были святыми, то почему их осквернили, почему их поразил Божий гнев и они превратились в радзоны, смертоносные для всего живого на века со времен начала людей? Он слышал, что некоторые народы до сих пор казнят каждого, замеченного возле этих запретных мест.
Клас стиснул зубы и сделал рубящий жест рукой.
— Мы все еще в постоянной борьбе, все еще страдаем от чумы. Ничего не меняется.
Сайла не смогла сдержать возражение:
— Это может измениться! Должно! — проговорившись о своих собственных задачах, а не о его истории. Ей хотелось бы вернуть эти слова обратно, и Жрица с ужасом ожидала его следующего вопроса. Но Клас просто молча, изучающе смотрел на нее. Наконец он произнес:
— Ты умеешь говорить более правдиво, чем это можно было представить. — Затем, к ее удивлению, Клас отвернулся, и его смех звонким эхом прокатился по ущелью.
Проехав две мили на юго-восток, они оказались в маленькой долине, предшествующей той, в которую лежал их путь. Когда она открылась взору Сайлы, девушка вскрикнула от восхищения. Луг, покрывающий долину, взрывался цветами. Она никогда не видела столько цветов сразу. Вдали долину рассекал небольшой ручей, плеск воды походил на тихий смех, раздававшийся из-за кустов. Тут же Сайла поняла, что они были единственными высокими растениями во всей долине. Потом ее внимание привлек дальний край долины, где возвышался алтарь. Это был огромный стол из черного камня, установленный на два серых булыжника, каждый размером с большую палатку Людей Собаки. Плоская плита, должно быть, весила тонны; Сайла удивилась, как ее подняли туда. Клас сказал:
— Алтарь — это место сожжения. За долиной следят женщины.
— Замечательное место, Клас. Я никогда не видела ничего подобного.
Он выглядел озадаченным, и Сайла продолжила:
— У нас тоже есть особые места для погребения, но они тоскливые и грустные. Эти цветы и ручей — место для приятных воспоминаний.
Клас отвернулся, чувствуя себя неуютно. Казалось, что ему трудно говорить.
— У нас тоже не было цветов. До нее.
— До нее? До кого?
— До моей жены. — Новый голос прогремел, как сталь по стали. Сайла обернулась, вглядываясь в группу скал позади. Как раз вовремя, чтобы увидеть подъезжающего хмурого Кола Мондэрка.
Глава 13
Встав на дыбы, конь Кола остановился меньше чем в ярде от Сайлы. Прижимая уши к голове и скрежеща оскаленными зубами, он чувствовал настроение своего хозяина и был готов к бою. Зверь грыз удила, но Кол держал их крепко. Рыжик дрожал всем телом, однако не отступил ни на шаг.
Клас непринужденно улыбнулся Колу.
— Никак не ожидал встретить тебя здесь.
Кол кивнул.
— Я знаю тебя, Жрица. Я узнал, что он увез тебя сегодня утром. Рассказал ли он тебе все?
Униженный, Клас отбросил даже видимость хорошего тона.
— Конечно нет! Но думаю, что нам следует это сделать.
Внезапный холод пронзил Сайлу, разбрасывая льдинки по всему телу. Эти люди, эти доверчивые дикари, собирались открыть ей тайну. Сейчас они спорили о том, можно ли ей доверять.
И она должна была предать их.
— Я не стану слушать. — Это был ее голос, как будто издали. — Я не хочу знать.
— Прошу тебя, — сказал Клас успокаивающе. — Это чтобы помочь Гэну, племени. — Он посмотрел на Кола. Тот одобрительно кивнул, и Клас продолжил: — Тут многое замешано, не только мы.
Что-то в ее сознании холодно нашептывало, что она ничем не обязана этим людям, а с Церковью связана обетом. И без поддержки Церкви ей не добиться своей заветной цели. В то же время Сайла чувствовала отчаяние и надежду в словах Класа и понимала, что они знают нечто очень важное.
Сайла глубоко вздохнула и сказала:
— Церковь служит всем. — Они услышат нужные слова, но только ей будет известно, какая ложь спрятана за ними. Кол спешился, и Сайла с удивлением отметила, как медленно он двигался.
Он вел себя с осмотрительностью человека, который доверяет своей силе и координации, но понимает, что былая ловкость юности давно позади. Весенние цветы доставали до верха его сапог. Кол жестом пригласил Сайлу за собой, и через несколько шагов оба они были покрыты тонким слоем пыльцы: широкий подол ее черной мантии, двойные полосы на его сапогах и кожаных брюках.
Кол мерно шагал, и его первые слова были тщательно подобраны.
Он рассказал, что его жена была наделена даром. Когда-то в молодости Кол был предводителем налета на племя Реки и уже собирался предать их дома и лодки огню, когда Люди Реки предложили ее, чтобы остановить погром.
Сайла была удивлена и даже оскорблена. Но, когда Кол добавил, что принял это предложение, невзирая на то, что Люди Собаки не знали рабства как минимум сто лет, девушка обрадовалась. Он сам хотел быть обманутым, так что ее совесть будет чиста.
Ту женщину звали Мурмилан, и это имя сорвалось с губ Кола как песня одиночества. Сайле показалось, что по одному этому слову она поняла душу той женщины. Оторванная от своего народа, она была вынуждена провести всю жизнь среди чужаков, слушая, как мягко катится река, страстно желая хоть раз еще увидеть таинственные темные воды, любимые ею так сильно, как способны любить лишь немногие женщины. Когда Кол описывал, как старейшины племени Реки показывали обнаженную женщину, прикрытую лишь поясом, который был не шире ремешка, Сайла ощущала ее стыд, как будто сама испытала его.
Кол улыбнулся, вспоминая, как рассердились его воины, когда он отказался от другого откупа — сотни фунтов прекрасной стали.
— Они хотели получить ту сталь, — сказал он. — Они ничего не поняли. Лишь один взгляд. Она была моей женщиной.
Он прервался, глядя на Сайлу, желая, чтобы она почувствовала то мгновение, тот момент много лет назад. Защищая свои чувства, она представила, что слушает рыцарский роман.
Племя было возмущено, когда они вернулись и Кол объявил, что Мурмилан — его жена. Это была ложь, и старик ухмыльнулся, признаваясь в этом.
— Я искал ее расположения, — рассказывал он, — как неумелый безусый мальчишка, хотя она жила в моем шатре. Первый месяц она совсем со мной не разговаривала. Только почти через год она наконец разделила со мной ложе. Она дала мне много больше, чем я ожидал, о чем мечтал. На следующее утро Мурмилан сказала мне две вещи. Первое — то, что я никогда не услышу от нее слов любви. Только свободные сердца могут любить, сказала она, а я получил ее тело как дань, и сердце ее не может быть свободным, чтобы сделать выбор. А еще она сказала, что у нас будет сын. Я был слишком опьянен удовольствием, счастьем, обладанием ею, чтобы хорошо осмыслить все, что она сказала.
— Звучит откровенно, — сказала Сайла.
Кол улыбнулся.
— Мурмилан видела вещи и события до того, как они случались. Не все. Иногда она знала, сколько дней отведено человеку, но не то, как он умрет. Иногда она точно знала, как человек покинет мир, но не знала когда. Она могла определить пол ребенка, которого еще не зачали, и описать отца до того, как он впервые увидит мать.
Он остановился, молча вспоминая. Ветерок пробежал через долину, наполненную вкусом дождя. Кол продолжал:
— Она умерла ночью после того, как родился Гэн. Держа мою руку, Мурмилан сказала, что жила как два человека в одном теле и теперь подарила мне такого же сына. Она плакала. Знала, что умирает, и плакала потому, что боялась за меня.
