лежит Сухой лиман, логово, из которого начинает свой путь Хобот. Именно там среди солёной грязи и полынных кустов встретил смерть предвечный владыка Кюлькас. Оттуда ползёт по миру нечисть и нежить. Погиб предвечный властелин, но магия Кюлькаса осталась, свободно растеклась по миру, меняя его. Прежде-то куда как проще жилось, колдовства да волхования меньше было. Оттого и старая кровь на Низовом упокоиться не хочет. Когда-то Тейко ходил в те края, в ту пору, пока люди ещё не смирились, что нет больше Низового селения. Так еле ноги оттуда унесли. Не поняли даже, что там буянит, а Тейко так и не старался понять. Он воин, а духами и демонами пускай колдуны занимаются. Вон, йога паршивая пусть в тех краях живёт. Тоже мне колдунья – не могла убитого Кюлькаса как следует, сжечь. А может, и не пыталась, свидетелей-то нет… Может, это её любовник Таши там бродит неупокоенный… – Тейко передёрнул плечами: разбередил шёпот умирающего шамана старую ненависть, и не будет теперь на душе мира.
Жестом, ставшим привычным за последний год, Тейко огладил висящий на поясе кругляш кистеня. Камень был холоден, никакой особой силы в нём не ощущалось. А ведь в те времена, когда нефрит целым был, Бойша им такое вытворял – вспомнить жутко! Неужто на самом деле вся сила в другом куске осталась? Тогда и впрямь – беда. Кто станет искать волшебный нож, если к излучине у Низового живому человеку не пройти? Да и Великая там поперёк с доброе поприще будет – хоть ныряй, хоть сети бросай, вовек ничего не сыщешь. Затянуло небось камень илом, ищи его до послебудущих времён. Да и вообще, с чего бы волшебному ножу напротив Низового лежать? Конечно, лиман оттуда близок, а всё – день пути. Не ведьма же проклятая нож в реку бросила… хотя, с неё станется, нефрит камень мужской, колдуньям ненавистный. Но ведь Ромар рядом был, он бы не позволил. С какой стороны ни посмотри – ерунда получается.
– Не было никакого ножа, – прошептал Тейко. – Сказки это. А то что же получается? Два нефрита, две святыни и два вождя? Не бывать такому! Просто у старика разум мутится, померещилось что-то сослепу, вот он и бредит.
В проулочке между домами появился мальчишка-гонец, крикнул, что за Великой виден сигнальный дым. Значит, охотники с лова возвращаются. Давно пора. Не иначе, опять задержались из-за отряда, что против диатритов ходил. Дело хорошее – чужинцев бить, а вот не лежит у вождя сердце к яйцеедам, что вместе с молодым шаманом ходят. Молодой Таши там и девка-чужинка. Их бы самих проверить, что за кровь в них течёт. Небось только с виду красная, а на деле – черней ночи.
– Передай рыбакам, пусть плоты готовят, – скомандовал вождь, хотя и знал, что плоты для перевозки добычи уже неделю как излажены и ждут возвращения охотников.
Таши, как и полагается холостому охотнику, жил в Доме молодых вождей. Конечно, у него есть мать, но всякий знает – не дело воину прятаться за материнской спиной. К тому же Уника – мать Таши, была не просто пожилой женщиной, недавно разменявшей четвёртый десяток лет, а колдуньей, с которой вернулось к людям древнее искусство баб-йог. Большую часть жизни Уника проводила в дальних лесах, где и сильный охотник не вдруг сумеет выжить. О дремучей нечисти и лесных зверях вслух даже говорить не принято, чтобы не накликать беды на родичей. А Уника жила себе в тех краях, словно за спиной у всего рода.
Впрочем, Таши волшебствами не интересовался: «В отца уродился», – частенько повторяла мать. Легендарный Лучник тоже не любил волшебные силы, с которыми ему столько пришлось сражаться. Куда больше он полагался на силу рук и верный глаз, оставив колдовские заботы безрукому Ромару, который и сейчас живёт среди людей.
Вернувшись из похода, Таши с головой погрузился в простые заботы молодого воина. В свою очередь выстаивал караул на воротах, что с тех пор, как погибло Низовое селение, считалось обязательным, охранял от потравы зреющие нивы, копал в речных обрывах кремнёвые желваки, мастерил оружие и всякий инструмент. А вечерами болтал с отдыхающими родичами, слушал рассказчиков или возился с какой безделицей из тех, что украшают жизнь. История похода на диатритов была рассказана и обсуждена много раз, так что Таши забыл и тревожиться о странной смерти бородатых неведомцев. Жаль людей, но что поделаешь, от удара в спину никто не заговорён. А об остальном пусть беспокоятся колдуны.
Этой ночью к отаре выходили волки. Должно, какая-то приблудная стая, из тех, что не привыкли обходить людские селения стороной. Псы, ночевавшие поблизости, подняли гай, всполошив пастухов. Таши и Данок, караулившие посевы, тоже примчались на шум. Данку повезло взять на копьё матёрого волчину, а Таши просто побегал и поорал в своё удовольствие. Теперь он, предвкушая свободный день, шагал через селение. Под навесом возле Дома молодых вождей на огромном очаге кипела похлёбка для будущего обеда. Конопатая Калинка металась вокруг, успевая помешивать варево, что-то добавлять в него и в то же время печь на раскалённом глиняном противне пресные, круто замешенные лепёшки. Ничего не скажешь – немалый труд накормить едва ли не сотню здоровых парней.
– Вкусно пахнет вкусным супом, – произнёс Таши, подходя, и получил в награду за похвалу румяную ячменную лепёшку, такую горячую, что если куснуть неловко, то волдыри на языке выскочат. Никто лучше Калинки не умел делать пресный хлеб, и похлёбки у неё были духмяные – с чабрецом и ещё какими-то травками. Недаром уже десять лет кряду Калинку нарекали Мокошью – лучшей хозяйкой. Вроде бы привыкнуть пора, а она радуется, ровно девчонка.
Перебрасывая подарок с руки на руку, Таши прошёл в дом. Оказавшись в своём закутке, открыл берестяной туес со всякими пожитками и поделками, выбрал наждачное точильце, десяток костяных свёрл и прозрачный камешек.
В прошлом году во время осеннего похода на левый берег Великой Таши сумел найти редкостную вещь: каменное гнездо. Расколол на пробу тугой неподатливый булыжник и обнаружил внутри сверкающую друзу лиловых кристаллов. Камень аметист ещё реже и ценней, чем чистый хрусталь. Среди людей самоцветные камешки во все времена ценились, а прозрачные – особо. Кто такой амулет носит, тому никто худа сделать не сможет и даже нехорошо подумать о таком человеке никак невозможно. В прозрачном камне скрыта незамутнённая сила предвечных властелинов, сила огня, воздуха, льда и чистой воды. Конечно, шаман предпочитает носить яшму, оникс, а из мягких камней – малахит. Это камни тайные, с хитрым рисунком. Такой самоцвет для колдовства хорош, необученный взор сквозь них ничего не увидит. Но для простых дел прозримый камень лучше. Никакой знахарь не выйдет на сбор трав без хрусталька на шее. А уж для девушки нет желанней подарка, чем подвеска из стеклистого камня. В семье такие сокровища, словно хороший инструмент, из поколения в поколение передаются, от матери к дочке.
Делать украшение из самоцветных камней – великая наука. Тут не колоть надо, а сверлить и шлифовать, покуда хватит терпения. А уж с хрусталём и аметистом работать почитай никто не умеет, разве что Каяк – молодой мастер, пришедший в селение от людей лосося в обмен на Лишкину сестру Тину. А следом и Таши с этим делом возиться начал – мягкой костью твердейший прииск сверлить. И ведь поддаётся камень – глядишь, через год будет готово небывалое ожерелье из пятнадцати сине-алых аметистов. А уж кому его подарить, Таши знает.
На этот раз вволю повозиться со своим рукодельем не довелось: на улице раздался призывный крик, и Таши, схватив лук и копьё, бросился к воротам. Оказывается, за рекой объявилось два дыма, а это значит, что караул, ежедневно отправляющийся в Завеличье, предупреждает родичей, чтобы были наготове. Два дыма – ещё не опасность, но на всякий случай стоит взяться за оружие. Поэтому все свободные воины спешно собрались и отправились к переправе, что напротив Сухого острова. Подготовили лодки и стали ждать. Прежде, говорят, люди лодок не знали, эта придумка тоже от лососей пришла – Ромар принёс. Сначала народ остерегался доверяться шатким долблёнкам, плоты казались надёжнее, а теперь привык. Те, кто помоложе, и не верят: как это, на реке и без лодки? Если что грузное везти надо, тогда плот лучше, а так – лодчонка куда способнее.
Часа через полтора на том берегу появились люди, приветственно помахали ожидающим и тоже начали спускать лодки.
– Ты гляди, – негромко произнёс Тукот, бывший старшим в отряде, – у них там никак чужаки. Человек пятнадцать будет.
Все и без того видели, что народу на противный берег высыпало порядком больше, чем уходило. Но раз вместе шагают, значит, войны не будет. Может, торговать незнакомцы наметились или ещё по какой надобности идут. Об этом простым воинам рядить нечего: соберутся старшие, они и решат. Жаль, что из пяти старейшин в Большом селении живёт всего один – Мугон. Остальные четверо на Белоструйной, там ни войны, ни разгрома не было, вот старики и уцелели.
Воины разом перевели дух, опустили оружие. Мирные гости – всегда к добру, на свете и без того
