Вправив мне мозги, Магистр запряг меня в учебу. Как я умудрился за столь короткий срок переварить такой объем информации и сдать столько зачетов и экзаменов? Впрочем, без помощи Лены и Магистра я бы никогда не справился с этой бездной премудрости. Особенно с темпоральной алгеброй.
А еще вернее, все началось 4 мая 1941 года, по летосчислению той фазы, куда по ошибке магистр забросил мою Матрицу. Все произошло случайно. А ошибку заметили только тогда, когда менять что-либо было поздно.
Короче говоря, заснув в номере гостиницы в 1991 году, я проснулся в той же гостинице, но в мае 1941 года. Я едва не сошел тогда с ума. И сошел бы. Но Магистр вступил со мной в контакт, объяснил ситуацию и обрисовал то задание, которое я волей случая должен был теперь выполнять. Нельзя сказать, что я пришел в восторг, но деваться мне было некуда, разве что в дурдом или под трибунал. Так я почти на полгода (и каких полгода!) стал Андреем Злобиным [2], летчиком-истребителем 129-го авиаполка в составе дивизии особого назначения.
Началась война, началась боевая работа. Мы делали от четырех до шести вылетов в день. Дивизии поручали самые тяжелые и опасные операции. И мы с ними справлялись. Правда, многое приходилось осваивать на ходу. Я составлял исключение, мне было легче, чем другим. Еще в летном училище я освоил тактику ведения воздушного боя, выработанную Сафоновым, Покрышкиным, Глинками, Кожедубом и другими асами минувшей для меня войны. И по мере возможностей я передавал этот опыт своим новым товарищам.
Все то время, пока я находился в 41-м году, я ломал себе голову над неразрешимой проблемой. Если все складывалось совсем не так, как я знал, то почему это никоим образом не отразилось на нашей истории, точнее, на сегодняшнем дне. И только когда я попал в Монастырь, Магистр объяснил мне, что я действовал не в своем Мире, а в другом, который отставал от моего ровно на пятьдесят лет.
На войне, как на войне. Там царят смерть и слепой случай. Только они постоянны и непреложны. Все остальное зыбко, преходяще и краткосрочно. Так краткосрочно и зыбко оказалось мое счастье, которому завидовал, за которое радовался и которое берег весь наш полк. В день, который мы с Ольгой назначили для нашей свадьбы, случайная бомба, сброшенная с «Юнкерса», удирающего от истребителей, попала в дом, где была развернута операционная полевого госпиталя нашего корпуса. Военврач Колышкина Ольга Ивановна в этот момент оперировала.
Я остался в 41-м году один. Теперь меня, кроме долга, ничего здесь не удерживало. Кроме долга и мести за свою жену и своего не успевшего родиться ребенка. Но и сам я воевал и мстил недолго.
В бою над Рославлем немцы подожгли мой «Як». Падая в горящей машине, я вдруг заметил то самое замаскированное бензохранилище, которое и было главной целью нашей атаки на станцию. Не раздумывая, я направил горящую машину на емкости с бензином. Я только успел крикнуть ребятам на прощание: «Мирр-р вашему дому!» — и очнулся уже в Монастыре, на столе, под любопытным взглядом Лены.
Вот, пожалуй, именно с этого все и началось. Да, именно с этого. И стал волей Времени Андрей Коршунов, старший лейтенант ВВС, хроноагентом экстра-класса.
Глава 3
Macb. I bear a charmed life, which must not yield To one of woman born.
Macd. Despair thy charm; And let the angel whom thou still hast served Tell thee, Macduff was from his mother's womb Untimely ripped.
Макбет: Я защищен заклятьем от любого, кто женщиной рожден.
Макдуф: Так потеряй надежду на заклятье! Пусть твой демон, которому служил ты, подтвердит: до срока из утробы материнской и был вырезан Макдуф, а не рожден!
Вонь становится нестерпимой. Я уже не раз мысленно поблагодарил организаторов испытания в Лабиринте, когда наконец увидел гнездо Глупого Потана. Это грубое сооружение из веток и мха на старой сосне, метрах в пяти над землей.
Под сосной сидит сам хозяин гнезда и источник «аромата». Я присматриваюсь. Ну и мразь! Голое, лишенное всякой растительности, грязно-розовое с серо-синими пятнами тело, напоминающее кошачье, но без хвоста. Голова почти человечья, нет, скорее обезьянья, такого же цвета, как и тело, но обросшая рыжими патлами. Потан смотрит на меня весьма неодобрительно, при этом он чешет шею задней лапой, выставляя на обозрение свой грязный, весь в отвратительных язвах зад, и что-то бормочет.
— Эй! Глупый Потан! Я приехал поговорить с тобой.
Вместо ответа Потан показывает мне свой длинный желтый в синих пятнах язык и, ворча что-то неодобрительное, лезет к своему гнезду.
— Стой! Так гостей не принимают!
Потан оборачивается, снова показывает мне язык и шипит:
— Я тебя не звал. Убирайся, а то обдрищу, не отмоешься!
Ах, так! Достаю из колчана стрелу, «заговоренную» старым Локом, накладываю ее на лук и прицеливаюсь в грязную розовую задницу. Потан презрительно ухмыляется и снова показывает язык. С большим удовольствием я бы выстрелил именно в этот язык. Но как раз язык-то его и нужен мне целым и невредимым. Тренькает тетива, Потан с визгом рушится на землю и принимается грызть древко стрелы, вонзившейся в его задницу. Не спеша схожу с коня, готовлю две ременные петли, связываю Потану задние и передние лапы и лишь тогда с наслаждением даю ему хорошего пинка.
— Ну что, будешь со мной разговаривать?
— Пошел ты к паркам!
— Тем хуже для тебя. Я думал, мы договоримся, теперь не обижайся.
С этими словами я отстегиваю флягу и вынимаю пробку. Потан замолкает и с нескрываемым ужасом следит за моими действиями. Несколько наклонив флягу, лью воду тоненькой струйкой ему на брюхо. Потан взвывает, словно я всадил в него нож.
— Что тебе надо? Зачем ты мучаешь меня?
— Я же сказал, что хочу поговорить с тобой.
— Спрашивай, отродье хуры, я отвечу.
— Ты знаешь Синего Флинна?
— Знаю! И если ты его ищешь, то жить тебе осталось недолго.
— Где его найти?
— По этой тропе доедешь до Желтого Болота, там остановись и протруби в рог четыре раза. Потом жди. Синий Флинн сам найдет тебя, к моей радости.
— Ну, а куда его надо поразить, чтобы он больше не встал?
— Ишь, чего захотел, отродье шмони!
Снова беру флягу и выразительно встряхиваю ее, но Потан упрямо мотает головой. Тогда я лью воду на то место, куда вонзилась стрела. Потан верещит, потом начинает быстро и хрипло говорить:
— Когда поразишь его, неважно куда, быстро, быстрее, чем успеешь сосчитать до десяти, сними с него венец с рубином…
Потан замолкает.
— Дальше! — требую я.
Потан упрямо молчит, и я снова поливаю его рану водой. Потан воет и, тяжело дыша, прерываясь, говорит:
— Возьми венец… иди влево… по краю болота… — при этом глаза Потана глядят на меня с жуткой ненавистью. — Увидишь две ели на болоте… между ними… клубится желтый пар… подойди как можешь ближе к ним, — желтые глаза горят злобой, — и швырни венец между елями… Ну, отстань же от меня, сын Пажи!
Молча разрезаю кинжалом ремни и сажусь на коня.
— Прощай, Потан. Полезай в свое гнездо и зализывай себе задницу. Впредь будь посговорчивее!
— Чтоб тебе Синий Флинн башку отстриг! Быть тебе Черным Всадником до Страшного Часа!
— Спасибо за пожелание. И тебе — всего наилучшего!
Я трогаю поводья и, не обращая внимания на угрозы Потана, скачу в указанном направлении. Вот и болото. Сняв шлем, трублю четырежды в рог, затем снова надеваю шлем и жду. Ждать приходится недолго. Скоро слева слышится тяжелый топот копыт, и на поляну выезжает на вороном коне рослый всадник в
