она приняла предложение руки и сердца. Вера же как-то рассеянно пропустила столь ответственный, судьбоносный, по сути, момент в жизни сестры, потому что постоянно думала – вот теперь, когда обе они уехали, папочка наверняка опять пригласил эту... Одно только радует – она больше не будет носить мамин голубой халатик, потому что и его, и мамину шкатулку с немудреными драгоценностями перед отъездом Вероника предусмотрительно заперла в свой гардероб! Мама считала, что каждый человек имеет право на частную жизнь, поэтому все комнаты и все шкафы в квартире могли быть запертыми на ключ.
Дома и в самом деле чувствовалось присутствие женщины. Не домработницы, нет. Домработница Ольга Ивановна не ставила в вазу на столе еловые ветви, не покупала новый кухонный фартучек – обшитый кружевами, скажите, пожалуйста! – и не забывала алую помаду на подзеркальнике в ванной комнате! Веру этот сине-золотой футлярчик потряс до глубины души. Это был знак. Это был сигнал. Любовница отца, секретарь-референт Светлана (как же ее фамилия?) таким образом пометила территорию! А на полочке в прихожей обнаружились еще и новые тапочки с весьма кокетливыми меховыми бомбошками. «Я к вам пришел навеки поселиться», – как говаривал незабвенный Васисуалий Лоханкин.
Но все это еще распускались цветочки. Пора ядовитых волчьих ягодок пришла в тот момент, когда Виктория все же отбыла в далекий город Гамбург. Правда, это случилось не скоро. Вика во что бы то ни стало хотела окончить университет и получить свой красный диплом. Подруги недоумевали, но сестры, на некоторое время обретя прежнее единство, хором отвечали:
– Замужество – не повод оставаться без высшего образования. Бог даст, все будет хорошо, но никто не может знать, как там сложится. Диплом не помешает. И мама была бы довольна...
Вера к тому моменту университет окончила, получила диплом и теперь пыталась, что называется, делать карьеру. Карьера делалась довольно бодро – в маленьком городе имелось свое телевидение, радио, несколько газет и газетенок, даже региональное отделение общероссийской газеты. Вероника легко прошла конкурс и попала на телевидение, ее репортажи то и дело звучали в местных новостях, иногда ее даже показывали. Операторам нравилось детское, но такое серьезное личико Вероники, умилительно округлая фигурка, пепельные кудряшки, распахнутые голубые глаза. И ей нравилась работа – но надо признать, что, кроме морального удовлетворения, такая работа почти ничего не приносила. Зарплаты на телевидении были мизерные, этими деньгами Вероника, живи она одна, даже квартиру оплачивать не смогла бы! А ведь еще питаться надо, и следить за собой, и одежду покупать, потому что на телевидении замарашек не держат! Так что сейчас она работала только к славе своей, а содержал ее по-прежнему папа.
После короткого свадебного торжества, на котором было пролито больше слез, чем вина, молодые супруги уехали в старинный немецкий город. Перед отъездом разбирали вещи, книги, отбирали то, что Виктория хотела бы взять с собой на память о маме, – делили наследство. Делили не глядя на стоимость того или иного предмета, значение имела только память, только сладостный груз прошлого, которым вещь была отягощена. Обеим дорога была мамина чашка кузнецовского фарфора, но везти ее в такую даль, пожалуй, не стоило, она и без того с трещиной. За чашку Виктория забрала себе мамину брошку. А вот серебряную ложечку с ангелом, с которой мама поила их в детстве микстурой, решила взять, но что же Вере взамен? Топазовые сережки? Или кружевную шаль?
– Что это?
Виктория небрежно рассматривала извлеченную из шкатулки безделушку.
– Вроде бы украшение, но сломанное. Сережка без замочка?
– Нет. Это половина кольца, – сказала Вера. Ей показалось, что она уже видела эту вещицу, но смутно, словно во сне.
– Как странно. Лежало отдельно в бархатном мешочке. Можно переплавить и сделать подвеску, к примеру...
– Не надо, – покачала головой Вера. Она держала кусочек металла на ладони, и он казался ей горячим, раскаленным. Впрочем, не нагрели ли его руки сестры? Половинка кольца была тяжелой, и в этой тяжести были уверенность и сила. – Я оставлю его себе. Можно?
– Конечно, – пожала плечами Виктория. – И в придачу лазуритовые бусы! Они идут к твоим глазам. Ой, какая же ты у меня хорошенькая! Верунь, ты приезжай к нам в гости, ладно? У Карла столько знакомых, молодые футболисты... Может, и ты там встретишь кого-нибудь, а? Слушай, поехали сразу с нами, а? Останешься там жить...
До Виктории, похоже, только накануне отъезда дошло, что уезжает она в чужую страну, где долгое время будет вынуждена обходиться без друзей, без знакомых, без русского языка, без всего, что так долго составляло ее жизнь. Будет жить в уютном домике с садом, с красивым, молодым, богатым мужем, который занят важным делом... Но она так мало знает о нем! А как здорово бы вышло, если бы сестра поехала с ней! Почему ей это раньше не пришло в голову? Тогда еще было время ее уговорить! И так все замечательно, а могло быть еще лучше...
Вероника только кивала, грустно глядя на сестру. От счастья Вика похорошела еще больше – горели синие глаза, на щеках цвел нежнейший розовый румянец, губы пылали... Нет, пока Вика рядом, никто не посмотрит на ее невзрачную сестрицу! Им лучше сейчас поврозь. К тому же что значит – жить? Хозяин положения, как ни крути, Карл, а он ни словом не обмолвился насчет того, чтобы свояченица переехала в Гамбург. Конечно, Виктория могла бы его уговорить – вон как он на нее смотрит, как на икону Богородицы! Но зачем Вере положение приживалки? У нее свой дом и своя жизнь и будет свое собственное счастье!
И поезд ушел, а Вероника осталась. Осталась одна в незнакомом мире. Всегда рядом были мама и сестра. Теперь не было никого, только чужой, незнакомый отец и еще таксик Гек. И неизвестно – как в этом мире жить, как себя вести.
Светлана стала бывать в их доме чаще. Сначала украдкой. У Веры появились друзья, нередко она ездила тусоваться с телевизионщиками, возвращалась под утро. Отцу всегда звонила, предупреждала и чувствовала порой прорывающееся веселье в его голосе. Значит, собрался
Примерно через два месяца после отъезда Виктории Вера, выйдя утром на кухню, застала там Светлану. На молодой женщине был яркий шелковый халатик, она деловито хлопотала у плиты.
– Садись, Вероника. Завтракать будешь?
– Я на диете, – брякнула Вероника, краем глаза заметив – на сковородке скворчит яичница с колбасой, что-то пыхтит в кастрюльке.
– Да ты что? – радостно удивилась Светлана. – А на какой?
И, не дожидаясь ответа, продолжала щебетать:
– Знаешь, но позавтракать все равно нужно, иначе до вечера не протянешь, наешься на ночь, а это вредно при любой диете. Яичницу я для Юры жарю, а нам с тобой – овсянка!
– Терпеть не могу овсянку, – только и смогла выговорить Вероника. Яичница для Юры, надо же!
– Хоть чаю попей! – крикнула ей вслед обнаглевшая секретарша.
Но Вероника уже устремилась в комнату к отцу. Он одевался – стоял перед зеркалом, завязывал галстук, насвистывал дурацкую рекламную песенку про пингвинов.
– Пап, я должна тебе кое-что сказать...
– Да, Вероника, я тебя слушаю.
– Я встретила одного мужчину...
– Да ну? Очень рад за тебя. Я так понимаю...
– Ты не ошибся. Так вот – я его полюбила. И он меня тоже. Теперь мы будем жить вместе.
– Вот как?
Отец завязал наконец галстук и отошел от зеркала к столу, стал перебирать там какие-то бумаги. Вероника поняла – экспромт удался, она выбрала правильную тактику.
– Верочка, все это очень неожиданно... Может быть, ты приведешь своего избранника к нам в гости, мы познакомимся, обсудим все... И потом, извини, – ты где собираешься с ним жить, здесь?
– Да, здесь. Жилплощадь позволяет, так ведь?
– Хм-м... Неожиданно, сознаюсь. Но мы обдумаем все это, да. Поговорим вечером?
– Зачем же откладывать. – Вера чувствовала, что ее «несет». «Остапа несло», – как сказала бы мама. – Ты не приводил знакомиться с нами свою избранницу, не интересовался, нравится ли она нам, ничего мы не обдумывали и не обсуждали... Теперь она на кухне глазунью двуглазую поджаривает и овсянку по-хозяйски помешивает, а мы вынуждены с этим мириться!
