фуражку. – Дошли без потерь и приключений – и хорошо. Что об этом болтать!
– Вас ждут в итальянском штабе? – неожиданно подал голос один из летчиков, невысокий худощавый обер-лейтенант с памятной лентой «Legion Condor» на рукаве приталенного белого кителя.
Подводник уважительно покосился на его Железный крест и кивнул.
– А вы что, относитесь к любителям хороших макарон? Что ж, приглашаю…
Пассажиры катера одобрительно заржали. В ответ обер-лейтенант сдержанно хмыкнул и достал из кармана золотой портсигар с орлом Люфтваффе на крышке.
– Макароны я и в самом деле люблю… хорошие макароны. Здесь, в Триполи, должен торчать мой старый приятель по Испании – лейтенант Луиджи Скалья. Сейчас он скорее всего уже стал большим начальником. Встретите, передавайте привет от Синего Дирка, он поймет.
Фрегаттен-капитан молча кивнул. Продолжать разговор никому не хотелось – за время перехода случайные попутчики успели обсудить все возможные общие темы и говорить уже, кажется, было просто не о чем, да и близость берега сделала свое дело, пора было собираться к выходу.
Вынырнув из-за далекого облака, в призрачно-голубой бездне утреннего неба возник длиннокрылый двухмотороный силуэт, заблестел отраженным серебром бортов. Машина неспешно шла на предельной высоте, гудение ее двигателей доносилось до земли тоненьким комариным пением.
– Британский разведчик? – с тревогой спросил подводник, задирая вверх голову.
– «Веллингтон», – презрительно ответил обер-лейтенант, – старый тихоход. Здесь их еще много, они стоят на Мальте и в Александрии. Говорят, англичане хитрят, сажают на них польские и чуть ли не норвежские экипажи. Интересно, о чем думают итальянцы?
Чиновник авиации сокрушенно махнул рукой. О беспечной тупости итальянских служб предупреждения ходили едва ли не легенды. Рассуждать на сию тему не было смысла. Возможно, он и посудачил бы об этом с опытным летчиком в белом кителе, но присутствие под боком юного фельдфебеля-пикировщика, уже успевшего переодеться в тропическое хаки и без конца сожалевшего о том, что ему так не повезло опоздать на героическую критскую операцию, отбивало у старика охоту распускать язык. В восторженных глазках мальчишки так и светился недавний «гитлерюгенд» и, возможно, связи с вездесущим гестапо. «Ничего, – подумал чиновник, – британские зенитки вышибут из тебя эту дурь – если, конечно, раньше ты не нарвешься на парочку „Киттихауков“, которые разделают твою „штуку“[2] быстрее, чем ты успеешь позвать маму…»
Четверть часа спустя измученный катер наконец встал возле основательно прогнившего деревянного пирса в рыбацком закутке триполитанского порта. Прощанье было недолгим и каким-то скомканным – все спешили наконец оказаться на твердой земле. Чиновника ждал запыленный транспортер «Хорьх», остальные двинулись пешком в расположенную поблизости немецкую комендатуру. Обер-лейтенант в белом мундире отстал по дороге, но на его отсутствие никто не обратил внимания – ушел человек, значит, так ему и надо.
Отмечаться в комендатуре он и не собирался. Незаметно шмыгнув в полутемный проход между нестерпимо воняющими рыбой покосившимися цехами, летчик вышел на залитую солнцем площадку, где среди согнутых под тюками смуглых спин ливийцев то и дело мелькали зеленые мундиры итальянских солдат и офицеров, и завертел головой.
– Обер-лейтенант Винкельхок? – задорно окликнул его молодой тенорок из кабины помятого канадского «Шевроле» с наскоро намалеванными пальмами Африканского корпуса.
Летчик повернулся на голос. Хлопнув дверцей, из грузовика шустро выскочил мальчишка-лейтенант в хаки. Песочного цвета шорты делали его похожим на старательного младшеклассника, и прибывший не удержался от короткой усмешки.
– Лейтенант Гопке! – отчаянно затараторил парень, держа руку у широкополого «тропического» шлема с орлом Люфтваффе на боку. – Прибыл за вами согласно распоряжению командира…
– Вольно, герр лейтенант, – с улыбкой остановил его Винкельхок. – Машину у итальяшек выменяли?
– Так точно, герр обер-лейтенант! Автомобиль трофейный!
– Ну что ж, тогда едем…
Лейтенант услужливо помог Винкельхоку забросить пожитки в продырявленный пулеметными очередями дощатый кузов и распахнул дверцу кабины. Мрачного вида ефрейтор, сидевший за рулем грузовика, невнятно представился и повернул флажок зажигания.
Попетляв по песочно-глиняным кварталам Триполи, «шеви» выскочил на неровное шоссе и запылил вдоль железнодорожной насыпи.
– Полк базируется на итальянском аэродроме в полусотне километров от Зуары, – объяснил Гопке. – Они уже две недели не могут свернуть свои службы и ужасно мешают. К тому же британцы… мы пережили уже два налета – наше счастье, что их бомбардиры не отличаются особой точностью!
– Старик Медведь, вероятно, лично поднимался на перехват? – поинтересовался Винкельхок, устраивая свой локоть на рамке двери.
Лейтенент радостно закивал головой.
– Да-да, господин оберст-лейтенант[3] взлетал во главе первой эскадрильи и сумел свалить два «Веллингтона»! Вы хорошо знакомы с господином оберст-лейтенантом Торном?
– Еще с Испании, – меланхолично ответил Винкельхок.
Гопке прикусил язык и одарил собеседника восторженным взглядом.
Мрачный водитель изо всех сил топтал педаль газа, выжимая из хрипящего грузовика посление соки. Тупорылый «Шевроле» то и дело обгонял хаотически движущиеся по дороге итальянские части и уворачивался от встречных машин. Служба в авиации, похоже, воспитала в нем настоящую любовь к полетам, пускай даже так, на минимальной высоте.
Винкельхок прикрыл глаза и погрузился в дрему. Он пришел в себя лишь тогда, когда рев двигателя стал совсем уж невыносимым – ефрейтор, раздраженно прикусив губу, объезжал далеко растянувшееся по дороге итальянское подразделение зенитной артиллерии. Летчик проводил взглядом запыленную линию тягачей с длинноствольными орудиями на крюках и собрался было вновь задремать, но «шеви» неожиданно свернул с шоссе, взлетел на холм и сбросил скорость. С возвышенности открывался вид на поспешно оборудованный полевой аэродром.
– Приветствую вас! – сказали в палатке гулко, словно в бочку.
Винкельхок отряхнул с белого кителя неизбежную пыль и поднял голову. Привыкать к полумраку ему не требовалось. В брезентовом кресле перед низким складным столиком восседал грузный медведеподобный мужчина с кустистыми седыми бровями и смеющимися, глубоко запрятанными бесцветными глазками.
Нижняя часть лица терялась в вислых лоснящихся губах, меж которыми сонно тлела могучая американская сигара.
Оберст-лейтенант Торн смерил вновь прибывшего ехидным оценивающим взглядом и переместил сигару в угол необъятного рта:
– Докладываться будем?
– Да я вот думаю – как… – вздохнул Винкельхок.
Командир полка хохотнул и недовольно покосился на затрясшуюся центральную стойку своей палатки. Хлипкость этого сооружения вызывала в нем недоверие к обеспечению военно-воздушных сил в целом.
– Присаживайся, – предложил он, вытаскивая из-под столика высокую бутыль с американским виски. – Проклятая жара. Без алкоголя здесь можно спятить.
Винкельхок поправил болтавшуюся на левом бедре кобуру с «вальтером» и опустился в подставленное брезентовое креслице. Медведь не менялся, кайзеровский Железный крест все так же демонстративно висел на кармане его пыльного кителя. Торн был асом Первой мировой, пьяницей и убежденным монархистом – если бы не дружба с всесильным Удетом и с самим Толстым Германом, Медведя вообще спровадили бы из рядов Люфтваффе: он прилюдно отказался вступить в партию, прилюдно хохотал над трибунными истериками нацистских бонз и считал новую войну форменным идиотизмом. Он присягал своему кумиру Вильгельму, дрался над пылающей Европой в шестнадцатом году, не без труда пережил кошмар Версальского позора и честно заработал свое право на мудрую и ироничную улыбку. Потом была
