– Ты сумасшедший, – пролепетал Ускоритель. – Ты ошибся планетой. И вообще, хорошо бы вы исчезли, кошмарные видения.
– Ты теперь участник Содружества, – возразил доведенный до отчаяния Передатчик. – Вот тебе курс. Ускоряй!
Какое-то мгновение Ускоритель бездействовал. Он медленно стряхивал с себя оцепенение, начиная сознавать, что все это ему не приснилось. Он ощутил Содружество. Он ощутил спаянность Глаза с Мыслителем, всех четверых со Стенками, с остальными членами Команды – всех со всеми.
– Что это такое? – растерянно спросил Ускоритель. Он проникался единством Корабля, безмерной теплотой, близостью, достигаемой только в Содружестве.
Он стал ускорять.
Ничего не получилось.
– Попробуй еще разок, – взмолился Передатчик.
Ускоритель заглянул себе в душу. Ему открылся бездонный колодец сомнения и страха. Смотрясь в него, как в зеркало, он видел лишь свое искаженное ужасом лицо. Мыслитель осветил ему этот колодец.
Ускорители веками не расставались с сомнением и страхом. Ускорители воевали из страха, убивали из сомнения.
Но на дне колодца… там скрывалась тайна ускорения!
Человек, Специалист, Ускоритель – теперь он целиком влился в Команду, растворился в ней и как бы обнял Мыслителя и Передатчика за плечи.
Внезапно Корабль рванулся вперед с восьмикратной световой скоростью. И эта скорость все возрастала.
ТЕЛО
Открыв глаза, профессор Мейер увидел беспокойно склонившихся над собой трех молодых хирургов. Внезапно ему пришло в голову, что они действительно должны быть очень молоды, если решились на это; молоды и дерзки, не обременены закостенелыми представлениями и мыслями, с железной выдержкой, с железным самообладанием.
Его так поразило это откровение, что лишь через несколько секунд он понял, что операция прошла успешно.
– Как вы себя чувствуете, сэр?
– Все хорошо?
– Вы в состоянии говорить, сэр? Если нет, качните головой. Или моргните.
Они жадно смотрели.
Профессор Мейер сглотнул, привыкая к новому нёбу, языку и горлу. Наконец произнес очень сипло:
– Мне кажется… Мне кажется…
– Ура! – закричал Кассиди. – Фельдман, вставай!
Фельдман соскочил с кушетки и бросился за очками.
– Он уже пришел в себя? Разговаривает?
– Да, он разговаривает! Фредди, мы победили.
Фельдман нашел очки и кинулся к операционному столу.
– Можете сказать еще что-нибудь, сэр? Все что угодно.
– Я… Я…
– О боже, – выдохнул Фельдман. – Кажется, я сойду с ума.
Трое разразились нервным смехом. Они окружили Фельдмана и стали хлопать его по спине. Фельдман тоже засмеялся, но затем зашелся кашлем.
– Где Кент? – крикнул Кассиди. – Он удерживал осциллограф на одной линии в течение десяти часов.
– Отличная работа, черт побери! Где же он?
– Ушел за сандвичами, – ответил Люпович. – Да вот он.
– Кент, все в порядке!
На пороге появился Кент с двумя бумажными пакетами и половиной бутерброда во рту. Он судорожно сглотнул.
– Заговорил?! Что он сказал?
Раздался шум, и в операционную ввалилась толпа людей.
– Уберите их! – закричал Фельдман. – Где этот полицейский? Сейчас никаких интервью.
Полицейский выбрался из толпы и загородил вход.
– Вы слышали, что говорят врачи, ребята?
– Нечестно, это же сенсация!
– Его первые слова?
– Что он сказал?
– Он действительно превратился в собаку?
– Какой породы?
– Он может вилять хвостом?
– Он сказал, что чувствует себя отлично, – объявил полицейский, загораживая дверь. – Идем, идем, ребята.
Под его растопыренными руками прошмыгнул фотограф. Он взглянул на операционный стол и пробормотал:
– Боже мой!
Кент закрыл рукой объектив, и в этот миг сработала вспышка.
– Какого черта?! – взревел репортер.
– Вы счастливейший обладатель снимка моей ладони, – саркастически произнес Кент. – Увеличьте его и повесьте в музее современных искусств. А теперь убирайтесь, пока я не сломал вам шею.
– Идем, ребята, – строго повторил полицейский, выталкивая газетчиков. На пороге он обернулся и посмотрел на профессора Мейера. – Просто не могу поверить! – прошептал он и закрыл за собой дверь.
– Мы кое-что заслужили! – воскликнул Кассиди.
– Да, это надо отметить!
Профессор Мейер улыбнулся – мысленно, конечно, так как лицевая экспрессия была ограничена.
Подошел Фельдман.
– Как вы себя чувствуете, сэр?
– Превосходно, – осторожно произнес Мейер. – Немного не по себе, пожалуй…
– Но вы не сожалеете? – перебил Фельдман.
– Еще не знаю, – сказал Мейер. – Я был против из принципа. Незаменимых людей нет.
– Есть. Вы. – Фельдман говорил с горячей убежденностью. – Я слушал ваши лекции. О, я не претендую на понимание и десятой части, математическая символика для меня только хобби. Но ваши знаменитые…
– Пожалуйста, – выдавил Мейер.
– Нет, позвольте мне сказать. Вы продолжаете труд Эйнштейна. Никто больше не в состоянии закончить его. Никто! Вам нужно было еще пару лет существовать в любой форме. Человеческое тело пока не хочет принимать гостя, пришлось искать среди млекопитающих…
– Не имеет значения, – оборвал профессор. – В конце концов, главное – интеллект. У меня слегка кружится голова.
– Помню вашу последнюю лекцию в Гарварде, – сжав кулаки, продолжал Фельдман. – Вы выглядели таким старым! Я чуть не заплакал – усталое изможденное тело…
– Не желаете выпить, сэр? – Кассиди протянул стакан.
Мейер засмеялся.
– Боюсь, мои формы не приспособлены для стаканов. Лучше блюдечко.
– Ух, – вырвалось у Кассиди. – Правильно! Эй, несите сюда блюдечко!
– Вы должны нас простить, сэр, – извинился Фельдман. – Такое ужасное напряжение. Мы сидели в этой
