С Мариной сделалась истерика, она некрасиво выла и била себя в грудь, обтянутую колючим черным гипюром. Ей принесли воды, валерьянки и уложили на диван в кабинете ресторана, где проходили поминки. Скоро про вдову все забыли, выпивали и закусывали. Марина лежала одна в темноте, тихонько икая и отрыгивая валерьянкой.
Хуже всего было то, что смерть супруга подорвала благосостояние семьи. Марина привыкла ни в чем себе не отказывать, особенно не задумываясь о том, откуда все это берется. И Людка, дочь, тоже выросла избалованной, что твоя принцесса. Ей непонятно было, почему они больше не могут платить прислуге, отчего в холодильнике перевелась вдруг красная икра, не говоря уж о черной. В общем-то, мать и дочь не бедствовали – Муза отказалась от прав на родительскую квартиру, и Марина сдавала ее, тем и жила. Но ведь вы учтите, господа, что Муза тем временем выскочила замуж в третий раз! За того самого седовласого красавца, отставного министра. И уехала с ним в Англию, потому что в России, как выразилась она напоследок, стало грязновато и неспокойно.
Скажите пожалуйста, какие мы нежные! Грязновато, видите ли! Муза присылала шмотки и помогала деньгами, но это обстоятельство не могло смягчить сердца сестры. Она всегда находила, за что обидеться на Музу, и очень умело могла свои чувства продемонстрировать, так что Муза всю жизнь чувствовала перед Мариной вину и пыталась ее искупить. Безуспешно. Она была слишком красивой, слишком счастливой, слишком успешной для того, чтобы Марина простила ее.
Все немного изменилось в новом уже веке, когда овдовевшая Муза вернулась в родные пенаты. Марина встречала ее, ожидая увидеть несчастную даму в поношенном черном платье, выходящую из плацкартного вагона. Но Муза, естественно, прибыла самолетом и оказалась одета во что-то невероятно розовое и лиловое, опиралась на трость с хрустальным набалдашником в виде черепа. На нее озирались.
–?Что это на тебе? – ахнула Марина. – Разве ты не в трауре?
–?Представь, нет. Мы с Вольдемаром договорились на случай, если кто-нибудь из нас умрет, что другой не станет носить траура и кислую физиономию. А напротив, постарается украсить свои последние дни и вообще всячески прожигать жизнь. Правда отличная мысль? Смотри, эта шляпка – полная копия шляпки Ее Величества!
Муза стала прожигать жизнь. Она купила дом за городом и набила его под завязку картинами, скульптурами, антикварной мебелью. За каким-то необыкновенным зеркалом ездила аж в Кинешму.
Марину это все страшно раздражало. Ее раздражало, что сестра купила старый дом, разваливающийся, как и она сама, когда можно было выстроить модный коттедж. Ее бесило, что Муза тратит столько денег на никому не нужную рухлядь, в то время как родной племяннице уже давно нужна новая машина. А больше всего она злобилась из-за того, что Муза постоянно зазывала ее к себе жить. Марина всей душой хотела бы жить в особняке сестры среди чудесных вещей, принадлежащих ей, но быть приживалкой? Слуга покорный!
Переехать все же пришлось, появился благовидный предлог – после инсульта у Музы отказали ноги, и за ней теперь нужен был уход. Марина собрала вещи не медля. К тому же квартира была нужна Людочке, которая унаследовала от матери сложный характер и все никак не могла ни толком выйти замуж, ни найти нормальную работу. Первое время все шло на лад. Особенно если учесть, что Музу теперь было за что пожалеть – она обезножела, сидела в кресле и обслуживать себя не могла. Марина въехала в комнату на втором этаже. Муза любезно предложила сестре взять все вещи, которые ей понравятся, для обстановки комнаты. Марина приготовилась чувствовать себя счастливой.
И счастье пришло к ней.
Каждое утро, просыпаясь в одиночестве на широкой постели, сладко потягиваясь, она удивлялась сама себе – до чего, оказывается, приятна жизнь! Как хорошо просто жить, просто двигаться, ощущая свое тело. Просто смотреть по сторонам, видеть зелень травы, синеву неба, слышать пение птиц… И зачем она потратила невозвратимые года на бессмысленные обиды, на зависть и месть, когда жизнь так прекрасна, так нежна, шепчет на ухо такие заманчивые обещания?
Тут впору бы ощутить печаль и горечь, но Марина не могла больше себе этого позволить. Она и без того потратила много времени зря. Ей уже немало лет, времени может не хватить на то, чтобы насладиться жизнью как следует. Тьфу-тьфу-тьфу, она вполне здорова, а кроме того, им с сестрой достались такие удачные гены, что при благоприятном освещении обе выглядят вдвое моложе своего возраста. Муза-то начинает сдавать, а вот она, Марина… Жгучий, ядовитый формалин зависти словно законсервировал ее. Так что Марина должна прожить еще долго-долго и успеть получить удовольствие от всего, что раньше доставляло ей только муку. Например, можно плавать в бассейне. Или слушать музыку. Или кататься на автомобиле…
Марина стала лихо водить ловкий автомобильчик сестры, полюбив кататься по ночному городу. И в одну из этих поездок она нашла Милана. Свою запоздалую женскую судьбу.
Она ехала медленно, и сначала ей показалось, что этот мужчина просто идет по улице. Торопится в гости или вышел за сигаретами, да мало ли что! Но потом она подумала, что незнакомец, пожалуй, движется как-то слишком уж напряженно, словно старается идти как можно быстрее, не срываясь при этом на бег, чтобы не быть замеченным. А потом настигнутым. И тут же раздались звуки погони – крик, топот, неприятные сухие щелчки, которые Марина слышала только в кино. И тогда она приняла самое важное решение в своей жизни. Лихо подрулила к обочине, распахнула дверцу и крикнула:
–?Садитесь!
Он не раздумывал ни секунды, словно это было тоже самое важное решение в его жизни. Нет, так – словно от этого решения зависела его жизнь.
Скорее всего, так оно и было.
Незнакомец сел рядом, и только тогда Марина разглядела, как тот молод.
А он – видит морщинистую шею, и узловатые пальцы, и старческую гречку на тонкой фарфоровой коже, проклятые коричневые пятнышки, которые она изводит кремами, но никак не может извести. Отметинки времени, по числу прожитых месяцев, морозных или знойных. Но он не меняется в лице, и тогда, когда Марина лихо давит на газ, лихо катит его по ночному городу, он не сводит глаз с нее и улыбается неотразимой, сумрачной улыбкой.
Она совершает по-настоящему безумный поступок – привозит его в дом. Его, подобранного прямо на улице мальчишку, который может быть кем угодно: вором, сутенером, серийным убийцей. Он восхищенно присвистывает, проходя через гостиную, походя трогает чувственными пальцами медный желудь на решетке камина, и Марина ощущает привычную вспышку ненависти к сестре – ведь это ее дом, ее гостиная, ее камин, даже медный желудь тут не принадлежит Марине.
Но уж Милана-то она Музе не отдаст. Марина провожает его в гостевую комнату, но через полчаса тот уже приходит к ней. Поначалу не избежав некоторых трудностей, Милан находит ключ к ее телу, давно забывшему, что такое ласка, что такое прикосновения горячих и настойчивых мужских рук. К рассвету она влюблена в него, влюблена безумно, пламенно, как можно любить только в первый и последний раз. Утром она отвозит его обратно в город, и Милан уходит, взяв ее номер телефона, не оставив своего. Марина не отпустила бы его ни за что, но он говорит, ему надо домой. Впрочем, она уверена, что у Милана нет ни телефона, ни даже дома. Вернувшись, Марина застает сестру уже бодрствующей. У Музы такой недоумевающий вид, что, пожалуй, стоило учинить рискованное романтическое приключение только ради того, чтобы посмотреть на выражение ее лица.
–?Ты впала в старческий маразм, сестричка? Что это за поздний взрыв сексуальности?
–?Почему же взрыв, – пожимает плечами Марина, стараясь сдержать торжествующую улыбку. – Я всегда…
–?Ну да, конечно, – кривится Муза. – Жаль, что твой супруг не дожил до этого момента. Хоть немного бы порадовался в семье, бедняга.
В другое время этот намек свел бы Марину с ума – Муза прямым текстом говорит ей, что спала с ее мужем, что он жаловался ей на холодность жены! Но на сей раз Марина пропускает слова Музы мимо ушей.
–?Да ты мне просто завидуешь! – кричит она.
–?Одумайся, – с какой-то жалостью даже отвечает Муза. – Он просто развратный мальчишка. Он же тебе в сыновья годится, он ведь Людкин ровесник!
Не исключено, что даже моложе, думает вдруг Марина. Это твердое тело, горячечное дыхание… Вдруг
