тяжело ранен, категория Д (угроза для жизни). Всё верно. Извини, Старый. Но какого лешего они там дурью маются?
— Видимо, осложнилась обстановка. Да и так ясно, нам здесь теперь границу не перейти. Будем двигаться к третьему варианту.
— Это ведь всю дорогу бежать придётся, чтобы попасть вовремя, — сказал Васечкин, — Оно бы и ничего. Но скоро светать будет. Днём здесь не побегаешь.
— На рассвете сделаем небольшой привал, передохнём, перекусим и сориентируемся в обстановке. Там видно будет. А сейчас — вперёд!
— Ну, Старый! — пробормотал Гриценко, — Ты словно знал, что нам именно в той стороне переход откроют.
Это были последние слова, прозвучавшие в нашей группе до самого рассвета. Мы прилично удалились от предательской пади, но до точки, где нам готовили переход оставалось ещё далеко. Седов в сознание не приходил, видимо Гриценко «борщанул» с промедолом. Но это было к лучшему. Он, по крайней мере, не испытывал мучений, пока мы несли его, меняясь через каждые полчаса.
Начало светать. Днём двигаться по чужой территории, да ещё и с раненным, было опасно, и я стал искать место для привала. Очень скоро мне попалась заросшая полынью впадина на склоне сопки. Там мы и остановились.
Капитально подкрепившись копченой колбасой и саморазогревающимися консервами, мы начали устраиваться на отдых. Седова уложили в середину, подстелив под него «матрац» из полыни. Я распределил людей на три смены по полтора часа каждая.
— Всё, отдыхаем.
Но отдохнуть не удалось. Не успели мы задремать, как Васечкин и Цыретаров подняли нас.
— Китайцы!
С вершины сопки в нашу сторону спускались одиннадцать человек. Я был озадачен. Нас должны были искать намного восточнее. В любом случае, китайцев здесь быть не должно. Только вернувшись в Монастырь, я узнал, что это была чистая случайность. Когда китайцы оцепили и прочесывали район, где, как они предполагали, мы должны были находиться, один из офицеров ошибся и высадил свой взвод значительно западней. Они проплутали в темноте всю ночь, потеряли всякую ориентировку и друг друга. А утром одно из отделений случайно вышло на нас.
Внимательно наблюдая за китайцами, я пришел к выводу, что они пройдут в ста метрах от нас. Поскольку, они болтались на сопкам уже давно и вымотались, то нас они, скорее всего, не заметят. Я уже успокоился, когда ведущий неожиданно взял левее, и отделение направилось прямо на нас. Уходить было поздно, они подошли слишком близко.
— К бою! — скомандовал я, — Стрелять по моей команде.
Моя группа быстро развернулась в небольшую цепь. Китайцы ничего не заметили и беспечно приближались. Я поймал на мушку командира, идущего впереди, и нажал на спуск. Сразу же справа и слева ударили автоматы. Уцелевшие после первого залпа китайцы залегли и открыли ответный огонь. Один даже швырнул гранату. Но перестрелка продолжалась не более двух минут. Китайцам не под силу оказалось тягаться с хорошо подготовленными разведчиками. Да и лежали они слишком открыто, попадали, как попало, там, где их настигли первые очереди. А переползти или окопаться не успели, мы им не дали этого сделать.
— Уходим! Быстро! — скомандовал я.
Теперь об отдыхе следовало забыть. Оставаться в этом районе было смерти подобно. Перестрелка и взрыв гранаты обязательно привлекут сюда внимание. Как только китайцы обнаружат уничтоженное отделение, а это случится весьма скоро, они осатанеют и организуют на нас облаву по всем правилам. И теперь они уже не успокоятся, пока не обнаружат нас и не сотворят над нами расправу. Их и подгонять будет не надо. Вид убитых товарищей придаст им нужный импульс и заставит забыть об усталости. И для того, чтобы нас найти, они будут привлекать всё новые и новые силы; расширять район оцепления, разбивая его на квадраты и тщательно их прочесывая. Впрочем, и мы на их месте поступили бы так же. Как бы то ни было, наши шансы на благополучное возвращение начали катастрофически стремиться к нулю.
Из китайских автоматов мы соорудили носилки, уложили на них Седова и бегом пустились прежним курсом. Теперь уже было не до скрытности. Хотя, и о ней не следовало забывать. Мы избегали подниматься на сопки, предпочитая двигаться по падям между ними. Правда, это значительно удлиняло путь, но выбора не было. Ночью пойдём напрямую, а днём лишний риск ни к чему.
К тому же я не забывал и о главной задаче, ради которой я стал Владимиром Лавровым. Я вёл группу именно в том направлении, которое отработал ещё в Монастыре при подготовке операции. Тем более, что по расчетам времени долгожданная встреча вот-вот должна была состояться.
Расчет оказался точным. Обогнув одну из сопок, я увидел справа на вершине другой сопки фигуру человека в военной форме.
— Ложись! Противник справа!
Человек нас не заметил. Он смотрел в бинокль куда-то правее. Видимо, он встретил одну из групп, что вышли на охоту за нами, и теперь из любопытства наблюдал за их действиями.
— Судя по биноклю, офицер, — предположил Гриценко.
— Верно, — отозвался я, — Ну-ка, быстро проверь: что мы имеем за этой сопкой?
Гриценко исчез и вернулся через десять минут. Он тяжело дышал.
— Там дорога, довольно паршивая. На дороге джип с водилой. Больше никого.
— Будем брать, — решил я, — Ты и Васечкин снимите водилу, только тихо. Гриша, останешься со старлеем. Гурбон, Серёга, за мной!
Не прошло и пяти минут, как мы вплотную подобрались к растяпе, любовавшемуся в бинокль даурскими пейзажами. Но спешить было нельзя. С вершины сопки хорошо вида была дорога. На ней стоял джип. Водитель глазел на своего начальника и совершенно не следил за тем, что происходило вокруг. А к нему уже подкрадывались Гриценко и Васечкин. Нам нельзя было брать офицера, пока они не уберут водителя. Иначе он может поднять тревогу, вдруг джип оснащен радиостанцией.
Но вот ребята запрыгнули в джип: Васечкин справа, Гриценко сзади. Всё, с водителем покончено. Я махнул рукой, и после короткой и бесшумной возни офицер оказался связанным по рукам и ногам и с кляпом во рту. Он смотрел на нас вытаращенными от страха глазами и ничего не мог понять. Кто мы такие? Откуда взялись? Почему на него напали и связали?
Мы обшарили его и забрали пистолет, документы и блокнот. Лавров китайского языка не знал, но моя лингвистическая программа помогла мне разобрать, что лежащий перед нами офицер имеет звание майора и является начальником связи той самой дивизии, о которой нам нужно было всё разузнать. Это была редкостная удача. Я нагнулся ещё раз над офицером и сделал вид, что разглядываю его петлицы.
— Майор, связист. То, что надо. А судя по номеру, — я показал на документы, — он как раз из той самой дивизии.
— Эх, жаль старлей наш небоеспособен. Сейчас допросил бы его, и дело с концом, — сказал Корнеев, — А теперь придётся тащить его к нам. Повозимся.
Я, конечно, мог бы и сам допросить китайского майора. Но как потом старший сержант Лавров будет объяснять своё превосходное знание китайского языка? И почему до сих пор скрывал это? Я пнул китайца в бок.
— Эй, хунхуз! Русский знаешь?
Еще минуту назад, услышав русскую речь, китайский майор понял, что попал в руки советских разведчиков, и что теперь для него всё кончено. Лицо его налилось кровью, а глаза сверкали в бессильной ярости. На мой вопрос он только резко мотнул головой и посмотрел так, что на душе у меня стало муторно. Съел бы он меня сейчас без хлеба, без соли, без майонеза и без горчицы. И, возможно, прямо в сыром виде.
— Так, — констатировал я, — Ни бельмеса. Да даже если бы и знал русский, всё равно ни хрена не скажет. Ничего, доставим к себе, там его разговорят, не отмолчится.
— Да, — согласился Корнеев, — хошь, не хошь, а тащить надо. Не оставлять же его здесь. Не за тем мы сюда шли. Только, Старый, как ты себе это представляешь? Трое потащат его, трое понесут старлея, а
