телефон и уронил его в еду.
— Тридцать пять кредитов. Цена божеская.
Я был склонен в этом усомниться. Пока Боливар расплачивался, я выловил телефон и набрал номер Паки. Пальцы жгло, как напалмом, пока я их не вытер. Наконец длинные гудки оборвались.
— Пьюссанто сказал, чтобы я позвонил по этому номеру…
— Если вы — Марвелл, то он меня предупредил.
— Вот как? Хорошая новость.
— Он сказал, что это плохая новость. Но велел вас забрать. Где вы?
Я объяснил, и он нашел в справочной директории адрес Ядовитого Пита. А тем временем Боливар — ах, легкомыслие юности! — совершил роковую ошибку, попробовав еду. И вот его затылок опирается на стойку, а я заливаю пиво ему в рот. Оно с шипением испарялось. К моменту появления человека, похожего на грызуна, Боливар почти пришел в себя.
Оглядываясь, прибывший подергивал носом и щеточкой усов.
— Это вы — Марвелл? — Он пнул алкаша носком туфли.
У Паки и зубы оказались крысиные — острые, желтые.
— Я здесь, — сказал я.
Он оглядел меня с головы до ног и съежился при виде отвратительной Боливаровой личины.
— Мы из цирка, как и Пьюссанто, — объяснил я. — Мы его друзья. У вас есть на чем нас увезти?
— У меня кенгурудль. Пьюссанто приказал доставить вас в его контору.
— А я и не знал, что у ГНУСа есть контора.
— Тихо! — Он испуганно огляделся, но ни алкаш, ни робоповар не услышали моей последней фразы. — Не к чему трубить на весь мир о налоговых расследованиях. А контора у него, конечно же, есть. Но это, разумеется, секрет, потому что никому не полагается знать, чем он здесь занимается. Я его бухгалтер. Вы готовы ехать?
— Разумеется.
Мы покинули ресторан, и я с подозрением осмотрел машину. Подобное я видел лишь у цирка в вечер премьеры. Пассажирская кабина кенгурудля была подвешена между огромными пружинно- поршневыми ногами. Мы взобрались по трапу, привинченному к ближайшей ноге.
— Пристегнитесь, — велел Пака. — Эта штуковина умеет двигаться. Придумана специально для геологов, на пересеченной местности ей цены нет.
Он врубил двигатель как раз в ту минуту, когда, завизжав тормозами, позади остановилась полицейская машина. В тыл кенгурудлю ударил луч мощного прожектора. Мы с Боливаром съежились, сползли на дно кабины.
— А ну, слезай! — властно прорычали снизу. — И держи руки на виду.
— Я ничего плохого не сделал! — пискнул Пака.
— Мы не спрашиваем, что ты сделал и чего не сделал. Мы приказываем слезть с этой штуковины. А ну, живо!
— Только попробуй, и ты покойник! — обещал я со всей свирепостью, на какую только был способен. И ткнул его в бок согнутым пальцем.
Пака ойкнул.
— Это пистолет, — сказал я, — и мой палец дрожит на спусковом крючке. Вперед!
Паке ничего не оставалось, как нажать на акселератор. Кенгурудль взвился в воздух. Когда он приземлялся, пружины и поршни смягчили удар. И тут же последовал новый гигантский прыжок. Пока мы находились в воздухе, я не испытывал особых неудобств, но при ударе о землю подбородок с силой бился о ключицу.
Патрульная машина с включенной сиреной пустилась в погоню. Я понял, что наш попрыгунчик в дорожных пробках незаменим — он разом перемахивал через несколько машин. Но на пустом шоссе ему не тягаться с колесным транспортом.
На окраине города полиция начала приближаться. Мы скакали по промышленному району, вдоль дороги чернели фабричные корпуса. За очередным перекрестком здания уступили место оградам, и я махнул рукой.
— Вон через тот забор! Прыгай!
— Не могу! Мы погибнем! Я не знаю, что там!
— Ты погибнешь, если выстрелит этот пистолет. Прыгай!
Вереща от ужаса, Пака рванул рычаг. Когда приземлились, кенгурудль на одной ноге развернулся ровно на девяносто градусов и снова взмыл в воздух. И опустился на вспаханное поле. И красиво поскакал. Полицейская машина осталась далеко позади.
— Вы бы меня не застрелили, правда? — пролепетал наш спаситель.
— Конечно, нет. Тем более что я забыл пистолет дома.
Он пробормотал какое-то крысиное ругательство. Мы поехали, вернее, поскакали дальше. В конце концов оказались на грейдере. Он привел нас обратно на бетонку, там прыгать было легче. Судя по всему, Пака хорошо знал эти места. Он уверенно сворачивал в переулки и закоулки, и вскоре мы достигли района мастерских и прочих мелких предприятий. И резко затормозили около «Финансовых услуг Удонго». Смолк двигатель, и мы, вторя шипению поршней, облегченно вздохнули. Пака открыл дверь и провел нас в здание.
— А будь у вас пистолет, вы бы меня застрелили?
Похоже, мнимая близость смерти потрясла его до глубины души.
— Сожалею.
Я преувеличивал. В то время я мог думать только об одном: встреча с полицией не сулит ничего хорошего. Я глянул через окно на кенгурудль, на большую лицензионную пластину, украшавшую его огузок.
— А нас не могут найти по номеру?
— Могли бы, если бы номер был подлинный. Мистер Пьюссанто очень предусмотрителен. Кенгурудль приобретен вполне законно, но я заменил номера. А это здание арендовано несуществующей компанией.
Я огляделся. Офис как офис, битком набит компьютерами и каталожными шкафами. Боливар снял мегалитическую голову и тоже осмотрелся.
— У вас тут нет водоохладителя?
Очевидно, воспоминания о Ядовитом Пите все еще жгли ему душу.
— В соседней комнате. Вон в ту дверь.
Боливар вышел.
— Мне надо позвонить, — сказал я.
— За звонок я буду вынужден предъявить вам счет.
— Ну, о чем разговор.
Я извлек бумажник, жалея, что поступаюсь стародавним принципом никогда не платить налоговой инспекции.
Потом я набрал номер. Гудки, гудки, гудки. С каждой секундой ожидания температура моего тела падала на градус. Почему Анжелины нет в артистической уборной?
Я позвонил в администрацию «Колоссео».
— Это из «Уолдорф-Кастории», — сказал я измененным, как надеялся, голосом. — У меня сообщение для одного из ваших гостей. Миссис диГриз…
— Ее здесь нет.
— Где же она?
— Не имею ни малейшего представления. Я только заметил, как она вышла вместе с друзьями. Они уехали в большой черной машине.
Разговаривая, я глядел в окно. Дождь унялся, и в сиянии уличных фонарей отчетливо виднелся длинный черный автомобиль.
Я положил телефон, отошел от окна, озабоченно посмотрел на Паку.
