караул», хранили абсолютное молчание, чего нельзя сказать о толпе, заполнившей вестибюль у них за спинами. Элегантно одетые люди упорно проталкивались вперед, чтобы собственными глазами увидеть президента Соединенных Штатов, который привел страну к столь славным победам. Появление Линкольна с делегацией встретили ликованием.
Задержавшись на минутку, президент приподнял цилиндр в знак приветствия, после чего вновь надел его, слегка прихлопнув сверху для надежности, – и первым двинулся вниз по лестнице. Генералы Шерман и Грант шагали за ним по пятам, а посол Пирс замыкал шествие. Неспешно спустившись по ступеням, они двинулись через вестибюль к распахнутым дверям.
Тут ропот толпы усилился, возникло какое-то замешательство. И вдруг, к вящему изумлению публики – видимо, от толчка в спину, – один из офицеров почетного караула с оглушительным грохотом рухнул на пол. Как только он упал, сквозь прогал, внезапно образовавшийся в воинской шеренге, протиснулся человек в черном.
–
ПОКУШЕНИЕ!
Время будто остановило свой бег. Упавший бельгийский офицер встал на четвереньки; остальные еще стояли, вытянувшись в струнку по стойке «смирно» во исполнение полученного приказа. Линкольн, ошарашенный внезапным появлением преступника из толпы, остановился и попятился на полшага.
И в этот миг пистолет в руке чужака поймал мишень на мушку – и полыхнул выстрелом.
На войне привыкаешь ждать любых неожиданностей, а оба генерала из свиты президента хлебнули войны через край. Оба были закаленными ветеранами множества конфликтов, оба сумели выйти из них живыми. Оба отреагировали, даже не понимая того, повинуясь бессознательному импульсу и не медля ни мгновения.
Генерал Грант, находившийся ближе всех к президенту, метнулся вперед, заслоняя главнокомандующего от пули своим телом. И рухнул навзничь, когда она угодила в цель.
Второго выстрела не последовало.
Генерал Шерман, схватившийся за ножны сабли левой рукой при виде пистолета, правой выхватил оружие, не прерывая плавного движения, вскинул его на уровень груди и, сделав длинный скользящий шаг вперед, без колебаний вонзил блистающий клинок нападавшему в сердце. И выдернул его, как только покушавшийся повалился на пол. Наклонился над ним, держа нацеленную саблю наготове, но упавший даже не шелохнулся. Напоследок Шерман пинком вышиб из обмякших пальцев убитого револьвер, с лязгом заскакавший по мраморному полу.
Кто-то пронзительно завизжал, визг взмывал снова и снова, и застывшее было время снова потекло обычным чередом. Командир почетного караула выкрикивал приказы один за другим, воины в кирасах обступили свиту президента кольцом, обернувшись вовне и держа обнаженные клинки наготове. Линкольн, потрясенный стремительным неистовством нежданного нападения, поглядел на раненого генерала, вытянувшегося на мраморном полу, потом встряхнулся, будто стараясь уразуметь случившееся, поспешно стащил сюртук, сложил его и, наклонившись, подсунул Гранту под голову. Поглядев на кровь, пропитавшую правый рукав мундира, Грант сделал усилие сесть и сморщился от боли.
– Похоже, пуля все еще там, – проговорил он, бережно баюкая правую руку левой, чтобы утишить боль. – Смахивает на то, что кость не дала ей пройти навылет.
– Да позовет ли кто-нибудь, наконец, врача?! – крикнул Линкольн, перекрывая возбужденный гул голосов.
Шерман, стоявший над трупом только что убитого террориста, поглядел на бурлящую толпу, отпрянувшую от кольца офицеров в кирасах, противостоявших ей с обнаженными клинками. Уверившись, что террорист был отчаянным одиночкой, генерал вытер окровавленную саблю о полу сюртука покойного, вложил ее в ножны, а затем наклонился и перевернул труп на спину. Бледное лицо убитого, обрамленное длинными черными волосами, казалось очень знакомым. Он не отвел глаз от лица, даже когда один из офицеров вручил ему все еще взведенный револьвер террориста, только аккуратно спустил курок и спрятал оружие в карман.
Кольцо защитников разомкнулось, чтобы пропустить пухлого коротышку с докторским саквояжем. Открыв саквояж, он извлек большущие ножницы и деловито принялся резать рукав кителя Гранта, а потом напитанную кровью ткань сорочки. Затем начал осторожно прощупывать рану металлическим зондом. Лицо Гранта побелело как плат, на челюстях заиграли желваки, но генерал ни разу не застонал. Осторожно забинтовав рану, чтобы остановить кровотечение, врач по-французски попросил помощи, а также чтобы нашли стол и какие-нибудь носилки для раненого. Линкольн шагнул в сторону, уступая дорогу слугам в ливреях, ринувшимся на помощь доктору, и обернулся к окликнувшему его генералу Шерману.
– Я знаю этого человека, – указал Шерман на простертый труп террориста. – Я глазел на него добрых три часа с первого ряда балкона в театре Форда. Это актер, игравший в пьеске «Наш американский родственник». Его зовут Джон Уилкс Бут.[3]
– Мы собирались посмотреть эту постановку, – проронил Линкольн, внезапно ощутив безмерную усталость. – Но это еще до болезни Мэри. Вы слыхали слова, что он произнес, прежде чем выстрелить? Я ничего не понял.
– Это латынь, господин президент. Он выкрикнул «Sic semper tyrannis». Это девиз штата Виргиния. Он означает что-то вроде «так всегда бывает с тиранами».
– Так он сочувствовал южанам! Подумать только: проделать такой путь из Америки, пересечь океан – только чтобы попытаться убить меня… Просто не укладывается в голове, что душа человека может быть преисполнена такой ненавистью.
– Южане весьма и весьма уязвлены в своих чувствах, как вам известно, господин президент. Как это ни прискорбно, многие никогда не простят вам то, что вы не дали им отделиться. – Подняв глаза, Шерман увидел импровизированные носилки, сделанные из снятой с петель двери, на которые бережно укладывали Гранта, привязав его забинтованную руку поперек груди. Тут же выступив вперед, Шерман взял командование на себя и распорядился отнести раненого Гранта в их апартаменты этажом выше: делегацию сопровождал военврач, а ему Шерман доверял куда больше, чем всяческим заморским костоправам.
Как только прислуга вышла и закрывшиеся двери заглушили гул толпы, в комнате воцарилось молчание. Грант помахал Шерману здоровой рукой с кровати, куда его осторожно уложили.
– Великолепный выпад! Впрочем, ты всегда слыл в Пойнте[4] отличным фехтовальщиком. У тебя что, парадная сабля всегда так хорошо наточена?
– Оружие – всегда оружие.
– Вот уж воистину! Мне следует запомнить твой совет. Камп, позволь заметить, я в последнее время не пил, как тебе известно. Однако я никогда не пускаюсь в путь неподготовленным, так что, если ты не против, на сей раз я хотел бы сделать исключение. Надеюсь, ты согласишься, что ситуация сложилась необычная.
– Ничего более необычного и представить себе не могу.
– Отлично. Тогда не будешь ли любезен пошарить в гардеробе в моей комнате, где найдешь кувшинчик наилучшего кукурузного…
– Считай, что сделано.
Но едва Шерман встал, раздался торопливый стук в дверь. Впустив врача – убеленного сединами майора, накопившего многолетний опыт полевой хирургии, – он отправился за виски. За время его отсутствия врач с искусством, приобретенным во время операций под аккомпанемент вражеского огня, отыскал и извлек пистолетную пулю – вместе с клочьями ткани кителя и рубашки, вогнанными пулей в рану. Он только-только успел забинтовать рану сызнова, когда Шерман вернулся с кувшинчиком и двумя стопками.
– Кость задета, но не сломана, – доложил военврач. – Рана чистая, зашивать не потребовалось, свернувшаяся кровь закроет ее сама. Осложнений не будет.
Как только доктор вышел, Шерман наполнил оба стаканчика из кувшина.
Осушив стопку, Грант перевел дух, и его землистые щеки начали быстро наливаться румянцем.
