Неизвестная блокада

само по себе, поскольку в литературе высказывалось мнение о маргинальной роли этого института в системе правоохранительных органов в период блокады или, по крайней мере, «сдержанности» прокуратуры в деле критики следственной работы НКВД²³².

Еще в довоенное время между прокуратурой и УНКВД нередко происходили стычки по различным вопросам. Проблемы разгрузки ленинградских тюрем, условия содержания заключенных в подведомственных Управлению НКВД лагерях и колониях, как уже отмечалось, приводили к обмену жесткими по содержанию письмами руководителей УНКВД и прокуратуры, спор которых разрешался, как правило, в Смольном. Бюрократические по своей сути отношения этих двух институтов не только способствовали формальному следованию букве закона, но и создавали некий эквилибриум, создававший пространство для политического маневра хозяевам Смольного.

В условиях войны, несмотря на это, штат военной прокуратуры был невелик (вместе с трибуналом — всего около 80—90 человек), ее сотрудники обеспечивали надзор за деятельностью органов госбезопасности, настаивали на соблюдении норм уголовно-процессуального кодекса оперативниками УНКВД в городе и области, принимали участие в следствии практически по всем делам по 58 ст. УК и, наконец, давали методические рекомендации по расследованию наиболее сложных дел, в том числе по делам об измене Родине.

Например, 31 декабря 1941 г. Военная прокуратура Ленфронта разослала в нижестоящие органы «Методические указания» «О расследовании дел об измене Родине», утвержденные Военным прокурором фронта Грезовым²³³. Сам факт появления этого документа говорит о многом. Во-первых, «Указания» свидетельствуют о распространенном характере этого вида преступления на протяжении шести месяцев войны. Во-вторых, назрела необходимость обобщения опыта борьбы с изменой и выработка единого подхода к интерпретации соответствующей нормы УК РСФСР. «Указания» в значительной степени снимают покров таинственности и с самой проблемы измены, отвечая на ряд принципиальных вопросов: что считается изменой Родине и в чем состоит состав этого преступления? Каковы стадии совершения этого вида преступления? Что может служить доказательством того, что преступление совершено и т. п.? Все это вместе дает возможность оценить характер деятельности правоохранительных органов и выяснить их подход к решению проблемы борьбы с изменой, основываясь на их выводах относительно морально- политической ситуации в войсках — нужно ли «закручивать гайки», нуждаются ли органы прокуратуры и особые отделы в «расширительном» толковании УК или нет?

Главным, на наш взгляд, было то, что несмотря на всю тяжесть ситуации в городе и на фронте осенью и зимой 1941—1942 гг., власть все-таки опиралась на закон. Способность власти не скатываться к «чрезвычайщине», а более или менее нормально отправлять правосудие, свидетельствуетоб устойчивости этой власти, о том, что она была в состоянии управлять. Это, конечно, не исключало возможности произвола (в сентябре 1941 г. Политуправление Балтфлота, как мы видели, само установило санкции в отношении семей изменников Родины). Военная прокуратура призывала бороться с предательством «без сантиментов», без либеральных ссылок на так называемые «смягчающие обстоятельства».

Подчас активная деятельность прокуратуры приводила к конфликтным ситуациям, когда недовольный «придирчивостью» прокурора чекист жаловался своему начальнику на прокурорскую волокиту и косвенное потворство врагу.²³⁴ Роль прокуратуры проявилась и в том, что Военный прокурор Грезов нередко высказывал предложения по оптимизации работы органов НКВД. В письме Жданову от 26 декабря 1941 г. он указывал на наличие тройной (!) системы управления войсками НКВД, что не только вело к ненужному дублированию функций, но и к распылению средств²³⁵. Документ, подготовленный Военным прокурором фронта, интересен и тем, что он, во-первых, показывает весьма ограниченные возможности войск НКВД в самом Ленинграде, а, во-вторых, в очередной раз демонстрирует нежелание Жданова принимать решение по вполне очевидному вопросу. Жданов переадресовал поступившее из прокуратуры послание Кубаткину, сопроводив его словами «Ваше мнение и предложения»²³⁶.

В ряде случаев «корректировка» деятельности УНКВД осуществлялась не через Жданова, который, как было показано, покровительствовал Кубаткину, а через Прокурора СССР В.Бочкова, который за своей подписью пересылал критический материал в НКВД В.Меркулову или Абакумову. Поступавшие из Москвы документы о фактах нарушений «революционной законности» со стороны работников УНКВД ЛО являлись руководством к действию для начальника Управления. Например, по настоянию военной прокуратуры летом 1942 г. был снят с работы руководитель одного из райотделов, а некоторые сотрудники получили по 10 суток ареста²³⁷.

Приведем еше несколько примеров того, как военная прокуратура осуществляла функцию надзора. Весной 1942 г. заместитель Военного прокурора Ленинграда Грибанов направилзаместителю начальника УНКВД ЛО Иванову письмо, в котором на основании заявлений граждан указывал на незаконность применения райотделами НКВД «принудительной или обязательной эвакуации» и требовал руководствоваться соответствующим постановлением Военного Совета Ленфронта от 11 марта 1942 г.²³⁸

В обзоре о состоянии следствия в УНКВД ЛО по делам о контрреволюционных преступлениях, поднадзорных военной прокуратуре Ленфронта, за период с 1 июля по 1 ноября 1942 г. итоги следственной работы были УНКВД признаны неудовлетворительными (только одно из 51 дела закончено в срок, в ряде случаев следствие велось некомпетентно, иногда даже фальсифицировалось)²³⁹, хотя в аналогичном документе за период с июля по октябрь 1942 г. неудовлетворительными были признаны только сроки следствия. Категоричность, которая проявлялась подчас в документах прокуратуры, не должна вводить нас в заблуждение относительно ее «антагонистических» отношений с органами госбезопасности. Скорее это был единственный по форме верный способ воздействовать на более мощный и влиятельный институт или же привлечь внимание партийного руководства к поднятой проблеме. Большинство же вопросов решалось традиционным для системы путем согласований и совещаний и невызывало особых разногласий. В отличие от довоенных месяцев, весьма спокойно была проведена «разгрузка» тюрем летом 1942 г.²⁴⁰

Деятельность органов прокуратуры была заметной и на уровне районов города. Прокуроры регулярно информировали первых секретарей РК ВКП(б) и председателей райисполкомов о преступности в районе и характере антисоветской деятельности. Например, прокурор Дзержинского района Бриль подробно информировал 6 октября 1941 г. секретаря РК ВКП(б) П.И. Левина и председателя райисполкома Н.М. Горбунова о делах, свидетельствовавших об активизации «профашистских элементов» в районе²⁴¹. О работе районной прокуратуры и состоянии преступности в годы войны оставили свои воспоминания прокуроры Петроградского и Свердловского районов А.Ф. Бабина и И.С. Симонов²⁴².

Помимо официальных механизмов контроля деятельности органов госбезопасности, существовали и неформальные. Иногда «срабатывали» ходатайства крупных ученых, известных писателей и артистов, которые заступались за находившихся «под колпаком» своих сотрудников или близких, ища поддержки на самом высоком уровне. Естественно, такой возможностью (а подчас, и смелостью) обладали лишь единицы. В годы войны, академик Л.А. Орбели, заступившись за заместителя директора Института им. Павлова И.Ф. Беспалова, фактически спас его от наветов недо-брожелателей²⁴³ .

Существовали ли какие-нибудь возможности избежать контроля со стороны органов госбезопасности? Было ли всемогущим ведомство на Литейном? Выделяя Управление НКВД из всей системы органов политического контроля как самое эффективное, следует все же заметить, что и в его работе существовали определенные проблемы. Передав почти половину своих оперативных сотрудников в особые отделы в начале войны, оно оказалось в весьма сложном положении. В ряде случаев на поимку действительных противников режима уходили многие месяцы — отрабатывались разные версии, просматривались тысячи документов с целью сличения почерков, проводились многочисленные экспертизы, осуществлялись агентурные проверки, а результата добиться не удавалось. Например, распространителя антисоветских листовок и анонимных писем рабочего одного из Ленинградских заводов С.В.Лужкова, проходившего в документах УНКВД как «Бунтовщик», не могли поймать с декабря 1941 г. до конца сентября 1943 г.²⁴⁴