– Оружие, – она забрала карту. – Тебе приходилось убивать людей?
Кивок – без особого волнения и хвастовства, почти равнодушный.
– Я защищался. Защищал свою жизнь и честь.
– У тебя ничего нет. Только меч, – Феруза заговорила быстрыми, отрывистыми фразами, не заботясь, слушают ее или нет. Ей требовалось высказать все, что она успела увидеть и почувствовать. Избавиться от узнанного, как ее друзья избавляются от приметной краденой вещи. – Скоро ты захочешь есть. Тебе понадобятся деньги. Достать их можно только одним способом – заработать или украсть. Работы для тебя не найдется, разве что носильщиком на рынке или вышибалой в самом грязном кабаке. Для такого у тебя слишком много гордости внутри. Воровать ты не умеешь, но наверняка попробуешь. Возможно, в первый раз не попадешься. Новичкам везет. Через день, через два твое везение иссякнет. Ты здесь никого не знаешь и тебя никто не знает. Коли у тебя нет покровителя или заступника, непременно угодишь в Аль-Ронг или Мышеловку. Это местная тюрьма для мелкой рыбешки. Ой-лэ, плохое местечко! Попавшие туда быстро прощаются с жизнью. Как намек, чтобы другие на время притихли. Впрочем, имея друзей, оттуда можно сбежать. Но тебе сбежать не дадут. Знаешь, почему?
Она неожиданно протянула руку, звякнув медными браслетами, легко коснулась подбородка молодого человека, заставив его повернуть голову и хмуро взглянуть на нее.
– Ты умеешь драться, – не спросила, подтвердила гадалка. – Ты неопытен, но тем не менее… Тем, кто устраивает ночные бои, такие нужны. В этих боях есть два правила: проигравший умирает, победитель долго не живет. Не знаю, чья доля лучше: победителя или побежденного.
– Нет, – выдохнул парень быстрее, чем успел сообразить, что говорит вслух. – Нет. Еще раз все сначала – нет.
Девица посмотрела на него с отстраненным сочувствием. Для нее больше не имело значения, с кем она разговаривает. Она – всего лишь звучащие картинки тарока.
– В Садок приходят не только искатели новых бойцовых псов. Догадываешься ты или нет, но ежели тебя отмыть и покормить, получится… Получится нечто своеобразное и приятное на вид. Никто тебя никогда не увидит. Только тот, кто отдаст деньги и кто возьмет. И тот, кто однажды отыщет в канаве безымянный труп.
Она перевела дыхание, рассеянно глянула на зажатую в руке карту с изображением меча, сунула в колоду и убрала ее в кошель. Предсказание завершено. Юнец пялился на нее так, словно решал, что лучше – свернуть ей шею или посчитать забавной городской сумасшедшей. Феруза устало вздохнула, допила оставшееся в чаше вино, успевшее согреться и стать отвратительным на вкус, и слезла со стола.
– Иногда я не понимаю, ради чего разливаюсь перед людьми, не приглашавшими разделить их общество, – поделилась она с покрытым трещинами потолком. – Но я говорю, что говорю. Порой я указываю на развилку, где человеческая судьба может измениться. Считай, твоя развилка – в этом трактире. Неважно, куда ты пойдешь, когда выйдешь отсюда: налево или направо. Главное – ради чего ты это будешь делать. Ты меня понимаешь, чужак?
– Почти нет, – хмуро признался странноватый тип. – Но мне не нравится, что ты сказала. Это правда? Так будет?
– Представления не имею, – после подобных внезапных озарений Ферузе становилось тоскливо и хотелось спать. На мгновение она увидела дальнейшую судьбу незнакомца, и это видение напугало ее. Она хотела бы поскорее все забыть, но не могла. Изменить судьбу может только сам человек, и никто другой, однако любому нужна помощь. Хотя бы на первых порах. Шадизар жесток, он холоднее горных пиков и равнодушнее пустынь. – Хочешь, пойдем со мной.
– Куда? – мгновенно вскинулся ее собеседник.
– У меня есть друзья. Если я попрошу, они согласятся кое-чему научить тебя, чтобы ты мог прожить в этом городе, – задумчиво отозвалась туранка. Эта мысль показалась ей вполне осуществимой. Пожалуй, так она и сделает, хотя крик поднимется до небес. – Идем!
– А если я тебе не верю и никуда не пойду?
– Как угодно, – Феруза преувеличенно тщательно разгладила несуществующие складки шелкового халата и сделала шаг к двери, крикнув: – Киршас, я ухожу! Спасибо!
Он заколебался. Кто знает, что за друзья у этой рыжей девчонки, наговорившей ему кучу глупостей? С другой стороны, в чем-то она права. Не зная, по каким правилам принято жить в городах, он рискует нарваться на излишние неприятности. Согласиться? Нельзя долго колебаться над решением, сомнения приводят к гибели.
– Ла-адно, – протянул он и встал.
Камни мостовой едва не плавились от солнечного жара. Он невольно зажмурился. Девица вытащила из рукава тонкий черно-прозрачный шарфик, набросила на голову, пряча лицо. Обернулась, понимающе хмыкнула:
– Жарковато? Весной еще терпимо, начнется лето, будет совсем не продохнуть. Кстати, раз мы идем в одно и то же место… Может, все-таки приоткроешь завесу тайны и скажешь, как тебя называть? Если нельзя по имени, то прозвище какое-нибудь у тебя имеется? Ой-лэ, невозможно разговаривать с человеком, обращаясь к нему «Эй, ты!»
Ее спутник промолчал, но через десяток шагов неохотно буркнул:
– Люди обычно называют меня Конаном. Я родом из Киммерии. Это далеко за горами.
Любопытная Феруза уже раскрыла рот: поинтересоваться, где именно и за какими горами находится страна с таким странным названием, но здраво рассудила, что не стоит торопиться. Успеется. Нельзя требовать ответа сразу на все загадки мира.
Идти пришлось недолго – миновать пару улиц, свернуть, подняться по длинной, скрипучей деревянной лестнице и там еще шагов двести вверх по разбитой мостовой. Прохожих на глаза почти не попадалось, дома стояли притихшие и запертые. В придорожной канаве еле слышно булькала мутная вонючая жижа.
Остановились возле обычного забора из каменных валунов. Феруза бросила взгляд по сторонам и свернула под арку, в полуоткрытые ворота. Левая створка болталась на одной петле.
Забор скрывал небольшой двор, замощенный булыжниками, между которыми кое-где пробивались пыльные кустики бурьяна. В городе все так или иначе приходило в упадок – от строений до людских нравов. Посреди двора торчал фонтан: позеленевшая медная цапля с разинутым клювом, из которого в лучшие дни била струя прозрачной воды, а теперь вытекал слабый ручеек. Создавалось впечатление, будто несчастная птица находится при последнем издыхании.
Дом – двухэтажный, из желтоватого песчаника, с узкими окнами в кирпично-красном обрамлении – стоял в глубине двора. Слева к нему примыкала хлипкая на вид пристройка, откуда долетало приглушенное гоготанье, кряканье и кудахтанье. К дверям вели щербатые ступеньки, сбоку на ржавом крюке болтался не горевший сейчас масляный фонарь. Над входом покачивался ярко размалеванный лист жести, укрепленный на паре цепей. Кто-то со всем тщанием и весьма похоже изобразил на нем стол, полный тарелок и кувшинов. За столом восседала большая толстая крыса с чрезвычайно самодовольным выражением морды, сжимавшая в одной лапе нечто вроде окорока, а в другой – кружку. Внизу полукругом шла надпись:
К сожалению, молодой человек не умел читать и потому не понял значения вывески. Он просто толкнул дверь (беззвучно провернувшуюся на хорошо смазанных петлях), еще раз подумал, насколько неосторожно доверять первой встречной девчонке, пусть она и выдает себя за предсказательницу, и вошел.
Внутри оказалось прохладно и темновато, откуда-то тянуло запахом поджаривающегося мяса и острых специй. Под ногами хрустели сухие тростниковые циновки, брошенные на деревянный пол.
Несколько человек, расположившихся за столами и стоявших возле стойки трактирщика, оглянулись. С равным недоумением они уставились на вошедшего, тот – на них. Разговоры и смешки затихли.
На пороге распахнутой двери, ведущей в кухню, появилась высокая фигура в пронзительно-зеленой рубашке и замшевом жилете, украшенном бахромой. Присмотрелась и озадаченно вопросила:
– Феруза, это что? Я имею в виду, что ты притащила?
«Нора» вот уже пять с половиной лет принадлежит женщине по имени Лоркана. Довольно-таки странноватой женщине, с привычкой произносить свое имя так, что оно звучит подобием боевого клича или вызова на поединок.
