Как я изучаю языки

следует ожидать, что если закон найден и познан, то действия человека будут всегда безошибочными. Закон – это только принцип. Принцип же – только фундамент, на котором что-то может быть правильно построено.

Когда на перекрестке мы останавливаемся, увидев красный свет, нашей реакции не предшествует никакая сложная мыслительная операция («если пренебрегу запрещающим сигналом, то создам аварийную ситуацию, меня накажет регулировщик, подвергну опасности свою жизнь»). У нас уже выработался рефлекс, которому мы и следуем. Сначала был осознан принцип, потом родилась привычка, и правильное поведение стало автоматическим. Этот «поведенческий образец» хорошо известен в методике преподавания иностранных языков под различными названиями. Психология называет его «динамическим стереотипом», в английской лингвистической школе он называется просто «образцом» (pattern). А я называю его совсем не научно, а по-будничному просто – колодкой, шаблоном.

Как превратить венгерское утвердительное предложение в вопросительное? Просто изменив интонацию. «Beszel angolul» (Вы говорите по-английски), «Beszel angolul?» (Вы говорите по-английски?).

Если вы хотите говорить по-английски, то вам надо знать, что в английском языке интонация совсем иная, чем в венгерском или в русском (даже в 15-минутной учебной телепередаче английской интонации уделяют 2 минуты!). Следовательно, желая внести такое важное смысловое изменение, нам лучше довериться не интонации, а специальному вспомогательному глаголу: «Не speaks English», «Does he speak English?» На основе осознанного принципа быстро образуется и шаблон, а коль скоро он у нас в руках, можно кроить по нему новые и новые формы.

Тот, кому сравнение с шаблоном не по вкусу, может воспользоваться более поэтическим – камертоном. Смею утверждать, что камертоном мы пользуемся всякий раз, как открываем рот, чтобы произнести иностранное слово. Мы заставляем его звучать и слышим его нашим «внутренним ухом». И если то, что мы хотим сказать, звучит не фальшиво, то мы произносим желаемое.

Изучение языка состоит в изготовлении таких образцов (шаблонов, камертонов). Тот метод изучения языка хорош, с помощью которого мы относительно быстро овладеваем максимальным количеством максимально надежных образцов. Предварительным условием их формирования является встреча, столкновение с правильными формами, повторяющаяся как можно больше, бесчисленное количество раз до тех пор, пока они не превратятся в образования, обладающие подлинно автоматической подвижностью. Их самоформированию способствует наше активное участие, и эффективность их будет определяться тем, насколько, если хотите, недоверчиво мы отнеслись к уже готовым образцам.

Лучшим средством для достижения обеих целей – для разработки, выделения и частого повторения образцов – является книга. Так давайте же читать!

Книгу можно засунуть в карман и забросить в дальний угол, исписать и разделить на листы, ее можно потерять и вновь купить. Ее можно таскать в портфеле, класть перед собой за чаем, вызвать к жизни в момент пробуждения и пробежать еще раз глазами перед сном. И не нужно извещать по телефону, что не можем пойти на урок. Книга не рассердится, если мы помешаем ей дремать, когда у нас бессонница. Содержание книги можно проглотить все сразу, а можно и разделить на кусочки. Сюжет ее манит, удовлетворяет нашу жажду приключений. Книга может нам наскучить, но мы ей – никогда. Книга – наш верный спутник, пока мы не вырастем из нее и не отдадим предпочтение другой, следующей.

Столь важную роль в изучении иностранных языков мы отводим чтению потому, что оно наипростейшее и наилегчайшее средство – хотя, возможно, и не самое эффективное – для создания языкового «микроклимата».

С выражением «языковой микроклимат» в специальной литературе я еще не сталкивалась, но понятие это настолько очевидно, что, я уверена, не мною оно изобретено. По аналогии с «макроклиматом», то есть с языком страны, в котором мы живем, я понимаю под «микроклиматом» языковую среду, окружающую нас непосредственно, которую мы до определенной степени можем создать для себя сами. Когда-то такой маленький языковой мир удавалось создавать «фройляйн» и «мадемуазелям» для вверенных им отпрысков в графских замках и детских комнатах венгерских мещанских серей. В нашем распоряжении, распоряжении современных Средних Учащихся, имеются для этой цели средства куда более демократичные: книги и человек, присутствие которого нам следует научиться переносить и в самые хмурые для нас часы, – мы сами.

Именно поэтому я такая ярая приверженка монологов на иностранном языке, когда вокруг никого нет. Вспомним моего соотечественника Арминия Вамбери, безупречно владевшего бесконечным количеством иностранных языков. Лишенный в детстве семьи, постоянного крова и средств к существованию, он изучал языки не в школах и не с преподавателями, а по словарям и оригинальным книгам, разговаривая сам с собой и с неживыми предметами, бывшими в его окружении…

Когда я разговариваю сама с собою, я всегда могу потребовать «от своего партнера», чтобы он не слишком долго думал, не очень заботился об идеальности грамматики, восполнял неизвестные иностранные слова венгерскими. Монолог может быть и немым. Возможно, поначалу даже лучше, если он будет немым: во-первых, к нам не пристанет наше плохое произношение и, во-вторых, никто не подумает, что мы «тронулись»…

Непривычно в этом не то, что надо думать про себя, а то, что следует научить выражать мысли для себя. Психолингвисты утверждают, что всякой речи вслух предшествует бессознательная формулировка про себя, и, более того, все, что мы слышим от других, мы как бы проговариваем про себя еще раз, как бы переводя сообщение на «свой» язык. А я-то долго думала, что эти внутренние, не слышимые разговоры с собой изобрела я…

Небольшое волевое напряжение, и мы быстро привыкнем, пусть примитивно, пусть через пень-колоду, но все же произносить «вслух» (вслух!) незамысловатый пересказ наших мелких впечатлений, бытовых задач на иностранном языке.

Как-то провела я несколько недель на юге Испании, в Андалусии. Я была в полном одиночестве, почти без каких-либо связей и контактов с местным населением. Я, впрочем, не очень-то их искала, а может быть – если начистоту, – и не могла найти (благодаря моему произношению, сильно отличавшемуся от «совершенно невразумительного» выговора испанцев). «Макроклимат», таким образом, оставался неиспользованным для практики в языке, если не считать текстов реклам, фирменных объявлений, названий книг в витринах, надписей. И в этом вакууме мне удалось приучить себя к немым монологам по-испански настолько, что по дороге из Испании в Англию затратила неимоверное количество энергии, чтобы перейти на английский, с которым мне на следующий день предстояло работать на одной из международных конференций.

Приоритет языкового микроклимата перед макроклиматом подтверждается еще и тем фактом, что люди, покинувшие родную страну в зрелом возрасте, на протяжении очень длительного времени не могут овладеть новым для них языком. Венгры, живущие на территории Северной и Южной Америки с конца войны, а то и с двадцатых годов, не занимаясь языком сознательно, специально, так и не смогли научиться говорить на нем безошибочно. И не потому, что у них не было языковых способностей: они создали вокруг себя венгерскую языковую среду – говорили по-венгерски со своими детьми, друзьями и товарищами по работе, потому что жили почти изолированными венгерскими эмигрантскими колониями.

А сколько убедительнейших обратных примеров! Как это получается, что у тех, кто годами не говорит на иностранном языке, он почти «не ржавеет»? Могу объяснить это только «внутренними монологами», которые подсознательно постоянно ими «произносятся». Я рекомендую моим коллегам, Средним Учащимся, сознательно приучить себя к ним.

Возвращаемся к книгам. Возникает вопрос: что читать? А то, что нас интересует. «Interesse starker, als Liebe» (Интерес сильнее любви), – гласит немецкая пословица. В самом деле, ведь интерес способен одолеть одного из злейших врагов рода человеческого – скуку.

Но надо сознаться, что блуждающим в джунглях предложений с минимальным запасом лексических и грамматических знаний, с компасом еще несовершенных языковых навыков чтение поначалу радости доставляет мало. Через пять, десять, двадцать минут появляется ощущение какого-то тупика. Необходимо что-то, чтобы это ощущение побороть.

Это «что-то» – интересность чтения, книги.