Кейт Бернхард, рассматривая удаляющуюся пару, представила себя рядом с Луисом Леклерком. Слишком высокая, ей пришлось бы неловко изогнуться, чтобы положить голову на плечо Луису. Она улыбнулась про себя — при чем здесь удобство? Да и пряди ее волос не могли бы так непринужденно и капризно развеваться на ветру — Кейт предпочитала практичную короткую стрижку. Но если ее волосы не были черны, как эбеновое дерево, они напоминали темный мед своим глубоким коричневым цветом. Нежная чувствительность и неукротимая чувственность — сила стальной пружины — не были присущи ей. Красота Кейт Бернхард была неяркой привлекательностью правильных черт лица, едва различимым обещанием страсти, изящной походкой, говорящей о женственной слабости. И еще в ее красоте был таинственный внутренний жар любви.
Кейт наблюдала за Леклерком, пока он не вышел через замковые ворота. Неожиданно налетевший резкий западный ветер обжег ее глаза, заставив выступить горячие слезы.
Глава 39
— Ты делаешь из меня посмешище, ставишь в глупое положение.
С испугом Тейт заметила отчаяние и мольбу в голосе Налатана.
Она хорошо обдумала свои поступки. Она знала, что правильно все решила. Но Тейт хорошо знала и своего мужа — ему не всегда достаточно одной логики. Его предположения и предположения других должны быть прочувствованы им. Чтобы сохранить свое лицо, Налатан был способен на все.
Тейт это пугало. Два разных чувства заставляли бешено колотиться ее сердце. Как бы там ни было, она ведь любила его.
И она должна была рисковать этой любовью ради того, чтобы выжить.
Налатан лежал рядом с ней. Отблески огня отражались в его тревожных глазах. Они напоминали Тейт сражение, в котором она должна была выиграть, но не могла. Тейт положила руку Налатану на грудь, но он даже не пошевельнулся. Приподнявшись на локте, она посмотрела ему в глаза.
— Кто посмел называть моего Налатана глупым?
Его взгляд перестал блуждать по потолку. Он посмотрел на Тейт:
— Я бы хотел взглянуть на того, кто посмел бы это сделать. Я знаю, как поступать в таких случаях. Но я не знаю, как мне дальше жить с разговорами за моей спиной, двусмысленными взглядами и усмешками.
— Все это потому, что я поеду с другим человеком? Я права?
Налатан снова закрыл глаза.
— Я забочусь о твоей безопасности. Не придаю большого значения всяким сплетням. Но все-таки это меня раздражает — ни один нормальный человек не способен спокойно переносить чужие сплетни, особенно если они о его собственной жене.
— Оставь это. Какое нам дело до сплетен?
— Мне есть дело. Не потому, что люди сплетничают, а потому, что они клевещут на тебя.
— Но ведь ты же не слышал, чтобы кто-нибудь прямо говорил об этом. Не обращай внимания. Будешь продолжать в том же духе — кончится тем, что убьешь кого-нибудь.
Глаза Налатана жестко сверкнули:
— Да.
— Не делай этого ради меня. — Тейт слышала, как стучит сердце ее мужа — ровно, уверенно. Тейт показалось, что так часто оно еще никогда не билось. Она знала, каков он в гневе. Этот хладнокровный дикарь не будет драться, когда этого потребуют обстоятельства. Он будет убивать.
Тейт заставила себя быть поласковей:
— Пообещай мне, что не будешь драться, пока меня не будет. Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я буду волноваться за тебя.
— Тогда разреши поехать с тобой. Мы сможем волноваться друг о друге вместе. Пошли Конвея одного. Мы побеспокоимся о нем вдвоем.
— Ты совсем не хочешь меня понять.
— Неправда. Я очень хорошо все понял. Мне просто ненавистна эта поездка, и все.
— Я же уже говорила тебе, что это связано с религией. Это миссия. Она нужна для того, чтобы усилить Три Территории. — Тейт пошевелилась в кровати, нервничая оттого, что солгала.
Как будто угадав ее мысли, Налатан произнес:
— Вы долго учили меня правильно понимать учение Церкви — ты, Сайла и Ланта. Церковь была смыслом моей жизни, пока я не встретил тебя. Церковь и сейчас очень важна для меня, но все-таки мое место в ней изменилось. И я прекрасно это сознаю. Ты не можешь просить меня оставаться счастливым, когда моя жена в опасном походе.
Медленно, как будто боясь резкого движения, Налатан обнял ее. Тейт отбросила все сомнения и тревоги и замерла, прижавшись к нему. Она чувствовала мягкую силу его рук. Наконец женщина полностью доверилась этим сильным мужским рукам — рукам ее любимого мужа.
Ночной страж стоял навытяжку. Его только что сменили на посту. Прибывший дневной страж проводил церемонию открытия Восточных ворот. Люди, ждавшие, пока откроют ворота, расположились на расстоянии полета стрелы, как того требовал порядок. Они затушили ночные костры — вокруг слышалось шипение углей и плыли клубы пара. Отовсюду доносилось ржание лошадей, рев ослов, кудахтанье кур — сплошная стена шума навалилась на городских стражей. Во всем этом гаме можно было расслышать крики пастухов. Среди суетившихся животных гордо шествовали груженые ламы. Их погонщики вели себя более сдержанно, чем пастухи, — казалось, что они набрались спокойствия от своих лам.
Тейт тихонько подтолкнула локтем Налатана, который бесстрастно восседал на своем коне, заняв центральное положение в их группе из трех всадников — между своей женой и Конвеем.
— Мне всегда нравились эти животные, — кивком она указала на лам. — Они здесь самые красивые из всех.
— Я бы не хотел оказаться на спине одного из них во время сражения, — произнес Конвей.
Тейт бросила на него гневный взгляд, а затем улыбнулась Налатану:
— Теперь ты понимаешь, почему мы постараемся вернуться как можно быстрее? Кто может долго выдержать такое отношение к себе?
Налатан натянуто улыбнулся:
— Ваше путешествие не из коротких. Надеюсь, что ничего серьезного не случится.
— Тан, мы же уже обо всем договорились, все решили, — в голосе Тейт послышалась обида.
Налатан вздрогнул, услышав, как Тейт произнесла его ласкательное прозвище.
— Мы обо всем договорились, но решение принимала ты. Ладно. Выполняй свой долг. Но, пожалуйста, постарайся вернуться быстрее.
— Я тебя люблю. — Тейт быстро наклонилась и крепко поцеловала его, прежде чем он успел хоть как-нибудь отреагировать. Несколько людей вокруг зааплодировали и заулюлюкали. Увидев это, Тейт выпрямилась и посмотрела в глаза Налатану. Лицо мужа залила краска. Затем он озорно улыбнулся и поцеловал Тейт — женщина чуть не выпала из седла, оказавшись в пламенных объятиях мужа. Толпа одобрительно зашумела. Когда они расставались, Тейт выглядела смущенной.
— Ну, пора, — голос Конвея был сухим и не выражал никаких эмоций. Его слова вывели Тейт из задумчивости.
— Да, поехали, — проговорила она с трудом.
Лошади вклинились в толпу входящих в город, с трудом находя себе дорогу в этом муравейнике из людей и животных. Карда и Микка потихоньку трусили рядом, косясь на проходящих рядом животных и выискивая себе дорогу. Конвей потихоньку произнес:
— Не оборачивайся. Ни разу не оборачивайся — ему и так тошно, а эти длинные прощанья сделают еще хуже.
