С десяток ударов сердца Альс, вопросительно склонив голову набок, разглядывал возникшее перед ним явление. Хисс уже хотел вмешаться и ради его же блага отогнать молчаливого Одноглазого, но тут Аластор решился. Погладил изогнутый бок виолы, отсвечивающий красноватым лаком, и протянул инструмент незнакомцу. Тот вцепился обеими руками, как умирающий с голоду – в случайно перепавший кусок мяса.
– Он же немой, зачем ему виола? – недоуменно поинтересовалась Диери.
– Да нет, говорить он умеет. Еще как умеет. Мы своими ушами слышали, – вполголоса растолковал подружке Малыш. – Только почему-то не хочет. Или не может. Но вот петь…
Тем временем Одноглазый покрутил инструмент так и эдак, подергал за свитые из воловьих жил струны, прислушиваясь к извлекаемым звукам. Поерзал на скамье, устраиваясь поудобнее.
И, к безмерному удивлению таращившейся компании и редких в этот полуденный час посетителей таверны, уверенно вывел мелодию – сперва дополняя ее неразборчивым мычанием, а затем и членораздельными словами. По сравнению с громоподобными раскатами, что остановили драку на Плешке, голос его теперь звучал довольно тихо, но внятно и, пожалуй, завораживающе. Спетой им баллады Хиссу – да и не только ему – слышать прежде не доводилось. Вдобавок у рыжего мошенника возникло стойкое ощущение, что певец не слишком уверенно владеет собственным языком – как человек, вынужденный долгое время хранить молчание. Иногда он запинался, сбиваясь с такта и пропуская слова, словно забыв их и не в силах теперь вспомнить разом.
Аластор недоверчиво уставился на странного певца.
– А если вот так? – пробурчал он себе под нос и отобрал у Одноглазого виолу.
В зрачке единственного глаза сидевшего напротив Аластора человека на миг вспыхнула и погасла яркая искорка. Теперь уже он нетерпеливо потянул к себе инструмент, когда песня закончилась – и слушатели невольно поежились от мрачной силы, влитой в простые слова незнакомой песни.
Сложенную невесть когда и кем «Мельницу» в Шадизаре знали многие, и потому с удовольствием подтягивали. Но едва закончил Аластор – вступил Одноглазый, и снова в обеденной зале ощутимо повеяло холодом.
Хисс поймал себя на том, что стучит по столешнице кружкой в такт мерному, словно удары сердца, увлекающему за собой ритму очередной баллады, и обнаружил, что не одинок в этом. Еще недавно уныло пустовавшую таверну заполняли неизвестно откуда взявшиеся посетители, столы, скамьи и табуреты жались к стенам, освобождая круг, заключивший в себе двух человек. Доброхоты снабдили Одноглазого другой виолой, так что теперь ему и Аластору не требовалось обмениваться инструментом.
Мелодии непрерывно следовали одна за другой, сплетаясь нитями в основе драгоценного ковра или слоями стали в лезвии будущего меча. Песни спорили между собой, спрашивали и отвечали, возражали и соглашались…
– Эге, да это ж муалатт, чтоб мне провалиться, – врезался в крохотную паузу голос Ши. – Как их разобрало, однако… Теперь ведь не остановятся, пока один другого не перепоет.
– А, знаю. По-нашему это зовется айстефорд, – понимающе кивнул сидевший рядом Конан. – Состязание бардов.
– У вас что, тоже такое бывает? – не поверил услышанному воришка. – Вы как, тягаетесь, кто зарычит громче медведя?
– Много ты понимаешь, – оскорбился за свою далекую родину Малыш. – И вообще, заткнись. Не мешай.
Ши не сразу нашелся с ответом, вдобавок его ткнули кулаком в спину, настойчиво посоветовав держать язык за зубами. Большой обеденный зал «Змеи и скорпиона» уже не вмещал всех желающих послушать, люди стояли в открытых настежь дверях и у распахнутых маленьких узких окон. Хиссу еще никогда не доводилось видеть, чтобы выступление певцов собирало столько зрителей – ни в Шадизаре, ни дома, в Бельверусе. Должно быть, сюда сбежалось население всех окрестных домов – и шумная, голосистая орава опасается вздохнуть лишний раз, чтобы не упустить ни единого словечка.
Змеиный Язык всегда считал, что не отличается особенно богатым воображением, но на какое-то мгновение ритм очередной песни подхватил его, закачал и вышвырнул из привычной реальности. Всего на миг, не больше – этого хватило, чтобы увидеть с поразительной ясностью…
…стол – или алтарь? – накрытый отрезом дорогого темного бархата; длинный меч голубоватой стали, перечеркнувший наискосок бархатную черноту; и падающие невесть откуда золотые монеты. Тяжелые, отливающие масляным блеском золота высшей пробы. Иногда монеты ударяются о широкое лезвие. Тогда раздается тихий звон.
Потом удивительное наваждение развеялось, и Хисс понял, что слышит не звон – скрип. Еле различимый такой скрип медленно ломающегося дерева.
По какому-то наитию Хисс поднял глаза вверх – и не поверил увиденному.
По толстенной закопченной балке, поддерживающей потолок таверны как раз над головами увлеченных поединком певцов, змеилась дюжина трещин. Балка уже выгнулась по меньшей мере на два пальца, и из разлома выпархивали крохотные светящиеся огоньки вроде светляков или последних искр гаснущего костра. Парящих в воздухе искорок становилось все больше, они сбивались в разноцветное облачко, и никто не обращал внимания на творившиеся под потолком непонятные чудеса.
«Музыка – тоже магия, – всплыло прочитанное когда-то, – только как бы эта балка со всей дури не рухнула нам на головы…»
Хисс протолкался ближе к Малышу – подросток-варвар уже не раз показывал себя на редкость здравомыслящим созданием – затеребил его за рукав, а когда Конан удивленно повернулся, настойчиво ткнул пальцем в потолок. Малыш рассеянно глянул вверх – и недоумение на его лице сменилось сначала пониманием, а потом отчаянием. Они не могли ничего поделать – ни остановить поединок, ни выгнать из таверны собравшихся людей. Музыка заворожила сбежавшихся поглазеть и послушать, и теперь никакая сила не сдвинула бы их с места. Даже когда Малыш попытался толчками направить ближайших соседей к двери, те только отмахивались.
А пел теперь один Одноглазый Хасти, и голос его удивительным образом звучал гораздо мощнее, чем положено звучать обычному человеческому голосу – вряд ли, конечно, песню слышали в соседнем квартале, но далеко за пределами таверны наверняка. И какая это была песня!
Аластор Кайлиени, отложив в сторонку виолу, лишь изумленно взирал на соперника.
