не обращать внимания на неподвижный тяжелый взгляд и неулыбчивость. Такой мрачноватой красотой обладают только рабирийские гули, к коим, собственно, новая приятельница Райана и относится. Зовут привлекательную, но жутковатую особу на зингарский лад – Меланталь Фриерра. Монброн-старший точно свихнулся. Обычные женщины его больше не устраивают. У меня бы духу не хватило связаться с подобной красоткой. Проснешься утром, а горло-то у тебя и перегрызено…
– Чего? – взвился (в буквальном смысле – вскакивая с расстеленного на полу шатра толстого ковра) уважаемый предок. – Я же говорил – занят! Маэль, когда ты перестанешь мне надоедать?
– Когда ты наконец-то уляжешься в могилу! – шикнул я. – К своему ужасу, подозреваю, что это случится очень нескоро.
– Райан, выслушай молодого человека, – серебристо проворковала девица-гуль, тоже усаживаясь и без особой поспешности натягивая на острые плечи разноцветное покрывало. – Судя по его лицу…
– Вижу! – сердито рявкнул в ответ маг. – Сделай одолжение, выйди наружу. Я сейчас оденусь и приду!
Он явился быстро, на ходу застегивая колет невообразимого ярко-алого цвета. Из непременных широких разрезов на рукавах выглядывала голубая ткань с золотым шитьем. Райан всегда любил одеваться чересчур ярко и вызывающе.
– Ну? – нетерпеливо бросил предок. Ему хотелось обратно в палатку, а я его отвлекал.
– У меня беда, – коротко сказал я.
– У всего мира беда. Ты, как последний эгоист, носишься только с самим собой. Над полагать, на этот раз твоя драгоценная персона действительно в опасности? Если верить выражению лица, вполне подходящему для мертвеца трехдневной давности. Говори, только быстро!
Я и рассказал. Обо всем. Про векселя, про письмо, влетевшее в окно постоялого двора, про сегодняшнюю беседу с Просперо, где я каялся в грехах и просил его светлость воздействовать на барона Гленнора, дабы тот изменил свое решение. И даже про брошенную к ногам герцога дворянскую цепь.
– Болван! – взвыл Райан, хватаясь за голову. – Никчемный мальчишка! Потерять герб, титул, имя, славу которому создавал отнюдь не ты! Кстати, где ты спрятал векселя?
– В Тарантии. И вообще, какое отношение к делу имеют закладные бумаги офирских золотых копей?
– Самое прямое! Пока у тебя не отобрали аквилонские подорожные, отправляйся в столицу, забирай бумаги и уноси ноги из Аквилонии куда-нибудь подальше! В Туран, в Агидею, в Нехрем…
– Может, лучше сразу в Черные Королевства? – я тоже повысил голос до неприличия. Ничего себе, картина: стоят два благородных месьора и в голос орут друг на друга. – Я прошу у тебя помощи, как у… Как у родственника, наконец!
– Для мира я умер четыреста с лишним лет назад, – справедливо огрызнулся Райан. – Меня нет, я не существую! Мертв, двинул кони, скончался, отбросил копыта, ушел к Нергалу, окочурился, перекинулся! Четыре столетия прошло! Мое имя выбито на памятной доске в фамильном склепе!
– Райан, можно потише? – из-за полога выглянула очаровательная физиономия обитательницы Рабиров. – У тебя просто попросили совета. Ты же вопишь так, что к вечеру, буде окажется попутный ветер, тебя услышат на Полуденном Побережье.
– Мелла, я сам разберусь! – отмахнулся маг и снова уставился на меня колючими зелеными глазами. Дама презрительно хмыкнула и исчезла в шатре. Рыжая собака сидела у нас под ногами, переводя недоуменный взгляд то на одного, то на другого. – А ты… Ты – неудачник! Бездумный юнец! Пошел вон отсюда, пока не огреб фамильное проклятие по всей форме! Клянусь именами всех богов, прокляну! Да так, что следующую тысячу лет проквакаешь в болоте!
Зря я сюда пришел. В лягушку он меня, конечно, не превратит, но проклясть действительно может. Нет ничего хуже настоящего магического проклятия.
Я сплюнул, попав одновременно на блестящий сапог Райану и на лапу собаке, шепнул под нос словечко из богатого арсенала ругательств, приобретенного во времена пиратствования на Закатном океане и быстро зашагал, куда глаза глядят. Даже не оглянулся, хотя предок что-то орал вслед.
Жизнь стремительно теряла всякий смысл.
Стоп! Значит, во времена пиратствования? На Закатном океане? В Кордаве? В чине королевского корсара? Забери меня самый злобный демон Нижней Сферы! Это мысль! Мой прежний капитан, Сигурд из Ванахейма, иногда присылает мне письма с долгими, обстоятельными, в подлинном нордхеймском духе сагами о плаваниях «Крылатого змея». Клянусь потерянной честью, плюну на все, вернусь обратно в Кордаву и снова подамся в пираты! Уж кто-кто, а Сигурд меня точно не выгонит! И пропади оно все пропадом!
Я отыскал коновязь, где была привязана моя кобыла – Бебита счастливо повела ушами и фыркнула. Хоть кто-то рад меня видеть. Подтянул подпругу, забрался в седло и поехал через холмы к замку Демсварт, громоздящемуся на высокой скале над рекой.
Расположенные вокруг Демсварта поля, рассеченные перелесками и оврагами, представляли сегодня зрелище удивительное. Весь полуденный берег реки мерцал оранжевыми огоньками костров. У подножия замка, на окружавших скалу возвышенностях, расположились лагерями высочайшие посольства – зингарцы, аквилонцы, Тарамис с охраной, король Пограничья, аргосский принц, соправители Хорайи, посланники Офира, Альбиорикс Бритунийский со своей гвардией, больше смахивавшей на отряд разбойников. Весь совет Семи королей. Отбыли на родину лишь великий визирь Турана, который рассудительно предпочел не вмешиваться в непонятный для него спор за одну из корон Заката, да оскорбленный Балардус Кофиец, которого все и каждый теперь подозревали в тайных интригах, приведших Тараска к трону. Центром этого довольно большого импровизированного поселения служил шатер королевы Моря и Суши, Чабелы. Всего, если считать со слугами, охраной и свитскими, набиралось не меньше двух тысяч человек.
За Демсвартом, вниз по течению реки Нумалии, стояли мятежники. Или не мятежники, а добропорядочные дворяне, поддержавшие законный Рокод принца Ольтена. Довольно большая армия, около десяти тысяч конных, не считая отрядов ополчения. Выше по течению, то есть за шатрами Семи Королей, разделяющих две враждебные стороны, можно заметить драконьи вымпелы Тараска, тоже притащившего с собой немаленькое войско. При этом все и каждый, начиная от Чабелы и заканчивая распоследним пажом свиты герцогини Эрде или гвардейским лучником Тараска, утверждали, будто явились к Демсварту разрешить дело миром. Армия выступает лишь в качестве веского аргумента, способного переломить ход споров в ту или иную сторону. Как говорил мой бывший начальник, барон Гленнор, «аргументы бывают двух видов: веские и увесистые». Военные силы двух соискателей короны приблизительно равны, причем Тараск и Ольтен дали непременные гарантии посредничающим монархам Заката, что при любом исходе стороны будут чтить нейтралитет Чабелы и компании. Еще бы! Если с головы Ее зингарского величества или вошедших в комплот королей слетит хоть один волосок, объединившиеся страны заката разнесут Немедию в пух и прах. Переговоры назначены на завтра.
Впрочем, теперь мне все равно. У самого подножия Демсварта есть деревушка, а в деревушке, само собой, кабак. Ничего не остается делать, как поехать туда и напиться. А завтра утром – на Полуденное Побережье! К Сигурду!
Деревня, прижившаяся у корней старинного замка, носила несколько странное для Немедии название – Алгиз. Так называется одна из норхеймских рун, обозначающих ограду меж мирами, а как следствие – охранный знак, оберегающий тебя от вторжений извне. Нордхеймцы тут, что ли, жили?
Жизнь в деревушке била даже не ключом, пышным фонтаном. Местные кметы очень быстро разобрались, что и во времена смуты можно недурно заработать. Едва несколько дней назад возле Демсварта появились первые шатры, а обитатели Алгиза смекнули, что находятся на нейтральной территории под защитой Семи королей, как немедленно начали извлекать пользу из своего положения.
Самая бешеная деятельность развернулась вокруг питейного заведения. Раньше это была небольшая таверна, вполне отвечавшая простым потребностям местных жителей и путешественников, проезжающих с Заката на Восход и обратно. Десяток столов, несколько комнаток наверху, да и все. Пиво, свиные колбаски, капуста, для особо благородных – кислое недодержанное вино. Теперь главная деревенская площадь, на которой располагались важнейшие центры здешнего бытия (сам кабачок с патриотическим наименованием «Лошадь Сигизвульфа», часовня Митры и дом старейшин) превратилась в одно огромное питейное поле.
