— Вот ты какая… Недоспала, ног не пожалела…
Хорошо, что в полутьме прихожей не видно, как ты краснеешь. Что может быть неприятней похвалы, которую не заслужил! Ну ничего… Сначала Ася выложит Варе свой план, а затем все объяснит подробно. План-то Варя одобрит.
— Понимаешь, Варя… — начала Ася.
Но Варя крикнула:
— Степановна, я сейчас, — и, приложив к губам палец, как бы приказывая Асе помалкивать, пошла в детскую, чтобы спрятать зажигалку — память об Андрее.
Ася насторожилась. Кто же тут еще, кроме Вари?
— Наша. Фабричная, — шепнула Варя и пригласила Асю в общую комнату.
Эта большая комната служила семье Овчинниковых столовой и гостиной, но, когда не стало дров, превратилась в комнату для всего и для всех — в единственную отапливаемую в квартире комнату, отличающуюся от остальных помещений черным потолком, к которому была проволокой подвязана круглая жестяная труба.
Степановна совсем не походила на маминых подруг, собиравшихся в былые времена вокруг дубового обеденного стола, который, кстати сказать, Варя превратила в письменный и которым незнакомая женщина пользовалась как своим.
Отложив в сторону карандаш, Степановна недоумевающе уставилась на Асю, словно желая понять, по какому праву эта неизвестная босая девочка пришла мешать ее занятиям. Она, как сообразила Ася, училась вместе с Варей в школе взрослых и дорожила, по-видимому, каждой минутой.
Степановна выглядела много старше Вари, но далеко еще не была старухой. Во всяком случае, у нее были удивительно белые крепкие зубы и в волосах, в большом тяжелом узле, никакой седины. Была она тонка, узкоплеча, и если бы в ее темной холстинковой кофте, закрывающей горло до самого подбородка, был по-летнему открыт ворот, слишком бы, вероятно, стали заметны ключицы. Они и так сразу обрисовались, как только Степановна откинулась на спинку стула. Обрисовались ключицы, выставились вперед небольшие, огрубевшие от работы руки. Всякий бы при взгляде на нее сказал: наработалась, натерпелась…
Асю Степановна оглядела неодобрительно, настороженно. Коротко спросила Варю:
— Она?
Варя все тем же виноватым тоном ответила:
— Она. Моя воспитанница.
Степановна поправила:
— Не твоя, а государственная.
Не то было странно, что женщина произнесла эти слова, а то, что она и не думала улыбаться, произнося их. Ей непременно — Ася к этому уже привыкла — полагалось одобрительно улыбнуться.
Ася не раз слышала, что она «государственная». Когда детдомовцев — более или менее одинаково одетых, держащихся стайкой ребят — приводили в музей, на выставку, на утренник в Народный дом, они часто слышали слова «наши, государственные». Люди, говоря так, улыбались, а у детдомовцев дружно задирались носы.
Однако сейчас нос Аси, облупившийся от загара, заострившийся от худобы, не поднялся, а поник. Дело было не в суховатом тоне Вариной приятельницы, а в том, что Ася-то больше не была «государственной».
Сама виновата
Дружба между Варей и Степановной возникла не так давно, с той поры, как на военно- обмундировочной фабрике открылась школа взрослых. Несколько раз, отправляясь по домам после занятий, Варя и Дарья Степановна заводили долгий разговор о том, как теперь человеку следует жить.
Хлебнув в молодости горя и обид, Степановна требовала от своих товарок полного понимания того, что такое женское и классовое достоинство. Она не раз резко отзывалась о чтимом Варей семействе Овчинниковых. Не будь Андрей красноармейцем, ему бы досталось еще больше, однако и так хватало.
Поэтому-то Варя поспешила припрятать зажигалку, а войдя в комнату, засуетилась, не зная, как половчее начать общий разговор.
— Аська! — с неестественным оживлением воскликнула Варя. — Знаешь, где в цеху сидит Дарья Степановна? На месте Дедусенко! Против меня…
Варя стала рассказывать Асе, что Степановна часто ночует у нее (так и сказала: не в квартире Овчинниковых, а у нее!), что им обеим приходится готовиться к занятиям чуть ли не по ночам, ибо у них, кроме учебы, немало обязанностей, как и у всего рабочего класса. Впрочем, про весь рабочий класс вставила Степановна, недовольно оторвавшись на миг от своей самодельной тетрадки.
Ася недоумевала, что может иметь против нее эта женщина, — ведь не известно же ей, какую глупость отколола Ася нынче поутру? — и готова была разобидеться, но в Степановне проглядывало что-то такое, что сдержало Асю, даже вызвало в ней желание понравиться, заслужить одобрение.
И Ася нашла способ смягчить Степановну. Она заглянула в ее тетрадь.
— Трудный урок?
Своим вопросом Ася прежде всего хотела подчеркнуть, что ей совершенно не жалко стола, который захватили обе взрослые школьницы. Заглянув в тетрадь, испещренную цифрами, Ася поняла, что сможет блеснуть вовсю.
По распоряжению Наркомпроса всех старших детдомовцев еще зимой обучили новой метрической системе мер и весов. Кутаясь во что придется, дуя на иззябшие пальцы, дети наперегонки переводили золотники в граммы, футы и дюймы в сантиметры, придумывая хитрые задачки. Не удивительно, что Ася без ошибки выполнила задание, приводившее в отчаяние Дарью Степановну и Варю: в детском доме Ася была, можно сказать, чемпионом подсчетов по новой метрической системе.
Система эта. Как объясняла детдомовцам Ксения, была интересна не только тем, что она международная, интернациональная, но и тем, что ее окончательное введение — так прямо и оговорено в декрете — намечено к первому января 1924 года. Через пять лет! Пусть все, кто предсказывает большевикам близкую гибель, призадумаются над этим. Повторив слова Ксении, Ася удостоилась наконец улыбки Степановны. И, окрыленная этой невеликой милостью, приступила к важному для себя разговору, приступила издалека.
— У нас некоторые воспитанницы… старшие девочки… здорово научились шить. Ну, не очень здорово, но выучились…
План Аси был прост. Разве у нее в руках нет ремесла? Ведь в детских домах обязательное трудовое воспитание, хочешь не хочешь, выучат. Хотя Татьяна Филипповна и помогла по ходу дела, но все же Ася почти сама сшила себе сарафан, ну, не совсем сама, но считается, что сама. Этот вот клетчатый славный сарафанчик.
Выучили Асю строчить на машинке? Выучили! Нитка почти не рвется. Вполне можно поступить к Варе в моторный цех, вместе с нею ходить на работу.
Варю такой план должен устроить. Ей не придется делиться с Асей своим пайком, Ася и так будет сыта, не умрет с голоду, как бедная Леля Глущенко, полукруглая сирота… Фабричные кормятся неплохо. Всякий раз, как Варя приносила в детский дом кусочек селедки или горстку сушеной моркови, которую Ася делила на пять частей, Варя божилась, что сама совершенно сыта, что у военно-обмундировочной фабрики богатая столовка.
— Вот послушайте… — загадочно улыбается Ася. — Наши девочки хотят к вам на фабрику. Работать… Зарабатывать… А?..
Но Варя и Степановна стаскивают Асю с небес на землю. Немало опытных швей сидит без работы
