раки зимуют…
Андрей, чуть помедлив, – комбинация на руках была так себе: ни рыба, ни мясо, – подтвердил:
– Ну, и я с вами. Думал мизер сыграть, да ладно…
Ромка, сдающий, согласно кивнул: играйте, мол, кто ж против, и снял прикуп. И тут в самый ответственный момент зазвонил телефон. Димыч встрепенулся, но карты не положил, кивнул Ромке, который сидел ближе всех к ненавистному аппарату:
– Возьми, а?
Ромка сделал страшное лицо:
– Ты что?! А вдруг Светка?
– А-а, – Димыч махнул рукой. – Скажу, что ты за дисками зашел.
Ромка пожал плечами – мол, я предупреждал, – и снял трубку:
– Алло. Да. Да. Сейчас, – он протянул телефон хозяину. – Тебя, лично и официально. Дмитрия, мол, Александровича Иславского хотим.
– Кто бы это? – спросил Димыч недоуменно. – Алло. Да, я. ЧТО??
Лицо у него мгновенно изменилось, закаменело. Улыбка сползла, пальцы судорожно стиснули трубку.
– Когда? Да, конечно. Какой у вас адрес?
Схватив со стола блокнот, он принялся что-то торопливо записывать. Ручка дрожала, то и дело царапая бумагу. Остальные встревоженно наблюдали за ним.
– Спасибо. В течение часа приеду.
Димыч ткнул дрожащими пальцами в кнопку отбоя, не попал, ткнул еще раз. Андрей и Ромка спросили почти одновременно:
– Что случилось?
– Светка… Они с тестем поехали, на его «Таврии». Я, как чувствовал, свою предлагал… не взяли. Не проедет, сказали, проселок узкий. Сейчас из местной больницы позвонили – на трассе фура их зацепила. У тестя – сотрясение, Светка с двумя переломами, говорят – в сознании. Андрюх, у тебя права с собой?
– Да, конечно. Хочешь, чтобы я повел?
– Угу. Из меня сейчас хреновый водила получится…
– Мы тоже с вами, – Ромка бросил карты, поднялся. – Может, чего надо будет. А то ты же знаешь, в этих районных даже аспирин не всегда есть.
– Как она? – спросил Егор. – Что-нибудь еще с-сказали?
– Состояние стабильное…
– Ну, – Андрей постарался придать голосу максимальную убедительность, – раз телефон и твои данные вспомнила, значит – все о’кей. Ладно, давай ключи – заведу пока, а вы собирайтесь. Егорка, пойдем, поможешь.
Уже на лестничной клетке, пока ждали лифт, Андрей мрачно пробормотал:
– Хорошо, не критическое…
– Что?
– Знаешь, у врачей вообще всего два ответа – состояние критическое, когда уже и молитва не поможет, и стабильное, когда даже главврач ничего точно сказать не в состоянии.
Впервые Егор не нашелся с ответом. Молча кивнул. И только на площадке первого этажа все-таки спросил:
– Ну как же? Бывает же еще «удовлетворительное», «средней тяжести» и все такое… Шишку какую- нибудь в ЦКБ свезут, так по ТВ каждый второй репортаж о том, что он съел на завтрак и какого цвета был стул.
– В ЦКБ – может быть. Когда есть чем лечить, и пациент начинает постепенно выкарабкиваться, можно начинать осиротевшую страну успокаивать – вчера состояние было тяжелое, сегодня – средней тяжести, там, глядишь, – и удовлетворительное, да и вообще скоро выпишем. А в районной ничего нет, кроме градусников, клизм и грелок. Больные все больше на молитве и добром слове держатся. Надеюсь, Димыч догадается прихватить некоторое количество американских президентов. За пару Франклинов можно и в Урюпинске рай в отдельно взятой палате обеспечить. Не Индия, чай.
– А Индия-то при чем?
Они вышли из подъезда, Андрей снял димкину «Октавию» с сигналки, открыл водительскую дверь.
Немного непривычно после «Синенькой»-то, ну ничего, справимся как-нибудь.
– У меня в Индии с туристом аллергия приключилась. Местные коновалы только руками разводили, они все болезни, небось, йогой да голоданием лечат. Хорошо, у меня на такой случай все припасено было, а то бы неизвестно, чем кончилось…
Кризис, по-научному названный своими инициаторами «дефолтом», прокатился по стране, как хороший асфальтовый каток, разом сравняв с общей массой немногочисленные нарождающиеся ростки среднего класса. Народ, раньше не имевший никакого представления о бирже и акциях, за исключением разве что немногих специалистов, теперь вовсю обсуждал в очередях и метро курсы, пункты и индексы азиатских бирж, решая попутно первый и второй великие русские вопросы. Виноватым во всем был назначен опереточный премьер «киндер-сюрприз» Кириенко и почему-то продолжающийся не первый уже месяц экономический спад в Малайзии и Индонезии. Что делать, точно не знал никто, но в одном все были уверены – это пока цветочки, ягодки еще впереди. Люди бдительно закупались солью, крупой и мылом, стараясь обратить стремительно падающий рубль в нечто ценное для грядущего (по слухам) натурального обмена.
Из Института Андрею пришлось уйти. Государство почти полностью прекратило финансирование, а в кризис даже сам Москвин не в состоянии был обеспечить грантами полторы сотни человек. На третий месяц полуголодного существования Григорий Иммануилович плюнул на все и принял приглашение Массачусетского Технологического прочитать годовой курс лекций.
За три дня до отъезда академик собрал своих. Несколько смущенно и без привычных крепких выражений изложил ситуацию, пожелал удачи.
– Извините, друзья, – сказал он в самом конце. – С собой взять никого не смогу. Ни лаборатории, ни даже своего проекта у меня там не будет, а уж референта, наверняка, подберут из местных.
Представить себе Москвина, самого «братца Грима», в роли обычной институтской профессуры еще каких-нибудь полгода назад было решительно невозможно. Для многих в Институте это стало даже более наглядным свидетельством всеобщего краха, чем задержка зарплаты и растущие ежедневно цифры в окошечках обменных пунктов.
– Единственное, о чем хочу попросить, – не бросайте науку. Перетерпите, скоро все образуется.
Группа молчала. Почувствовав, что на фоне собственного поступка его слова выглядят неубедительно, Москвин замолчал. Прощаясь, он попросил его не провожать.
После отъезда академика Андрея больше ничто в Институте не удерживало, и он написал заявление об уходе. Никто его не отговаривал. Вокруг стремительно разваливалось все, и какой-то там аспирант, пусть даже и самый перспективный, мало кого интересовал.
Особого сожаления Андрей не испытывал. Да, скучал по Москвину, по коллегам, по неповторимой институтской атмосфере, но грезить собственным прошлым и впадать в депрессию времени не было. Лучше уж заняться поисками работы. И тут уж пришлось оставить принципы в стороне. Те же йогуртовые
