— Наверное, будем отмечать что-то важное, — заметил Рональд Фробишер, поставив рядом с собой один из ящиков. Он налил Персу шампанского и представил его худенькой остроглазой женщине, одетой в зеленый брючный костюм. — Это Дезире Бирд, секция 409, «Новые направления женской прозы», — сказал он. — А я — секция 351, «Традиции и новаторство ‹в послевоенной британской литературе». Строго говоря, я j представляю лишь традиции. Мы вот тут говорили о том, как неожиданно сегодня переменилась погода.
— К сожалению, я этого не заметил, — сказал Перс. — Во второй половине дня я не выходил на улицу.
— Это было удивительно! — сказала Дезире Бирд. — Я сидела у своего агента, где мы обсуждали мою новую книгу. Я ее кончаю, но совершенно разуверилась в том, что пишу, и потому настроение у меня было хуже некуда. Так что я сказала Элиа послушай, какая я к черту писательница. «Критические дни»- не книга, а надувательство, а эта — вообще чушь несусветная. — А она говорит мне: ну, зачем ты так, а я говорю: нет, ты послушай, что я тебе сейчас прочту, и ты сама во всем убедишься. А она говорит: хорошо, только я сначала открою окно, а то что-то жарко. И она распахивает окно — представьте себе: в середине зимы, на Манхэттене, безумие какое-то, и вдруг в комнату врывается теплый ласковый ветер, и я начинаю читать отрывки из книги. И через пару страниц я говорю: это не так уж плохо. А Элис говорит: это просто замечательно! Тогда я говорю: это не характерный пример, ты дальше послушай. И я продолжаю читать. А когда я закончила, она сказала: это потрясающе, и я сказала: может, и вправду ничего. Короче, нетрудна догадаться, чем это кончилось: я пыталась найти страницу поь
хуже, а Элис нравилось все больше и больше, так что мне самой стало казаться, что «Мужчины» не такая уж дрянная книга.
— Замечательно, — сказал Рональд Фробишер. — И со мной случилось нечто подобное. В это же самое время я сидел на Вашингтон-сквер, грелся на солнышке и размышлял о Генри Джеймсе. И вдруг мне в голову пришла первая фраза романа.
— Какого романа? — спросила Дезире.
— Моего будущего романа, — сказал Рональд Фробишер. — Я собираюсь писать роман.
— О чем?
— Пока не знаю, но я почувствовал, что ко мне вернулся мой стиль. Я сразу это понял по ритму фразы.
— Кстати, — сказал Перс, — этим летом я познакомился с вашим японским переводчиком.
— С Акирой Саказаки? Он только что прислал мне экземпляр «Мало постарались» в своем переводе. Книжка похожа на молитвенник для невесты: переплет белый, а внутри розовая шелковая закладка. — Он подлил Персу шампанского.
— Мне надо сначала чего-нибудь съесть, а потом уж пить, — сказал Перс. — Прошу прощения.
Перс подошел к длинному столу, чтобы угоститься деликатесами. Вдруг через его плечо длинная рука в сером, не слишком чистом рукаве, выхватила у него из-под носа последний кусок копченой семги. Перс возмущенно оглянулся и увидел Феликса Скиннера. Осклабившись и показав желтые клыки, тот сказал:
— Извини, старик, ради семги я ни перед чем не остановлюсь. — Он положил рыбу на тарелку, доверху наполненную всевозможными закусками, и спросил: — Что ты делаешь на конференции?
— Я тоже могу задать вам тот же вопрос, — холодно сказал Перс.
— Что я делаю? Выискиваю таланты, изучаю рынок. Кстати, ты получил мое письмо? — Нет, — сказал Перс. Феликс Скиннер вздохнул.
— Опять эта Глория, придется ее уволить… Так вот, мы еще раз обдумали твое предложение и все- таки решили заказать тебе книгу.
— Отлично! — воскликнул Перс. — Мне полагается аванс?
— Да, — ответил Феликс Скиннер. — Правда, небольшой, — добавил он осторожно.
— Можно мне получить его прямо сейчас?
— Сейчас? Здесь? — опешил Феликс Скиннер. — Мы такого не практикуем. Сначала нужно подписать контракт.
— Мне нужно двести долларов, чтобы вернуться в Лондон, — сказал Перс.
— Столько, пожалуй, я могу тебе ссудить, — недовольно сказал Феликс Скиннер. — Утром я как раз побывал в банке. — Он вынул из бумажника две сотенные банкноты и вручил их Персу.
— Премного благодарен, — сказал Перс. — Ваше здоровье. — Он осушил бокал, и стоящий поблизости невысокий темноволосый мужчина с бутылкой в руке рассеянно подлил ему шампанского — он был занят разговором с высоким темноволосым мужчиной с трубкой во рту. — Если я возьму себе Восточную Европу, — сказал высокий, то ты можешь взять остальной мир. Но даже тогда, мне кажется, нас будут путать.
— Это тоже издатели? — шепотом спросил Перс
— Нет, писатели, — сказал Феликс Скиннер. — А! Редьярд! — закричал он, приветствуя вновь прибывшего. — Добрались-таки наконец! Это — юный МакГарригл, вы, наверное, знакомы. Какая досада, что вас не было на диспуте! Почему вы опоздали?
— Возмутительный инцидент, — объяснил Паркинсон, распушив бакенбарды и от этого став похожим на рассерженного бабуина. — Я проходил паспортный контроль в Хитроу, и уже опаздывал, потому что на таможне какая-то нахальная девица долго ко мне придиралась, как вдруг меня схватили двое головорезов, грубо обыскали и подвергли унизительному допросу. В результате самолет улетел без меня.
— Боже мой, но почему они выбрали именно вас? — спросил Феликс Скиннер.
— Потом они мне сказали, что приняли меня за подозреваемого. Но я так этого не оставлю! Я что, похож на контрабандиста? Я буду жаловаться. И, скорее всего, подам на них в суд.
— Да, все это очень неприятно, — сказал Феликс Скиннер. — Но стоило ли приезжать, когда все уже кончилось?
Паркинсон пробормотал, что намерен кое с кем повидаться — с Кингфишером, Текстелем из ЮНЕСКО и еще с кем-то. Перс его уже не слушал. При упоминании Хитроу перед его мысленным взором возникло лицо Шерил Саммерби, роняющей слезы на расписание авиарейсов. И тут его словно молнией ударило — Шерил любит его! А безрассудная страсть к Анжелике ослепила его, не позволила оценить ее чувства. От осознания этой мысли Шерил в воображении Перса стала бесконечно прекрасной и желанной. Он немедленно должен найти ее! Он обнимет ее, вытрет ей слезы и шепнет на ухо, что тоже любит ее. Расплескивая шампанское, он отошел от Паркинсона и Скиннера и тут же столкнулся лицом к лицу с Анжеликой и Лили — между ними стоял молодой человек в твидовом пиджаке, тот самый, что вел семинар по любовному роману. Лили Перс определил по красному шелковому платью. На Анжелике был все тот же строгий черный пиджак и белая блузка.
— Привет, Перс, — сказала она. — Я хочу представить вам своего жениха.
— Рад с вами познакомиться, — улыбнулся молодой человек, — Питер МакГарригл.
— Нет, я — Перс МакГарригл, — сказал Перс — А вы Питер — как вас…
— МакГарригл, — рассмеялся молодой человек. — Мы с вами однофамильцы. Не исключено, что дальние родственники.
— Вы не из оксфордского Колледжа Святой Троицы? — спросил Перс.
— Именно оттуда.
— Вы знаете, так получилось, что меня по ошибке взяли вместо вас на работу, — сказал Перс. — Когда меня вызвали на собеседование в Лимерик, они думали, что это вы. С тех пор это камнем лежит на моей совести.
— Но тем самым вы оказали мне величайшую услугу! — сказал Питер. — В результате я приехал в Штаты и неплохо здесь преуспел. — Он с нежностью взглянул на Анжелику, и та в ответ сжала его локоть.
— Вы не в обиде на меня, Перс? — спросила она.
— Нет.
— Мне сказали, что вы слушали мой доклад. Что вы о нем думаете? — Она озабоченно взглянула на него, будто его. мнение было для нее важно.
От ответа его спас стук по столу. Шум голосов затих. К публике обратился с речью мужчина в элегантном светло-сером костюме, стоящий на лестнице между двумя уровнями пентхауса.
