Я потупился и постарался выглядеть в глазах маэстро скромным.
— Я позабочусь о том, чтобы в вашем репертуаре было достаточно фокусов и трюков. Но все же «Исчезающего бойспраута» вам не осилить.
— Но как же без него? Это ваш коронный номер! Почему мы его не осилим?
— Ну, главным образом потому, что у нас нет бойспраута. — Как всегда, логика Анжелины была убийственной. — Я думала над этим, но трудно подыскать восьмилетнего мальчугана. К тому же это противозаконно.
— Когда я выступал, передо мной такой проблемы не стояло, — припомнил фокусник. — Гриссини — большая семья, и всегда удавалось найти маленького кузена или племянника. Увы, все они выросли и рассеялись по дальним уголкам галактики.
— А нельзя ли обойтись без мальчика? — упорствовал я.
— Ни в коем случае! На этом-то и построен фокус. Мальчика сажают среди публики, чтобы вызвался в нужный момент добровольцем. «Исчезающего бойспраута» я всегда приберегал напоследок, как долгожданный номер под занавес. Для начала встряхивал свою огромную крылатку. Взлетали голуби, выскакивали два кролика. Восторженная публика вопила и аплодировала. Я поднимал руки над головой, звучали оглушительные фанфары и громовой раскат. Зрители не умолкали. Я обращался к ним: «Вот он, момент, которого ждали все. Найдется ли среди вас бойспраут в мундирчике?» Всегда находилось несколько. «Ну-ка, — говорю, — покажитесь!» Дети вскакивали на ноги. «Идите сюда! — кричу. — Кто первым заберется на сцену, тот вместе со мной будет демонстрировать следующий фокус, а еще получит двадцать кредитов». Малыши кричали и отпихивали друг дружку. А мой помощник сидел в первом ряду, поблизости от ступенек. Он тоже вскакивал и устремлялся к сцене. При этом налетал на людей, даже на ноги наступал. То есть всячески доказывал, что он обыкновенный маленький зритель, а никакая не подсадка. Я просил его принести корзину, опустить на пол передо мной. Брал кусок веревки и бросал в корзину. Мальчик терпеливо ждал. И вдруг раздавалась сверхъестественная музыка. Я делал над корзиной магические пассы, веревка выныривала и без всякой поддержки, извиваясь змеей, поднималась в воздух. Казалось, мой мальчик поражен ничуть не меньше остальных. Я махал ему рукой, и он проходил позади меня к корзине. А музыка — все громче, напряженнее… Возьми веревку, говорил я, и мальчик боязливо пятился. Я делал пасс, и у него выпучивались глаза, а все мышцы деревенели. И вот он уже полностью под моим контролем. Что я ни прикажу, все исполнит в точности. Я машу рукой, ион хватается за веревку. И лезет по ней.
Мы с Анжелиной кивали, зачарованные рассказом. Я живо представил, как мальчик лезет по веревке, изумляясь этому ничуть не меньше зрителей.
— И вот, — драматически интонировал Гриссини, — мальчик добирается до верхнего конца веревки. Музыка обрывается оглушительным громом литавр, и я всплескиваю рукой. И в тот же миг мальчик пропадает, исчезает, а обмякшая веревка падает в корзину. Я переворачиваю корзину, веревка вываливается. И все. Я кланяюсь. Занавес.
— Чудесно, — сказала Анжелина. — В чем же фокус?
— Вам его не показывать, а потому и знать ни к чему.
И никакая лесть не убедила его передумать.
— Я вам не расскажу. Зато раскрою загадку «Левитирующей леди». Сегодня утром прибыла аппаратура, пойду устанавливать. — Он повернулся к Анжелине.
— Вы купили черное платье, о котором я упоминал?
— Да.
— Замечательно. Если соблаговолите надеть его сейчас, перейдем к следующему номеру.
Я остался в одиночестве. Гриссини возился с аппаратурой, Анжелина переодевалась. Я пил. Разумеется, в меру. Только для того, чтобы поднять настроение, испорченное коварным мошенником Кайзи. Мне ведь уже понравилось звонить по утрам в банк.
— Божественно!
Платье заслуживало этой похвалы. Оно было черное, бархатное, длиной до пят, с изумительно глубоким вырезом, и ткань развевалась, когда Анжелина поворачивалась.
— Сойдет, — бросил из дверей Великий Гриссини. — Ну что ж, начнем. Я должен объяснить Анжелине ее роль. — Он глянул на часы. — Джим, приходите к нам ровно через полчаса.
— Будет сделано. — Я тоже посмотрел на часы, потом на бутылку. Пожалуй, бокал-другой поможет мне скоротать вынужденный досуг.
В наш домашний театр я возвратился изрядно навеселе. На этот раз голубой занавес не закрывал авансцену. Она была пуста, если не считать трех больших кубов. Волной накатывала музыка, предвещая выход Гриссини. И вот магистр на сцене. Он поклонился, а публика, то бишь я, неистово захлопала.
— Благодарю вас, леди и джентльмены, благодарю. А сейчас вам необходимо подготовиться к потрясающему чуду, которое обязательно вас изумит, зачарует и заставит теряться в догадках. — Он один за другим повертел кубы, демонстрируя, что у каждого отсутствуют две противоположные грани. Кубы были черны снаружи и белы внутри. В руке у факира появилась волшебная палочка, и он провел ею внутри каждого куба, показывая, что они полые.
— Простенькие четырехгранные конструкции, совершенно пустые. Сейчас я их поставлю вот так.
Волшебная палочка исчезла, руки фокусника освободились. Он поднял первый куб и перенес на середину сцены. Потом переместил остальные. Получилась платформа. Снова я увидел волшебную палочку. Гриссини постучал ею по кубам и еще раз помахал внутри каждого. Затем повернулся и поклонился.
— А теперь, леди, джентльмены и почетные гости, прошу поаплодировать моей очаровательной ассистентке.
Я изо всех сил захлопал в ладоши, не сомневаясь, что любой зритель на моем месте точно так же встретил бы появление Анжелины. Она ступала неторопливо и безмятежно, и чарующе улыбалась, и махала восторженным толпам, состоящим, разумеется, из меня одного.
Под спокойную мелодию Гриссини взял Анжелину за руку и подвел к рампе. Они поклонились, затем вернулись к кубам. Анжелина медленно и осторожно села на средний куб, затем закинула ноги и улеглась на все три ящика. И улыбнулась зрителям, подпирая ладонью подбородок. Юбка свешивалась и была черна, как смоль, на фоне белых внутренних поверхностей кубов. Гриссини делал пассы, его волшебная палочка снова исчезла.
Он нагнулся и выдернул из-под Анжелины средний куб.
Я изумленно ахнул, как ахнул бы на моем месте любой зритель. Анжелина лежала как лежала, совершенно неподвижно, хотя средняя часть ее тела лишилась опоры.
А потом я ахнул еще громче — Гриссини выдернул куб из-под ее локтя, и она повисла в воздухе. В довершение всего он убрал и третий, последний куб.
Когда факир отвернулся, Анжелина улыбнулась мне и помахала рукой. Я хлопал так, что даже руки заболели.
Под мои аплодисменты и под крещендо Гриссини поднял над головой металлический обруч и грохнул им об пол — дескать, убедитесь, какой он крепкий и цельный. А затем повел им вдоль тела Анжелины, доказывая, что она действительно висит в воздухе.
Мои руки онемели от восторженных хлопков. Обруч скользнул назад и со стуком покатился за кулисы. Музыка оживилась, фоку сник один за другим вернул кубы на место. Затем помог Анжелине спуститься и поклонился вместе с ней. Я вскочил на ноги, чтобы заключить ее в объятия.
— Моя волшебница! — воскликнул я.-И не больно тебе было висеть на проволоке?
— Никакой проволоки. Ты же видел, как проходил обруч.
— Видел и ничего не понял. Настоящая магия?
— Скажем так: настоящая иллюзия.
Гриссини вышел из гостиной. Я заметил, что направился он к портику. Фокусы— дело утомительное. А может, старик не желал слышать, как раскрывают его тайны.
— И все-таки не понимаю, как это удалось. Может, дело в кубах?
— Нет. Они в точности такие, какими выглядят. Прочное дерево. Устанавливаются, как ты помнишь, рядком. Потом, как ты помнишь — мой выход.
