— Доктор, — прохныкал Состель. — Дай ему что-нибудь тонизирующее. Видишь, как он слаб…
— Хм-м, да, такие стимуляторы есть… правнда, опасные, но ты же понимаешь…
— Быстрее! Они идут! Я чую их! Я чую запах человеческой ненависти!
— В этой комнате всегда сильные запахи, — проворчал врач.
Он шприцем ввел что-то холодное Роуну в руку.
— Хозяин, ты должен бежать, — Состель поднхватил его под руку. Роун оттолкнул его.
— Тащи их сюда, — закричал он. — Я хочу хоть из кого-нибудь вышибить дух! Я хочу отнплатить им за все, что они сделали с Дэзирен!
— Но, хозяин, Котшаи сильный и жестокий, он любит и умеет причинять боль…
— Я тоже! — заорал Роун.
Казалось, в кровь бросили кусочек льда. Звон в голове утих, превратившись в слабое жужжанние. Неожиданно он почувствовал себя легким и сильным, зрение прояснилось, только сердце, канзалось, колотится слишком громко.
— О! хозяин, их слишком много, — кричал Сонстель. — Ты не сможешь убить их всех. Ты болен. Беги… а я пока задержу их.
— Состель… найди Аскора с Сидисом. Помонги им выбраться из тюрьмы и отвези на конрабль.
— Если я выполню твой приказ, хозяин, ты убежишь? Дверь здесь, она ведет через узкий конридор вниз, на улицу.
— Хорошо, — выдохнул Роун сквозь зубы. — Я обязательно убегу, только ты найди их и отнправь на корабль… и позаботься об этой бедной девушке.
— Я позабочусь, хозяин, верь мне.
— До свидания, Состель. Ты — самый лучший человек, которого я встретил на Земле. — Роун открыл дверь и растворился в темноте.
Улица заметно отличалась от тех, которые уже видел Роун на Земле. Неосвещенная, с разнбитыми тротуарами, сквозь которые пробивалась трава. Он бежал по ней, а вдогонку ему лаяли собаки. Впереди виднелись ворота — массивная металлическая решетка с уродливыми шипами. Роун узнал ее по описанию Дарела. За ней притаилась зловещая темень и царствовали вонь и грязь — Нижний Город в своем разложении. Не останавливаясь, Роун подпрыгнул, подтянулся и легко перемахнул через ворота.
Роун потерял счет времени. Казалось, он пронбежал уже сотни миль сквозь темные, извилинстые, древние улочки, совершенно безлюдные, а собаки не устали преследовать его буквально по пятам. Однажды они загнали его в тупик, в полуразвалившийся домик; чтобы выбраться отнсюда, ему пришлось убить парочку животных, затем залезть на крышу и пробираться по скользкому шиферу, поскольку там они его донстать не могли.
А потом он оказался на улице среди уродов, будто из страшного сна, — землян в шрамах и оспинах, изнуренных болезнями и постоянным недоеданием. Женщины с запавшими глазами тянули костлявые руки, вымаливая хлеб и мендяки. Детишки с огромными глазами и шишконватыми коленями, юркие как маленькие пауки, преследовали его непонятными возгласами. Огромный, тучный мужчина с одним глазом, раснпространяя вокруг себя тлетворный запах, бежал за Роуном почти два квартала, пока Роун не схватил с магазинной витрины нож и не замахннулся на него.
Собаки давно отстали, и только обезображеннные лица мелькали повсюду. Жуткое зловоние мешало дышать, тусклые огни терялись в темнноте тесных улочек, вокруг витал запах запустенния и безысходной нищеты. Действие лекарства кончилось, и снова усталость вступила в свои права. Сначала Роун только спотыкался, а потом, упав, долго лежал, переводя дыхание и пытаясь отогнать от себя дикую толпу бродяг с горящими глазами.
Во рту у него пересохло. Он с трудом встал и направился к гудящему бару. В баре было жарко и смрадно, а несносный гул раскалывал его гонлову словно кувалдой.
Роун тяжело опустился за шатающийся стонлик, и зеленозубая женщина тут же скользнула на сиденье рядом с ним, зазывно толкнув его локтем. Роун зарычал, и ей пришлось убраться.
Появился огромный пузатый мужчина.
— Что будешь пить? — спросил он на очень плохом земном языке.
— Воду, — пробормотал Роун сухим шепонтом. — Холодную воду.
— Вода тоже не за бесплатно, — удаляясь, прендупредил толстяк.
Он скоро вернулся с толстым, сальным стаканном, не до краев наполненным мутной сероватой жидкостью.
— У меня нет денег, — признался Роун. — Возьми вот это, — он нащупал золотую пряжку от своей одежды и швырнул ее на стол.
Бармен схватил ее и, подозрительно оглядев, попробовал на зуб.
— Хей! — удивленно пробормотал он. — Да это же настоящее золото!
— Мне нужно место… для отдыха, — прошеленстел Роун сухими губами, пытаясь справиться с дурнотой, захлестывающей его все сильнее. — Приведи мне доктора…
— Ты болен, а? — Толстяк наклонился к Роуну, хитро заглядывая ему в лицо.
Заплывшие жиром глазки вдруг стали раздунваться и превратились в огромные плошки. Роун закрыл лицо рукой, пытаясь удержать сознание.
— Я знаю… место… где есть больше…— но сонзнание не слушалось его.
Нет, сейчас не время. Он попытался подняться и снова упал на стул. Стакан клацнул о зубы.
— Выпей, приятель, — шептал на ухо низкий голос. — Достану я тебе доктора, будь спокоен. А ты покажешь мне это место, а?
Роун проглотил тепловатую, вонючую жиднкость, которая заполнила желудок. Мужчина принес еще воды, теперь уже похолодней и пончище. Он даже стакан вытер — о свою рубашку.
— Слушай, парень, опасаться тебе нечего. Я, Похлебка, свой парень. Конечно, я дам тебе комннату. Большую комнату с кроватью и всяким танким. Только получше смотри, когда будешь принкрывать дверь, а то неизвестно, кто там может оказаться, — и он утробно загоготал.
— Мне нужно — отдохнуть, — попросил Роун. — Все… будет… в порядке. Найди моих друзей. Нандеюсь… у Дэзирен все хорошо. А потом… уйду из этого грязного места…
— Ты только не волнуйся, малыш. Я отлично тебя устрою. А потом мы побеседуем с тобой, где нам достать побольше таких безделушек. Но только ты никому не говори, понял?
— Ты меня…— Роун осекся, понимая, что все его попытки что-либо объяснить безуспешны. Он просто оперся на крепкую руку толстяка и довенрился ему.
Он пробивался сквозь кошмар лихорадки и погони, крови и жестокости… Режущий свет сленпил глаза; с трудам открыв их, Роун увидел занляпанный потолок,, грязные панели и рваные бархатные занавеси, а перед собой — сморщеннонго старикашку, тупо помаргивавшего глазами.
— Да ты, парень, действительно опасно болен. Умудрился подхватить все мыслимые болезни да еще парочку таких, о которых я даже не слынхивал.
Роун попытался сесть, его голова дернулась, и боль прошила ее насквозь, словно удар топонром. Он лежал, ожидая, когда же утихнет пульнсация в висках. Желудок болел так, словно его давили и топтали коваными башмаками, а тошннота захлестывала, как вспенивающиеся нечинстоты в выгребной яме.
— Обожглась? — гоготал старик откуда-то из глубины дома. — Похоже, ты так и стряпаешь с тех пор, как научилась держать ложку в руках.
Через стену Роун услышал звучный шлепок.
— За полмедяка я тебе и улыбаться-то не станну! — прокричал женский голос, и дверь хлопнула.
— Надо уходить, — сказал Роун. Он попытался сбросить с себя грубое одеяло, но снова нахлынула чернота.
— …какое-нибудь лекарство, заставь его говонрить, — донесся до него грубый голос бармена.
— Как скажешь, Похлебка… но он может умереть.
— Только сначала пусть скажет. Роун почувствовал холодное прикосновение к своей руке, затем резкий, болезненный удар.
— Где добыча, малыш? — потребовал грубый голос Похлебки.
— Надо подождать с часок. Ему надо немного поспать, чтобы набраться сил.
— Ладно, но если он сдохнет раньше, чем уснпеет сказать, я сверну твою костлявую шею.
