ощущаю — не до того…
Почти до полуночи совещаемся, а потом на местности уточняем линию обороны, хотя капитан и предупредил, что наступление наших отвлекающее и, по имеющимся сведениям, уже получен приказ отводить части фронта на линию укреплений старой границы. Стараюсь не показать, что это для меня не новость. Читал в свое время об этом приказе Кирпоноса, читал. Не уверен, что он был правильный, но ход рассуждений командующего понятен. После неудачных контрударов так хочется спрятаться за что-то прочное и «нерушимой стеной, обороной стальной»… Только вот из чего стену-то составлять? Из остатков дивизий и старых, не выдерживающих обстрела современной немецкой артиллерии дотов? Невольно улыбаюсь, вспомнив визги о подрыве этих укреплений накануне войны из книги Резуна. Прочитав первый раз, помнится, чуть ли не катался от смеха. Придумать же надо — взорвали, чтобы не затрудняли доставку грузов. Уржаться легче… Так и видишь себе Великую Китайскую стену, протянувшуюся сквозь наши леса, с узенькими такими воротами для въезда. Прочитав эту главу, сразу понял, что все эти произведения — липа. Ну не может офицер написать такую ерунду. Он что, ничего по фортификации не читал? Как укрепрайоны строятся, не знает? Это какой-нибудь шпак такую шизу может сочинить, и такие, как он, лохи в это поверят. Тут английская разведка явный прокол допустила. Зато когда появились рассекреченные документы о том, что ничего не уничтожалось… Тут меня отвлекают от этих мыслей, и я возвращаюсь к реальности.
Итак, что мы имеем? Наш отряд, скорее уже батальон, двести пятьдесят человек, два танка, две зенитные установки, сорокапятка, автоматический гранатомет, стрелковое оружие и автомобили… Так, трофеи — боеприпасы, бензин, сено, оружие в упаковке, мины… ё-мое, мы же дивизионный обменный пункт захватили! Еще трофеи — наши пулеметы, в том числе три дэтэшки… тэк-с-с, хорошо… винтовки, два Т-38 на ходу, придумаем, куда их лучше применить. О, неплохо — две сорокапятки с боекомплектом каждая! А что у коллег? Ага, батальон неполного состава с пятью батальонными минометами восемьдесят два миллиметра и тремя ротными, станковые пулеметы, ручные ДП и даже два БА-10, отлично. И два батальонных миномета они нам оставили и несколько связистов своих тоже. Совсем неплохо…
Наконец все распределено и каждый занял свой сектор обороны. Несколько саперов из бывших пленных изучают по моим беглым запискам немецкие «теллеры» и готовятся до утра заминировать все танкоопасные направления. Коллеги укрепляют северный фас обороны, направив в город передовой дозор. Хозяйственный взвод хоронит убитых. Ждем транспорт из дивизии для вывоза раненых и немецких пленных, часть из которых сейчас помогает рыть могилы и таскает грузы.
Бужу Андрея и собираюсь поспать до утра сам. Не спится… сквозь полудрему пробивается неожиданный разговор между Музыкой и Андреем.
Войдя в комнату, в которой разместился штаб, Музыка осмотрелся. В углу у телефона примостился задремавший сидя связист, на кровати прикорнул Иванов. Скрипченко и Кравцов недавно ушли проверить состояние бойцов в медпункте и окопах. На столе, рядом с картой, тускло светила керосиновая лампа. У стола с расстеленной картой о чем-то размышлял Андрей Мельниченко. Подойдя к нему, Музыка сказал:
— Товарищ капитан, давно хотел вас спросить. А где вы служили?
— Служил? А зачем вам? — искренне удивился Мельниченко, потом, чуть помедлив, добавил: — Мы же все рассказывали. В двадцать пятой стрелковой…
— Как же, слышал. Вот только несуразностей в вашем рассказе многовато. Да и поведение ваше… причем всех троих, я бы сказал, резко отличается от обычного. Да и знания…
— Ну, насчет поведения вам, как «милиционеру», со стороны виднее. По-моему, ничего особо выделяющегося в нас нет. Граждане СССР, правда, довольно часто бывавшие в ситуациях, когда другого начальства, выше нас, нет. А знания… Есть такое слово — увлечение. Для нас троих таким увлечением всегда была армия.
— Что, и для Бридмана тоже?
— Ну, Семен вообще-то неплохо считает, если вы успели заметить…
— Это точно. Прямо Вольф Мессинг какой-то.
— Кто?
— Мессинг. Вы что, о нем не слышали? Он и в уме считает, и даже мысли угадывает.
— А, этот артист. Да, немного похоже. Вот из-за этого мы с Семеном и подружились. Вообще его больше всякие радиоприемники и усилители привлекают. Ну, а мы немного посчитали, используя наши знания, и получилось, что в случае внезапного нападения Германии наши войска могут отступить чуть ли не до Киева и Москвы…
— Что-о-о? Да вы… да как вы такое подумали? — Музыка явно шокирован словами Андрея, и рука его невольно скребет по кобуре нагана.
— Успокойтесь, Юрий. Сейчас я вам все объясню. — Мельниченко казался спокойным, но расстегнутая кобура и лежащая на рукояти нагана рука (вот где пригодились шуточные тренировки «под ковбоев»!) недвусмысленно показывали, что он готов ко всему. Музыка, поняв намек, успокоился, и следующий час Андрей описывал ему причины поражений наших войск в приграничных боях, от отсутствия автотранспорта в войсковом тылу до неправильной организации и использования механизированных войск. Лекция изредка прерывалась, когда связист в полудреме начинал вызывать «Сосну» или отвечать сам, что «Береза» слушает. Один раз ее прервал появившийся сержант-сапер, доложивший о готовности к началу минирования, и лишь однажды — сам Музыка, спросивший: «Но как быть с секретными сведениями?» Усмехающийся Мельниченко заметил, что у немцев есть великолепная пословица, которую не раз вспоминал перебежчик Отто Лисовски, а именно: «Что знают двое, знает и свинья». И добавил, что секретные сведения могут оставаться секретом, только пока они в голове нескольких человек и паре документов.
Разговор прервало появление в комнате сержанта Рогальчука, сообщившего о прибытии автомобилей из дивизии. Разбудив и оставив за себя Сергея, Андрей вышел вместе с Рогальчуком.
Быстро ополоснув лицо из стоящего в углу кувшина, Иванов, привычным жестом оправляя форму, подошел к столу. Продолжавший сидеть и разглядывать карту Музыка посмотрел на него и уже собирался что-то спросить, когда в комнату толпой ввалились Кравцов, Скрипченко, Мельниченко и Горелова с незнакомым, невысокого роста полноватым человеком с медицинскими знаками в петлицах.
— …Все же я считаю, что нет никакой необходимости в моем отъезде, — говорил на ходу Кравцов, обращаясь к медику. — Благодаря Елениным заботам я почти выздоровел, а бросить отряд накануне боя вообще считаю недостойным для большевика.
— Но как же, я имею категорическое указание комдива… — начал было медик.
— Передайте ему, что я не брошу вверенные мне войска. И все об этом, — отрезал Кравцов и, заметив в этот момент Музыку, кивнул Скрипченко: — Что там у тебя было? По поводу откомандирования всех не принадлежащих НКО?
— Да, Особый отдел дивизии на основании приказа Особого отдела фронта требует откомандирования всех сотрудников НКВД к ним, — доложил Скрипченко, доставая из кожаной трофейной папочки какую-то бумажку.
— Понятно. Сразу после боя и уеду, — ответил Музыка. — Как правильно заметил товарищ батальонный комиссар, недостойно бросать вверенный мне боевой участок накануне боя.
В этот момент Мельниченко окликнул связист, получивший какое-то сообщение по телефону:
— Товарищ капитан. Вас вызывает старшина Григорьев. Немецкая разведка…
Пережидаю очередную порцию разрывов и осторожно открываю люк. Так, что мы имеем? Ага, вот они, голубчики… Накапливаются под прикрытием артогня. Тэк-с, сейчас подумаю. Нет, позиция уж слишком хороша, подождем, когда поднимутся в атаку.
— Андрей, думаю, пока стрелять не будем. Пусть в атаку пойдут. А вот батарее пора бы и ответный огонь открыть.
— Передал уже. Сейчас уточнят данные.
