приближенных Императора, паразитов, возниц, сторожей зверинца, Юношей Наслаждения и бородатых магов в маменовой одежде, спокойно принимавших смерть. И среди непрерывных звуков труб, рогов и букцин стрелы падали на щиты, копья вонзались в тела, свистели дротики, впиваясь в землю дрожащим острием. Наконец, мятежники утомились, треугольник раскрылся, и конница ринулась на восставших солдат, которые, пропустив ее, выстраивались в поредевшие, но все же боевые порядки.
Однако на помощь восставшим уже подходили свежие силы. Казалось, весь Лагерь преторианцев двигался сюда. Чтобы прекратить это бесконечное нашествие, Антиохан посоветовал Аристомаху скакать в Лагерь и попытаться задержать солдат там. И тот исчез в развевающемся красном плаще среди криков и блеска оружия.
Через брешь в стене ворвалась безоружная толпа народа. Легионеры стали пускать в них стрелы и дротики, – передние упали, но остальные продолжали идти вперед, точно охваченные внезапным стремлением быть убитыми, не сопротивляясь. Скоро они очутились лицом к лицу с маленьким отрядом Антиохана, не реагируя на кровь, по которой ступали их ноги, и удары, которые им наносились. Но вдали уже показалось очередное подкрепление мятежников – это манипулы, жаждавшие боя, вырвались из Лагеря.
– Убивайте их! – закричал Антиохан, указывая на мирную толпу. Но до него долетело восклицание, смутившее его, потому что голос ему показался знакомым!
– Мы пришли, чтобы спасти Антонина! Мы с Крейстосом!
То были Заль, Геэль и восточные христиане, поспешившие на помощь Империи, ради Агнца. Заль продолжал печально и решительно:
– Мы защищаем Императора, потому что Император допустил веру в Крейстоса, потому что при нем можно прославлять Крейстоса. Смерть, смерть Риму! В огонь, в грязь город, предающийся блуду! Что за дело до земного царя, которому Рим подчиняется, пусть только город погрязает в крови и грехе, из которых родится небесная благодать!
И христиане тесным кольцом окружили простиль. Так как, по-видимому, у них не было оружия, Антиохан ничего не понявший в словах Заля, захотел их вооружить.
– Они не желают этого, – воскликнул Заль, и его вдохновенное лицо с короткой темной бородой и с проникновенным взглядом как бы озарилось светом. – Они не желают проливать кровь человека, даже нечистого! К тому же они вооружены, но лишь для защиты, а не для нападения.
На горизонте, поверх растений, покрывавших озера, теперь полных крови, показались высокие носилки; вокруг них сверкали шлемы, качались копья и головы коней, покрытые чешуйчатой броней. Меза направлялась сюда из Лагеря, узнав об опасности, грозившей Элагабалу и Сэмиас, от Аристомаха, который умолял ее воздействовать своей почтенной старостью на жестокость солдат, опьяненных резней. Взволнованная, она отправилась, чтобы появиться перед мятежниками, находившимися за оградой Старой Надежды, успокоить их и прекратить братоубийственную борьбу, дабы Император ничего не замышлял против Цезаря, а Цезарь примирился бы со своим положением.
Носилки появились на территории Дворца, произведя большое волнение; в Антиохане проснулась надежда, солдаты остановились. И праматерь медленно, словами, полными горячей таинственности, стала говорить о своих дочерях, о детях, родившихся среди знамений, предвещавших им трон Империи, доказывала, что Рим благодаря им властвует над Вселенной и, как бы желая сделать более очевидным свое материнство, она, стоя на носилках, сгибавшихся под тяжестью красных и золотых тканей и покоившихся на плечах преторианцев, которые несли их, она, приподняв столу, коснулась рукой своего морщинистого обнаженного живота.
Тогда постепенно стали расходиться солдаты, не чувствуя поддержки, а Антиохан решительно и резко стал напоминать одним об их присяге Императору, других бранить за неповиновение; преторианцы же медленно оттесняли мятежников, которые из мести коварно пустили издалека несколько стрел. В эту минуту жрецы Солнца выбежали из храма, и, прежде, чем к ним подоспела помощь, мятежники убили всех их. И теперь трупы покоились на земле у подножья залитого кровью храма, их одежды задирались, обнажив кожу, казавшуюся зеленой на фоне желтых мирт, усеянных красными и фиолетовыми камнями.
Христиане уходили, думая, что теперь все успокоилось. При входе в Сады их ждали женщины, дружеские лица пытливо смотрели на них, слышались слова любви; некоторые из христиан, раненые, шли, братски опираясь на других, утешавших их во славу Крейстоса. Но слово
Заль увидел подходившую к нему бледную и встревоженную Северу, хотя он думал, что она находится в гостеприимной мастерской Геэля; и в это время стрела вонзилась ему под сердце, туда, где он хранил мешочек с цветами Северы. Спокойно, чуть ли не улыбаясь, он извлек стрелу. Севера в ужасе, но при этом, не проронив ни звука, кинулась его поддерживать. Рядом Геэль опирался на руку Кордулы, блудницы, своим женским чутьем угадавшей, что сириец-горшечник обязательно придет туда, где будет трудно Элагабалу.
Медленно расходился еще остававшийся на улицах народ. Убегавшие солдаты метали в окна дротики и с грубым хохотом убивали встречных римлян. Жалобно пели трубы, со стороны Карин снова слышался гул, а в глубине улиц, но так высоко, что ни Заль, ни Севера не достали до нее взглядом – он от потери сил, она от забот о нем – качалась на длинном копье голова, багровая в нимбе окровавленных волос и бороды. Она в этот страшный день казалась похожей на другое солнце, тусклое, окруженное мятущимися облаками. Заль и Севера не заметили, что то была голова Магло, убитого в это утро.
XVI
Они шли медленно. Заль положил руку на свою рану, из которой текла тонкая струя крови; Севера все время поддерживала его, как подруга, сестра, мать, и на улицах люди смотрели на них, не стремясь им помочь. Поднимаясь по склонам Эсквилина, Заль молчал, а Севера дрожала в тревоге о нем. Одно время до них не доносился шум: восстание замирало вдали, и они очутились почти одни, так как их избегали испуганные прохожие. Но когда они перешли через большую дорогу, шум возобновился; народ снова наводнял улицы; солдаты бежали толпами, скакали всадники – и все требовали смерти Элагабала и возведения на трон Империи сына Маммеи.
Сзади них быстро шел кто-то, сопровождаемый другими, которым он делал знаки. И Севера слышала, как он воскликнул:
– Это Заль, перс, христианин!
По раздраженному голосу она поняла, что они замышляют недоброе против Заля, который тихо сказал ей:
– Мне знаком этот голос. Этот римлянин напал на меня однажды, когда я шел на собрание в Эсквилин…
То был Карбо, ударивший Заля кулаком в ту памятную ночь, тишину которой Элагабал нарушил посещением римских лупанаров, в ночь, полную топота лошадей катафрактариев Атиллия, когда Заль встретился с египтянином Амоном и потом, на собрании в Виминале, сорвал маску лицемерия с Атты. С тех пор прошли месяцы, любовь Северы расцвела, и он полюбил ее сильно и свято. Заль всецело отдался приятным воспоминаниям, но их прервал крик Карбо:
– Это друг Элагабала, убьем его!
Его спутники побежали за ним, но вдруг остановились, так как Севера обернулась. В ее глазах было столько мольбы и одновременно пламенной страсти, что они замерли, пораженные красотой, скромностью и душевной чистотой женщины, без всяких слов защищавшей своего друга в этот трагический миг. И люди не решились исполнить приказание Карбо, который давно ненавидел Заля без причины и даже мало зная его, просто из ненависти к христианам.
Вдруг послышался шум. Пехотинцы и всадники толпой спускались с Целия, и кровавая голова Магло высилась над ними на фоне неба. Солдаты гнали римлян, и скоро все улицы Эсквилина, занятые на севере
