Вождь ответил ему щебечущей речью и движениями паль— дев.
Дорт улыбнулся.
— Ты добился своего, парень. Они признали тебя настоящим воином и теперь приглашают нас на пир. Там мы и поговорим…
Племя Кротага отпустило с ними пятерых опытных следопытов и Ларкин был доволен, хотя и знал, что туземцы считают ночное происшествие счастливым случаем, который Тот, кто вызывает гром в горах, милостиво ниспослал для того, чтобы их племя присоединило к своему достоянию новых лошадей.
По мере того, как норби в парах с объездчиками возвращали далеко разбежавшихся животных, становилось всё более и более очевидным, что Сторм прав, и вся эта паника была подстроена нарочно. Хотя туземцы и не нашли никаких явных следов человеческого вмешательства, было и так ясно, что лошадей сразу же разбили на небольшие группы и хорошо укрыли в ущельях и каньонах долины.
Сторм очень быстро понял, что норби и не стараются найти причину нападения, особенно после того, как несколько раз получил в ответ на прямые вопросы только невнятное бормотание. Ему и самому стало казаться вполне вероятным, что люди Кротага, которые сейчас так виртуозно отыскивали разбежавшихся лошадей, могли сначала сами их припрятать, чтобы теперь вернуть, получив от Ларкина в уплату за свою помощь жеребца или пару кобыл.
Землянин даже удивился, как скоро наступил день, когда они снова двинулись в путь. Он глотал красную пыль, поднятую табуном, в одной цепи со всеми помогал направлять голову табуна. Землянин остановился, чтобы поправить шейный платок, прикрывающий рот и нос от пыли, и заметил далёкий силуэт объездчика, который казался отсюда совсем крошечным и был бы совсем незаметен, если бы не яркая белая лошадь.
Это был Кол Бистер. Вообще-то Сторму следовало благодарить Бистера, ведь именно он нашёл и пригнал Рейна, верховую лошадь землянина. Но почему-то бывший командос не находил в своей душе ни малейшей симпатии к этому человеку. Бистер был из тех, кто громче всех протестовал против приглашения норби. К тому же, землянин постоянно чувствовал его скрытую враждебность к себе, хотя кроме него этого не замечал никто.
Обычно землянин держался в лагере несколько отстранение, используя своих животных как предлог, чтобы селиться отдельно от других. Но его искусство в обращении с лошадьми принесло ему такое признание, на которое обычно не могли претендовать новички из внешних миров. После паники Ларкин задумал объездить новых лошадей на место рабочих и мужчины охотно собирались понаблюдать его работу.
Сторм, хотел он того или нет, уже занимал несколько привилегированное положение. Объездчики по достоинству оценили и его особый талант, и ровный характер, и постоянную готовность нести свою часть рутинной работы в стаде. Они охотно прощали ему некоторую замкнутость, в которую он, ещё в Центре, закрылся, как в раковину. Жителям пограничья древняя планета, на которой зародился .человеческий род, всегда казалась несколько таинственной. Гибель Земли стала для рассеянного по звёздам человечества величайшей трагедией и особенно сказалась она на прирождённых землянах. И это придавало Сторму в глазах жителей Арцора величавый ореол изгнанника.
По-настоящему он сблизился только с Дортом Лансином и Ларкином, даже, пожалуй, подружился. Дорт обучал его пальцевой речи туземцев и с удовольствием пересказывал ему предания норби, которые сам собирал все эти годы. Он испытывал к землянину глубокую привязанность учителя к талантливому ученику. А с Ларкином их связывали лошади, о которых тот мог целыми часами толковать у ночного лагерного костра.
Вот так он сошёлся с Дортом и Ларкином, насколько он теперь вообще мог привязаться к кому бы то ни было, и даже полюбил их.
А вот Бистер, насколько он понимал, мог стать для него настоящей проблемой, с которой ему вовсе не хотелось разбираться. Не то чтобы Сторм боялся драки, к которой вполне могла привести эта неприязнь. Нет! Сторм легко угадывал в Бистере вздорного задиру и, несмотря на то, что тот был выше и тяжелее его, знал, что в честной драке он победит.
Если драка будет честной… Сторм под платком облизнул губы. Почему ему пришла в голову эта мысль? И почему его сейчас беспокоит то, что Бистер маячит у него перед глазами, словно ожидает чего-то? Сам Сторм никогда не рвался в драку, он, скорее, старался избегать неприятностей, пока необходимость не вынуждала встретить их лицом к лицу. Почему же он не хочет связываться сейчас с проблемой Бистера, если всё равно рано или поздно её придётся решать? Другой всадник поравнялся с Рейном, и красновато- жёлтая рука оторвалась на мгновение от поводьев из шкуры йорис и поднялась в знаке приветствия. Хотя у норби, как и у Сторма, нижняя часть лица была закрыта платком, землянин сразу узнал Горгола, юношу из нанятых Ларкином разведчиков.
— Много пыли, — туземец жестикулировал медленно и отчётливо, зная, что Сторм ещё плохо владеет этим языком. — Сухая дорога…
— Облако с гор принесёт дождь? — просигналил Сторм. Норби повернул голову, так чтобы видеть за плечом красневшее перед восходом небо на востоке.
— Будет дождь, будет слякоть… — ответил он.
Сторм вспомнил, что Ларкин опасался слякоти. Дождь, сильный и долгий ливень, какие были нередки в этой пустыне, живо расквасил бы всю землю на плоской равнине, превратив её в опасное болото.
— Ты воин с птицей-тотемом, — утвердительно просигналил туземец. Этот норби ехал верхом с непринуждённой грацией, незаметно подравнивая шаг своей некрупной чёрной с белым кобылы к размашистой рыси Рейна. Он так и ехал рядом с землянином, выполняя этот непростой манёвр словно на параде.
Сторм кивнул. Горгол словно невзначай коснулся странных изогнутых предметов висевших на шнурке у него на груди. Он тут же смущённо отдёрнул руку и снова начал разговор:
— Я пока не воин, только охотник. Я поднялся на Горный Пик и убил «злого летуна».
— «Злого летуна?» Я не из вашего мира и я никогда о таком не слышал. Что это за «злой летун»?
— Огромный! — норби руками попытался показать размеры. — Птица… злая птица, — охотится на лошадей охотится на норби… убивает!
Его большой и указательный пальцы соединились в знаке, выражающем внезапную и жестокую гибель, и когда он снова поднял руку, трофеи на его груди сухо щёлкнули по его доспехам из шкуры йорис. Заинтересовавшись, Сторм протянул руку, складывая пальцы в знак вежливой просьбы. Парень снял шнурок и подал его землянину. Предметы на шнурке, очевидно, были птичьими когтями. Сторм представил для сравнения почти дюймовые когти Баку и понял, каким огромным было это создание. Каждый коготь был длиной с его ладонь от запястья до конца среднего пальца. Он протянул трофеи хозяину.
— Ты — великий охотник, — просигналил Сторм и несколько раз энергично кивнул, подчёркивая своё уважение. — Наверное, трудно было убить «злого летуна»?
Лицо Горгола до половины было закрыто платком, но всё его существо просияло от удовольствия, когда он ответил:
— Я убил его вместо человека. Ещё не воин, нет… но охотник.
«И очень этим гордится», — подумал Сторм. Конечно, если мальчик убил это чудовище, как он описывает, в одиночку, — а Сторм уже знал от Дорта, что праздное хвастовство совсем не в обычае у норби — он с полным правом может называть себя охотником.
— Ты — хозяин фравнов? — продолжил разговор норби.
— У меня пока нет земли и нет фравнов, — ответил землянин.
— Так стань охотником, убей «злого летуна», убей йорис, сними с неё шкуру…
— Я — чужак, — Сторм стал передавать ещё медленнее, пытаясь выразить отвлечённые понятия. — Норби охотятся на своих землях. Пришельцы с дальних миров не могут там охотиться. Охотничьи законы соблюдались строго. Землянин узнал об этом ещё в Центре, а здесь, в космопорте, ему ещё раз об этом напомнили. Объездчики могли убивать йорис и других хищных тварей, нападавших на скот. Но остальные животные, обитающие в горах или на землях туземцев, были под запретом для всех колонистов.
— Ты воин, имеющий птицу-тотем, — возразил Горгол.
— У людей Кротага тоже птица-тотем. Ты будешь охотиться на землях Кротага, и никто не будет возражать.
