Алая печать

телесной болезнью, также упоминала о некоем «багровом сиянии, тяготеющем к власти». Я сумел расспросить некоторых близких мне людей, знакомых с искусством волшебства, однако они затруднились с объяснениями. Вероятно, описанное явление им незнакомо. Склонен предполагать, что «сияние» неким мистическим образом может быть связано с поразившими Немедию неурядицами, хотя обосновать это подозрение ничем не могу…»

– Веллан, – обернулся я, наблюдая, как оборотень сюсюкает со своими голубочками. Ястреб косился на возможную добычу с моего плеча и, не будь он птицей, могло бы показаться, что хищник собирается облизнуться, – Веллан, ты что-нибудь слышал о неспокойствии в Немедии?

– А то! Не следишь ты, Тотлант, за жизнью полуденных соседей, – оборотень сажал голубей обратно в клетку, попутно разговаривая со мной. – Всю зиму известия приходили. С купцами, путешественниками… Бунты какие-то, народ в столице проявляет недовольство королем, сам Нимед то ли спятил, то ли заболел, и, похоже, скоро уляжется в могилу… Чего еще? Ну-у… Эпидемия красной лихорадки недавно была, видать, из Стигии занесли, но повальную болезнь остановили очень быстро. Прошлым годом неурожай случился – да ты должен помнить! – мы хлеб покупали не в Немедии, а в Аквилонии.

– Очень любопытно, – пробормотал я, глядя на последние строчки эпистолы Мораддина:

«Тотлант, зная тебя много лет как волшебника, интересующегося загадками, касающимися твоего ремесла, прошу покопаться в книгах и собственной памяти. Вопросы таковы: как можно объяснить видение моего свидетеля? Если «красное сияние» в действительности суть явление магическое, то от чего оно происходит и чем грозит? Может ли оно как-то воздействовать на людей?

Не отсылай мне депеши в Бельверус, воспользуйся птицами из голубятни Белой Скалы. С непременным почтением к тебе и всем друзьям – Мораддин, герцог Эрде».

– Чего пишут? – осведомился Веллан, заглядывая мне через плечо. – Эй, Тотлант, слышишь меня?

– Н-ничего, – заикнулся я, тупо глядя на папирусный листочек. – Все хорошо.

– Когда все хорошо, у тебя не дрожат руки, – справедливо заметил господин гвардейский капитан. – Рассказывай!

– Позже, – я отмахнулся от Веллана, будто от навязчивой мухи, и быстро зашагал в дом.

* * *

Сдержанно-паническое письмо Мораддина дало мне понять, что Немедии и впрямь грозят нешуточные неприятности. Почему? Да потому что Тотлант, скучая в захолустном Пограничье, умудрился за последние годы перечитать не одну сотню доступных и недоступных трактатов, посвященных волшебных искусствам. Специально ездил для того в крупнейшие библиотеки городов Заката, в Гиперборею, в Туран и даже за Вилайет. Коллекционировал книги, выклянчивая у Эрхарда деньги из казны на покупку старинных фолиантов, изучал древние языки – сейчас я вполне сносно говорю по-кхарийски, жаль только, всласть побеседовать не с кем. Даже умудрился разучить наречие гномов: похоже, я сейчас единственный человек на земле, способный поддержать разговор с подгорными карликами, которые всегда предпочитали общаться с людьми на языке человеческом. Знание языков помогает прорваться в новые, доселе неведомые области магии, в том числе и не принадлежащей миру людей – у каждой расы свое волшебство. Наконец, я могу похвастаться такими редчайшими, существующими лишь в одном-единственном экземпляре магическими трактатами, как Книга Бытия и «Кэннэн Гэллэр», сиречь «Звездные Имена» – здесь я должен покаяться в самой вульгарной краже, ибо во время путешествия в Халогу я попросту вынес древнюю книгу под полой из собрания свитков магов Белой Руки и очень спешно покинул Гиперборею, надеясь, что пропажу не заметят как можно дольше.

«Кэннэн Гэллэр», как указывается во вступлении к сему сомнительному труду, была составлена в совсем уж баснописные времена, вроде бы довалузийские. Книга хранилась, бездумно переписывалась после того, как старые экземпляры истрепывались, язык постепенно забывался… Я сам до сих пор не расшифровал более половины рунических записей из этой рукописи, а понять некоторые главы мне помогла (между прочим…) супруга герцога Мораддина, изредка заезжавшая в Пограничье по своим очень таинственным делам. Именно из рассказа госпожи Ринги я узнал, что почти аналогичный список «Звездных Имен» хранился у ее отца, господина Драго из Рабиров (от меня, как от волшебника, Ринга даже не пыталась скрывать свое происхождение), и язык трактата несколько напоминал наречие гулей и их письменность.

Сет Великий, Творец Теней! Если бы я знал, что именно вывез из Халоги, то сто раз подумал бы, прежде чем утащить из библиотеки Белой Руки «Кэннэн Гэллэр»! Похоже, книгу писали в те времена, когда еще и человек-то не появился. Таинственные имена, безвестные сражения, давно отгремевшие бури и грозы… Едва не через страницу поминается имя Черного Роты-Всадника – древнейшего и загадочного божества, да еще и эпитеты к сему имени прилагаются весьма превосходные… Вообще-то данный труд являлся более историческим, нежели магическим. Но кое-какие сведения по магии я из него все-таки почерпнул. И рядом со всеми упоминаниями о волшебстве древних народов постоянно проскальзывали словечки «багровый», «красный», «алый», «рубиновый» и так далее. И что-то там было о сиянии, имеющем соответствующий цвет…

Я вихрем взлетел по скрипучей лесенке в свой флигель, попутно дал пинка незнамо как забравшемуся в дом поросенку, растолкал теснящихся в коридоре Веллановых прихлебателей-стражников, ворвался в свою конуру, усадил сокола на спинку кресла и начал раскопки.

Лучшие книги, разумеется, лежали отдельно от остальных, в кипарисовом сундучке. Но, чтобы до него добраться, мне пришлось перенести с места на место не меньше двухсот фунтов рукописей, скрижалей, свитков и томов. Ага, вот и заветная кладовая!

Сверху, аккуратно завернутая в холст, возлежит знаменитая Книга Бытия (историю о том, как она попала ко мне в руки, я расскажу как-нибудь потом). Под ней – «Иероглифика и ономастика» второй Кхарийской эпохи, «Основы теургии» и… Вот оно, редкостное пергаментное сокровище!

Последний раз книгу переписывали лет двести назад в Гиперборее. Оформление соответствующее, в лучшем стиле Полуночного братства колдунов: обложка черной кожи, застежки в виде серебряных ладоней, кроваво-красное тиснение в виде языков пламени и размашистый заголовок аж на целых два листа. Киновари на копию «Звездных Имен» ушло не меньше ведра.

К сожалению, переписчики не владели древним языком альбов, на котором, собственно, и был составлен трактат, и просто перерисовывали непонятные значки. Частенько смысл фраз терялся из-за небрежности скрипторов – к концу главы переписчик попросту уставал, забывал ставить надстрочные знаки, подчеркивания и точки, обозначавшие отдельные звуки. Однако же кое-что разобрать и, что самое главное – перевести на благородный аквилонский или привычный мне стигийский языки я сумел.

Ищем главу «Дуновение черного вихря», которую я перевел как «Призрачный ветер», «Черный шторм призраков», «Мрачный смерч Полуночи» и еще не менее, чем в десяти вариантах. Смысл, однако, ясен. Есть ветер, ветер этот недобрый, а остальное – мелочи. И мутного и малопонятного рассказа о сражении, случившемся в безвестных глубинах времени, я все-таки отыскал то, что запало в мою память и дало возможность напасть на след:

«Туруфинн, король Блистательных, видел, как знак победы протекает сквозь его пальцы, ускользая из дланей, однако же король не решался опускать стяги, ибо знал, что поражение в сей баталии равнозначно станет гибели его народа и разрушению основ. Иже Туруфинн не мыслил себя побежденным, и приказал открыть сокровищницу, и взял оттуда Камень Правды, воздел над шлемом и объяло бранное поле багровым заревом. Как серый пепельный купол одел Камень на равнины Дагхорр, где сверкали мечи, и взблески стали исчезли, сменившись пылающими алыми молниями под сводами округлого покрова. Драгоценность же, явленная Туруфинну при начале времен, не зря носит имя Правды и Истины, а добиваясь через нее неправедной победы, сделает она так, чтобы легли рядом и враг, и друг, и более впредь не сражались, ибо стали мертвыми. Так и произошло».

Прочитав этот непонятный отрывок, я положил на страницу пергаментную закладку и призадумался. Описание точь-в-точь соответствует письменному рассказу Мораддина: и рукописи наличествует купол с красными проблесками, и в Немедии наблюдали то же самое. Да, но разве спустя несчитанные столетия (а я предполагал, что эпоха Роты-Всадника относится ко временам семи-восьмитысячелетней давности, не позднее) смогли бы уцелеть хоть какие-нибудь волшебные предметы? Магия недолговечна, она имеет свойство «стираться» о поток безжалостного времени. У нас в Стигии действующий артефакт, чей возраст исчисляется двумя или тремя тысячами лет, считается безумной редкостью и становится предметом зависти. А тут – восемьдесят столетий!

Остановимся-ка на мгновение! Упомянутый безымянным скриптором Камень Правды или Камень Истины,