благополучные, законопослушные и отвратительно добропорядочные. Готовые продать… два полюса истины или два полюса морали? Скорее первое, потому что истина всегда абстрактна, у каждого она своя, и они, черви, тоже правы – для самих себя. Они не просто правы, нет, они святы – как свят лорд в своем ленном праве кастрировать мальчиков для гаремной службы.
Роберт скрипнул зубами. Ярость, неудержимая фамильная ярость горячей волной поднималась по его груди, готовясь накрыть сознание знакомой кровавой пеленой бешенства. В юности он не раз выходил победителем в неизбежных схватках с более взрослыми, более тяжелыми и лучше подготовленными старшекурсниками: в минуты алого боевого экстаза время для него размазывалось, сознание удивительным образом заострялось на противнике – и очень скоро его стали бояться. Со временем он научился обуздывать и давить в зародыше нередко накатывавшие на него приступы, он научился ими управлять – и сейчас, глубоко вздохнув, Роберт расслабился и протянул руку к наполовину опустошенному кувшину.
– Следует обсудить возможные варианты, – отстраненно произнес Ариф, глядя в огонь. – Или мы будем действовать сейчас же, или мы будем ждать…
– Второй кажется мне более предпочтительным, – заявил Лейланд. – Я же говорил: скандал, планировавшийся мной с помощью покойника Мирона, стал теперь невозможным. Если бы нам удалось скоординировать свои действия чуть раньше… но – не судьба. Следовательно – ждать.
Роберт разлил вино по бокалам.
– Будущее представляется мне в удручающем множестве вариантов, – мрачно сказал он. – Да! И в большинстве своем они отвратительны. Меня не покидает ощущение, что я доигрываю вслед за своим папашей ту часть игры, которая ему попросту неведома. Не могу сказать, чтобы меня это радовало. Он знает то, чего не знаю я – и, соответственно, наоборот: я в курсе событий, о которых ни он, ни его мозговой штаб даже не догадываются.
Ариф устало покачал головой. Приподнявшись из кресла, он взял в руку стоявшую у камина кочергу и энергично пошевелил почти прогоревшие дрова. Из глубины очага ударили веселые желтые искры.
– Как было бы здорово, если бы все мы могли действовать, прикрываясь не идиотской нашей конспирацией, а нормальным государственным гербом, – мечтательно проговорил он. – Но увы…
– Откровенно говоря, я по сей день не до конца понимаю, почему этого не происходит, – заметила Кэтрин, отчего-то понизив голос, – Почему вопросами государственной измены первой степени должны заниматься вы – в своей сегодняшней ипостаси частных лиц с преступными наклонностями – а не соответствующие государственные службы.
Ариф каркающе рассмеялся в ответ, и отставив в сторону кочергу, прошел в угол холла, где под полированной панелью стены лежала аккуратная кучка ровно напиленных поленцев.
– Роберт наверняка объяснял тебе это слабостью маршала Мерсара и возглавляемой им лавочки, – сказал он, накладывая чурки на согнутую в локте левую руку, – но самом деле это не совсем так. Роберт, конечно, это прекрасно понимает, но в некоторых вещах ему не хочется признаваться даже самому себе. Да, Мерсар и слаб и трусоват, но – почему в таком случае он сидит в своем кресле, и сидит, позволю себе заметить, далеко не первый год, обрастая постепенно чинами и орденами? Да потому что он проводит политику, угодную его милости лорду-владетелю… запомни, Кэт: на этой планете любая блоха, находящаяся на государственной службе, проводит только ту политику, которая разработана их милостями леди Энджелой Бифортской, блистательной супругой лорда-владетеля, и славным лорд-канцлером Бартоломью Ровольтом – после чего одобрена самим его милостью… и спущена вниз, для почтительного исполнения. У нас не Аврора и не Орегон, и никакой самодеятельности на Бифорте не бывает. Все идет по плану…
– По какому же?..
– По весьма обширному, мэм следователь. Создание на Бифорте по-настоящему мощной тайной службы неизбежно привело бы к тому, что ее отдельные представители, войдя в этакий патриотический раж, кинулись бы выжигать скверну каленым железом – древнейшее выражение, не слышала? – и всячески наводить порядок. Знаешь, к чему бы это привело? Начался бы стремительный отток денег… сорок процентов работающего на планете капитала находится вне поля зрения государственных налоговых институтов. Плохо? Говорят, кошмарно. Но этот капитал дает вал услуг, вал того или иного промышленного продукта, абстракно-бумажный вал банковских и прочих финансовых операций – и, что интересно, так или иначе, но все равно наполняет казну. Я уж не говорю о том пресловутом бифортском дефиците рабочих рук, который оценивается в три миллиона рыл ежегодно. У нас самая эффективная в человеческих мирах экономика, каждый финансовый год мы заканчиваем с большими плюсами – за счет чего? Ответ прост, как все гениальное – за счет невиданно, невероятно либерального подхода правительства к вопросам незначительных нарушений наших и без того либеральных законов. Человек, который делает вид, что занимается всякими-разными махинациями, свято убежден в том, что никаких налогов он не платит – а на самом деле это не так, ибо от целого ряда акцизов и сборов уйти просто невозможно: не выгодно. Таких людей у нас довольно много, и правительство смотрит на них сквозь пальцы. Безусловно, политика эта негласна, но попробуй ее изменить?.. В результате Мерсар всячески сдерживает своих песиков, раз за разом укорачивая им поводки – и мы имеем сложившуюся ситуацию.
Роберт глотнул вина и посмотрел на Лейланда. Гангстер меланхолично крутил в руках изящную серебряную вилку, и на его губах играла иронично-понимающая усмешка.
– Браво, милорд, – сказал он, поймав взгляд Роберта. – Ни добавить, ни убавить. Думаю, редкий аналитик сумел бы разжевать наше сегодняшнее положение более внятно. Могу лишь добавить, что все это было заложено в бифортскую политику с самого начала, с первых дней завоевания планеты экипажами Торварда Неукротимого. Мало кто мог представить себе, к каким результатам эта политика приведет. Но вот – Бифорт стал идеальным местом для зарабатывания больших или, по самочуствию, очень больших денег, и нам с вами выпало занять на нем свои места. Мне мое место нравится, и за него я готов воевать до конца…
Кириакис усмехнулся и вновь склонился над очагом, поправляя кочергой занявшиеся пламенем свежие поленца.
– Ждать нам придется недолго, – загадочно пообещал он.
Глава 8.
Он был невысок, откровенно пухловат и казался беззащитным. Мягкие карие глаза дружелюбно щурились в лицо собеседнику, и не зная, кто он таков на самом деле, в нем никак нельзя было угадать самого остроумного, самого язвительного и самого непримиримого репортера Бифорта. Его звали Дин Лоренц, и последние пять-семь лет это имя, как правило, произносили вместе с намертво прилипшей к нему кличкой – Дин Разрушитель.
Он действительно разрушал. Разрушал карьеры зарвавшихся чинодралов, излишне громогласных полицейских, давил, как назойливых клопов тех, кто, по его мнению, хотел от жизни слишком многого… он
