5. Излишки зерна из урожая будут скуплены германскими воинскими частями. Уплата за зерно будет производиться по гораздо завышенным ценам, чем до сих пор установленных.
6. При хорошем ведении сельского хрозяйства, а также за сборку урожая ярового, будет производиться предоставление крестьянству вдвойне больше земли и скота на основах собственников.
7. Лица, участвующие в саботаже, будут расстреляны.
Комендант — обер-лейтенант немецкой армии....56
Большая часть населения, оставшегося в Шлиссельбурге и не состоявшего на службе у немецкого командования, подвергалась издевательствам со стороны офицеров и солдат и голодала. Бургомистр Шлиссельбурга 9 июля 1942 г. доносил коменданту города:
«...с 8 сентября 1941 г. до 8 июля 1942 г. население города ничего не может купить из продуктов питания. Это обстоятельство вынуждает рабочих комендатуры, а особенно неработающее население собирать для питания лебеду, лопух и другие травы. Люди от такого питания совершенно ослабли и не выходят на работу»57.
Всего за время нахождения оккупантов в городе умерли от голода и болезней 2500 человек. К моменту занятия города Красной Армией в нем осталось всего 320 человек. УНКВД, со ссылкой на свидетельства жителей города, отмечало, что несмотря на истощение от голода горожан немцы заставляли их выходить на работу. Евреев, в том числе женщин и детей, немцы расстреливали. Оккупационные власти пытались восстановить сельское хозяйство, раздав каждому по 6 кг картофеля для посадки. Однако, несмотря на угрозы расстрела, население саботировало это мероприятие58.
В прифронтовой полосе настроения населения существенно различались в зависимости от ряда факторов: близости фронта, наличия работы и, главное, уровня продовольственного снабжения. Оккупационные власти неработающее население и иждивенцев обеспечивали по остаточному принципу. Единственный выход из создавшегося положения состоял в том, чтобы стремиться найти работу, а это означало большой риск в случае возвращения Красной Армии.
В отчете СД Сиверской за период с 1 по 14 апреля 1942 г. указывалось, что настроение в Сиверской неплохое, так как продовольственное положение там было несколько лучше, чем в других районах. В Вырице же, напротив, настроение населения было подавленное, так как запрещалось покидать район и нельзя было ездить за хлебом. Из 5000 жителей Вырицы работали лишь 1200. Кроме того, там было много беженцев, которые не находились на довольствии. В связи с этим население выражало беспокойство, полагая, что это приведет к голоду. Такая же сложная ситуация была и в Лисино. Однако в результате повышения норм для работающих (до 500 гр) положение там несколько улучшилось. В Куровицах большая часть населения ожидала возвращения Красной Армии и с этим связывала надежды на улучшение своего продовольственного положения59.
В первой половине мая 1942 г. настроение населения существенно не изменилось. Отмечалось, что «если настроение в общем и нельзя назвать пронемецким, то все же можно констатировать, что оно заметно улучшилось в районах, где до сих пор были проблемы с продовольствием. Благоприятное воздействие на население оказало и распределение семян, выделение лошадей для обработки земли...»60 Вместе с тем, 1 мая 1942 г. в отдельных случаях предпринимались попытки придать этому дню характер коммунистического праздника. В частности, в Лисино могилы погибших красноармейцев были украшены красными лентами. Но в Вырице, Сиверской и остальных наиболее крупных населенных пунктах района, в которых проживало очень много горожан, в этот день СД не обнаружила коммунистических проявлений.
По информации отделения СД в Сиверской, отношение гражданского населения к немецким учреждениям в весной 1942 г. стало улучшаться. «Если что-то неясно или возникает какой-либо вопрос (обработка земли, питание), то население с полным доверием обращается к немецким службам. Многие хотят дружить с немецкими солдатами», — указывалось в донесении. — Многие интересуются ценами на продовольствие, одежду и др. в Германии. Куда реже задают вопросы относительно послевоенного устройства61.
В начале июня 1942 г. в ряде районов немцы ввели карточки на хлеб. По данным отделений СД, нормы выдачи хлеба в «благополучной» Сиверской для работающих составляли 300 грамм хлеба или 225 грамм муки, а для неработающих — 150 грамм хлеба или 110 грамм муки. Неработающие, как уже отмечалось, получали продукты по остаточному принципу62. Очевидно, что в большинстве населенных пунктов прифронтовой полосы был страшный голод.
В августе 1942 г. настроения существенно не изменились. Однако, по мнению обершарфюрера Меллера, о хорошем настроении в целом по району говорить не приходилось. Наряду со спокойным отношением к происходящим событиям и дружелюбным высказываниям части населения в адрес немцев, все же доминировали враждебность и, отчасти, безучастность населения. Настроение испортилось из-за поборов, проводимых вермахтом, а также краж. Однако, по-прежнему, главным фактором, определяющим настроения, является продовольственное положение63.
В городах отношение к немцам с самого начала было более враждебное64. Во-первых, они ничего не давали городскому населению и жизненный уровень горожан значительно снизился по сравнению с жизнью при советской власти. Во-вторых, большое количество горожан, особенно интеллигенции, лишилось всякого заработка и стало голодать. Городские жители очень скоро узнали об обращении немцев с военнопленными. Немцев в городах было довольно много и они держали себя более развязно, чем фронтовики. Наконец, большое возмущение в городах вызывали публичные казни и массовые расстрелы еврейского населения.
«Местные жители отказывались покупать или даже просто брать вещи убитых евреев, не ходили, несмотря на приказы смотреть на казни, и нередко громко выражали свое возмущение этими мерами. В контрразведку поступали многочисленные донесения о таком возмущении населения и даже абвер вынужден был рекомендовать отказаться от публичного расстрела евреев, ссылаясь на такую реакцию населения. С лета 1942 г. эти публичные казни прекратились, но дело было уже сделано.»65
Кроме того, особенности немецкой политики, основанные на убеждении в превосходстве германской расы над другими, были более заметны в городах, чем в деревнях. Солдаты вермахта, расквартированные в деревнях, мало думали о политических теориях, а кроме того они нуждались в помощи населения (стирка белья и пр.), да и привыкли к нему, постоянно общаясь с местными жителями.
В течение первого года войны вся контрразведка на оккупированной территории Ленинградской области была сосредоточена в руках абвер-офицера армии и его штаба. СД не работало в сфере армии и вело свою деятельность в районах, где было создано гражданское управление. Со временем, однако, СД стало получать все большие полномочия даже на территории армии и, в конце концов, стало действовать совершенно самостоятельно, вербуя агентуру как среди гражданского населения, так и чиновников местного управления, прежде всего бургомистров. В списки агентов СД, как правило, попадали лица старшего возраста66.
Абвер-офицер был формально подчинен начальнику отдела 1с армии, ведавшему всей разведкой. Абвер-офицер получал приказы как от отдела 1с, так и от своего начальника по абверу. Штаб абвер- офицера состоял в среднем из начальника штаба, заместителя абвер-офицера, 3—4 офицеров, 5—6 зондерфюреров в ранге офицеров, знавших русский язык, 14—20 писарей, радистов, делопроизводителей и т. п.
Штаб абвер-офицера обычно находился в нескольких километрах от штаба армии в небольшом населенном пункте, охрана которого не представляла особых трудностей. В октябре 1941 г. штаб абвер- офицера 18-й армии находился в Сиверской. А после того, как советской разведке удалось установить регулярное наблюдение за ним, он был переведен в село Лампово, которое находилось в 6 километрах от Сиверской. Жители села, староверы, были тщательно проверены, а весь пришлый элемент выселен.
Штаб абвер-офицера имел в своем распоряжении несколько сот русских агентов обоего пола. Агенты были сведены в резидентуры. Всякий вновь завербованный агент некоторое время жил в «резерве»под наблюдением и на работу не направлялся. В Лампово было несколько домов, отведенных для проживания агентов, причем в каждом доме один-два проверенных агента наблюдали за поведением своих коллег, провоцировали на откровенные разговоры и потом давали им характеристики. Обучением агентов
