждать. Но вспомни, ведь ты не затруднилась смотреть глазами удавленного тобой мэнка. А это ничем не лучше, чем своровать его душу. А ещё вспомни последнего из трупоедов.
– Это были не люди! – хрипло сказала колдунья.
– Мэнки тоже стараются не применять такого колдовства против тех, кого они считают своими. А люди для мэнков такие же чужинцы, как и мэнки для людей. Ну где же разница между вами? Почему мне следует вмешиваться в эту войну? Только потому, что ты пришла сюда и говоришь со мной, в то время как мэнки покуда не добрались в эти края? Но ведь я могу, если вздумаю, говорить с любым владеющим речью существом, как бы далеко оно ни находилось. Я умею слушать, и поверь, до сих пор ничто в мире не сказало мне, что я должен делать хоть что-то сверх того, что я делаю обычно. А обычно в это время я греюсь на последнем осеннем солнце.
Баюн вдруг насторожился, вскочил на ноги, его мешковатая фигурка подобралась, в круглых глазах зажёгся охотничий азарт. Сделав несколько медленных шагов, великий чародей резко пал на колени и выхватил что-то из густой травы. Уника с недоумением смотрела на эту сцену.
– Во! – Баюн высоко поднял кулачок, в котором был зажат большой зелёный кузнечик. – Кобылка! Они редко встречаются так поздно.
Баюн оторвал кузнечику голову, на которой выступила ядовитая чёрная жидкость, а всё остальное с хрустом принялся жевать.
– Вкусно? – растерянно спросила Уника, чуть ли не обрадованная, что в тягостном разговоре наступил передых.
– Очень, – подтвердил чужинец. – Здесь их даже летом мало, а в тех краях, где когда-то жил мой род, случалось, налетала саранча. Это был настоящий праздник. Никто не ел ничего, кроме саранчи.
– У нас она порой налетала на поля Низового селения, – сказала Уника, – только люди ей вовсе не радовались. Ведь это значит, что погибнет урожай. Кроме того, люди не едят саранчу. Вернее, мы её не едим, в других краях, может быть, и по-другому.
– Я знаю, – согласился волшебник, по-кошачьи жмуря жёлтые глазищи. – Люди вообще очень разные. Я это говорю к тому, что, если избавить вас от настоящих врагов, вы начнёте избивать друг друга. Многие из людей и сейчас это делают. Вы с Ромаром, должно быть, единственные, кто дважды был в руках охотников за мамонтами и оба раза ушёл живым. Мэнки промеж себя живут куда дружнее. Конечно, тоже делят кое-что, но чтобы всякого, кто в их руки попадёт, смертью казнить – этого нет. Потому они вас и бьют.
– Пока что мы их трижды побили, а не они нас.
– Они уничтожили лишаков, сильно потеснили детей медведя и охотников за мамонтами. А если говорить о детях зубра, то вообще-то в вашей войне с мэнками их дважды побил Ромар да один раз ты. И ещё ваш молодой шаман навёл недавно шороху у мэнков, хотя великой победой его поход назвать нельзя. Не слишком это хорошо, когда жизнь всех людских племён зависит от одного, пусть даже очень могучего мага. Должно быть, перед уходом ты захочешь ещё раз навестить Ромара, так пройдись и погляди на его товарищей, не только на людей, но и на чужинцев. О каждом из них можно рассказать историю, сходную с жизнью твоего учителя. Там есть горный великан. Я даже не знаю, как его зовут, кажется, всех горных великанов зовут А-акх. Он не знал огня, ходил нагим и не умел рассуждать о смысле жизни. Но ему подчинялись такие силы, которые недоступны ни мне, ни тебе, и никому из живущих. Покуда он был в силе – ни единый человек не смел приблизиться к ореховым рощам на склонах гор. Это сейчас дети тура спокойно охотятся на гемзу и архара, а тогда горы среди людей считались дьявольским местом. К несчастью, всякой силе, кроме силы всего народа, бывает предел. И вот – А-акх здесь, а его народ… скоро его не будет, как уже нет моих соплеменников. Люди оказались сильнее. Спроси любого воина в любом селении, и он скажет, что это правильно – слабый должен погибнуть. Почему же вы не хотите умирать, когда сыскался кто-то более сильный, чем люди? Ромара уже нет в живых, на что вам надеяться?
– Ещё есть я! – прошипела колдунья.
– Да, ты сильный маг, ещё пятнадцать лет назад я видел твою будущую силу. В тебе воскресло древнее искусство баб-йог. Но ты тоже одна, а что может сделать один? Кроме того, подумай, почему сами люди отвергли некогда ту магию, которой ты пользуешься? Может быть, потому что действительно есть предел, за который нельзя переступать?
– Люди никогда ничего не отвергают. Просто моё искусство было ненужно в мирное время. И когда мэнки будут уничтожены, оно снова забудется до тех пор, покуда на род людской не обрушатся новые несчастья. И вообще, послушать тебя, получается, что всё человечество, все племена, союзные и те, что не желают с нами дружить, и даже те, о которых я слыхом не слыхивала, все они существуют только благодаря одной стареющей ведьме? Это неправда, ушастый! Охотники за мамонтами, от которых я дважды уходила живой, не хуже нас отбивают нашествие. Да, там идут кровавые битвы, да, люди отступают, но потери несут обе стороны, и мэнки так и не сумели уничтожить северные племена. Даже дети лосося – малый и мирный народ, разглядели беду и сумели выловить вражеских лазутчиков. Так что не надо говорить, будто человечество немедля погибнет, если меня сейчас от злости хватит удар.
– Человечество погибнет немного погодя, – прозвучал ровный голос Баюна.
– Но прежде будут уничтожены мэнки! – твёрдо постановила йога.
– Вот этого я и боюсь, – как всегда, ответ Баюна беззвучно прозвучал в голове, сходный с собственной мыслью, и Уника мимоходом подивилась такой ни с чем не сообразной придумке. Прежде чем вникнуть в суть сказанного, она зло проговорила:
– Так значит, ты боишься нашей победы?!
– Трудно сказать… Я не боялся бы её, если бы люди были заведомо сильнее. А сейчас я боюсь войны, которая погубит всех. Конечно, взаимная бойня между людьми и мэнками даст передышку всем остальным родам, чужинским и карликам, но тем горшая доля будет ожидать их в дальнейшем. Мне больно всё это видеть, но пусть боль начнётся скорее и быстрей пройдёт.
– Скажи уж прямо, ты хочешь, чтобы как можно быстрее не стало на земле людей – единственных, кто посмел встать на победном пути твоих любезных мэнков?
– Это вовсе не так. – Баюн пристально глядел на Унику, и той уже не казался странным такой способ разговора, когда один из собеседников молчит, а второй то и дело срывается на крик, опровергая молчаливые доказательства. – Ни один из побеждённых народов не сдавался без боя, просто силы были слишком неравны. Смотри, я покажу тебе кое-что. Это случилось весной, недели за три до того, как мэнки впервые осадили один из ваших посёлков…
Мэнки наступали правильными рядами – впереди копейщики с плетёными щитами, хотя со стороны противника не вылетело, да и не могло вылететь ни единой стрелы, следом – лучники, очень много лучников. А перед войском громоздились полсотни шалашей, больше похожих на кучи
