стопроцентной уверенностью. С большим основанием, чем Макс, на прозвище «Офигенный Бровастик» мог претендовать разве что покойный генсек, а вероятность его появления в игорном клубе не стоила выеденной фиги.
– Да ни фига, не замели его! – Рыжий энергично помотал головой, вынудив меня зажмуриться: за пламенной шевелюрой в воздухе оставался трассирующий огненный след. – Утек Бровастик! А фигли ему? Кому он, на фиг, нужен?
«Мне», – подумала я, но ничего не сказала. Пиво сделало моего собеседника красноречивым, так что мне достаточно было молчать и слушать, пропуская фиговые словоформы сквозь дешифратор лингвистического чутья.
– Хотя, фигня, не фиг, кому-то, на фиг, да! – После длинного глотка Рыжий опроверг свое же предыдущее заявление.
– Впрочем, нет: сказав, что этот пожилой человек никому не нужен, я ошибся, – поднапрягшись, выдал вероятный литературный перевод мой внутренний голос.
– Он же к бабе пофигачил, – сказал Рыжий.
– К какой бабе? – живо спросила я.
– А фиг ее знает, к какой. Какая ему маякнула.
– Минуточку! – Я вскинула руки, как пленный фашист в кино про войну.
Для точности перевода требовалось досконально выяснить значение глагола.
– «Маякнула» – это что значит? Подмигнула, намекнула, посигналила?
– Да фигли! Звякнула!
– Чем, фигли, звякнула?! Колокольчиком на шее?! – вызверилась я, некстати вспомнив неотвязную корову, чтоб ей стать колбасой! – Шпорой на сапоге?! Рюмкой? Вилкой? Бутылкой?!
– Офигела? – укоризненно молвил Рыжий, при слове «бутылка» ассоциативно посмотрев на мое едва початое «Потемкинское темное». – Какой, на фиг, сапог? На мобилу она ему звякнула!
– Итак, «маякнуть» в данном контексте означает «позвонить по телефону»! – не упустил случай поумничать мой внутренний голос.
Я же раздраженно подумала, что для продолжения разговора неплохо было бы составить толковый словарик многочисленных производных от «фиги»! Бесконечные «на фиг», «не фиг», «ни фига», «фигня», «фиговина», «фигли» и «офигеть» превращали речь Рыжего в затейливое произведение орнаментального искусства. Переводить его тексты на нормальный русский язык было труднее, чем клинопись, – я даже вспотела.
Добытая в результате информация свелась к пониманию того, что мой верный поклонник без отрыва от поклонения мне, своему недосягаемому кумиру, основательно обаял какую-то более доступную даму. Я-то, конечно, знала, что у Макса полно обожательниц, но полагала, что его влюблености поверхностны и скоротечны. А тут, видите, какая-то подруга нетерпеливо назначила Смеловскому рандеву в неурочный час – на рассвете, и он побежал на свидание… Кстати, побежал или поехал?
– Не, машин ни фига не было, – ответил на этот мой вопрос разговорчивый Рыжий. – Бровастик пешком двинул. В ту сторону!
Я посмотрела в дальний конец улицы, припомнила план города и приблизительно определила целью движения Смеловского северо-западный район. Окраина, но очень уютная, и место престижное. Там клетка за клеткой тянутся кварталы частных домов, и старые хаты начала прошлого века почти полностью вытеснены солидными особняками-новоделами. Видать, подружка Макса не оборванка!
– Стало быть, она найдет возможность позаботиться о судьбе своего любимого! – сделал вывод мой внутренний голос.
И, поскольку мне лично заботиться о благополучии неверного поклонника расхотелось, я решила переложить ответственность за его судьбу на свою преемницу – новую пассию Максима Смеловского. Мне что, больше позаботиться не о чем?
– Неплохо было бы пообедать! – подсказал внутренний голос.
Я тепло попрощалась с Рыжим и ушла, завещав ему свое недопитое пиво, каковой ценный дар он принял весьма охотно.
5
Потратив всего пятнадцать рублей и столько же минут, я доехала на маршрутке до отчего дома. Поскольку время было более или менее обеденное, я рассчитывала, что отче мой накормит чем-нибудь вкусненьким, но совсем забыла, что сегодня четверг.
Помню, в советские времена в заведениях общепита этот день недели был заклеймен как «рыбный». Помню также, что в детстве меня удивляло, почему в гастрономическом распорядке рабочей недели нет других тематических дней – «мясного», «молочного», «овощного»? А еще лучше – «конфетного», «компотного», «шоколадного» и «мармеладного»! В стародавние времена папуля над моими вопросами очень смеялся, но в последнее время и сам проникся идеей своеобразного раздельного питания. Поразмыслив, он предложил семейству сделать один день недели рыбным, второй – молочным, третий – мясным, четвертый овощным, а пятый – разгрузочным, с возможностью в выходные дни питаться хаотично, в милом сердцу каждого гурмана стиле «кому чего угодно».
– Старый – что малый! – недовольно заметила мамуля, когда наш кормилец выступил на семейном совете с предложением, столь живо воскрешающим в памяти родителей мои детские фантазии.
– Тогда готовьте себе сами, – обиделся папуля.
Настоящий полковник, как всегда, бил без промаха: отправляться в горячую точку у плиты никто из домашних не захотел, и нововведения в организации питания были приняты.
Таким образом, сегодня на обед следовало ожидать морепродукты, к которым я лично питаю стойкое и непреодолимое отвращение.
– Ничего, пороешься в холодильнике – соберешь себе на пропитание! – утешил меня внутренний голос.
Увы мне, в холодильнике было почти пусто! Это объясняло отсутствие папули, который явно ушел на рынок за продуктами. Дома был один Зяма. Я застала его в кухне за тем самым делом, которым собиралась заняться сама, – братец стоял у распахнутого холодильника, глубоко погруженный в его недра и в собственные думы.
– Что-нибудь нашел? – с порога спросила я таким тоном, который должен был сразу же дать понять Зяме, что любыми находками придется честно поделиться.
– Вот, – односложно ответил братец и подвинулся, позволяя мне заглянуть в нутро холодильного агрегата.
На центральной полочке стояли две одинаковые керамические мисочки с какой-то массой. В одной мисочке бурда была бледно-розовая, в другой – светло-зеленая.
– Это что? – опасливо спросила я, пряча вытянутую было руку за спину.
– Может, рыбное суфле? – предположил Зяма. – Двух видов?
– Одно из красной рыбы, а второе из зеленой? – усомнилась я.
– Из семги и из хека! – догадался Зяма. – Помнишь, мамуля читала нам статью из толкового словаря Ушакова, там про хек было сказано: «сорная рыба, не пригодная в пищу!»
– А больше ничего нет? – скривилась я.
– На плите кастрюля с тушенными в сливочном соусе осьминожками и рагу из морской капусты с гребешками, – заунывно отчитался братец (он тоже не большой любитель морепродуктов). – Хочешь?
– К хеку их!
Мы посмотрели друг на друга и одновременно потянулись к мисочкам в холодильнике.
– Тебе зеленую, а мне розовую, – распределила я.
– М-м-м… А ничего! – Зяма сразу же ковырнул свою порцию и облизал палец. – Вкус своеобразный, но есть можно!
– Похоже на паштет. И на сметанный мусс, – прокомментировала я. – Хлеб передай, пожалуйста! И масло.
– Соль? Перец?
– Пожалуй.
Все более оживляясь, мы по вкусу приправили незнакомое кушанье и быстро уплели его с хлебом и
