– Да-да, сюита! Сначала – мощный аккорд кедра с привкусом зеленого мандарина. Понимаешь меня?
– Чего тут не понять, – пробормотал Кленов, отметив, что Могилевский внезапно перешел на «ты». – Мощный аккорд кедра, чего проще.
– Ливанский кедр! Мужество! Сила! – экстатически вскрикивал Голубой Ангел, привлекая к себе внимание посетителей. Впрочем, вполне благосклонное внимание.
– Потом вступают пряные ноты. Шафран и имбирь. Шафран – интрига, имбирь – ностальгия. Загадочный Восток. Тайна одинокой души! Ночные мечты, о которых не говорят вслух!
Кленов попытался выразить заинтересованность.
– И наконец – жженый мед и молоко! Понимаешь? Нет, ты понимаешь?
«Все равно что отвечать на вопрос «ты меня уважаешь?» – подумал Кленов. Вслух он такого сказать не мог, потому собрался и ответил:
– А чего ж тут непонятного? Сотовый мед каплет из уст твоих, молоко и мед под языком твоим!
– Да! Ты все понял! Именно «Песнь Песней»! Финальные затухающие ноты – их услышит только тот человек, который поцелует твою кожу! Прикоснется к ней нежным эпидермисом губ! Это будет мой шедевр!
Кленов тоже значительно покивал. Быть может, Голубой Ангел и в самом деле великий парфюмер? Излагает, по крайней мере, складно и вдохновенно!
Могилевский уже погас. Тянул свой коктейль и глазел по сторонам. Пора было заводить главный разговор.
– Мне говорили, ты не так давно сделал замечательные духи… Вроде бы они назывались «Кира»…
– А кто говорил? – насторожился Петечка. – Хотя какая разница… Честно? Говно. Сляпал наскоро, из чего бог послал. Про носителя ничего не знал.
– Как же делал?
– Говорю тебе: спустя рукава. Заказ пришел внутренний, от кого-то из начальства. Я не знаю, от кого. Да они все в этом ни хрена не разбираются. Погоди, так откуда ты про эти духи знаешь?
– Я знаком с их владелицей, представь себе. Она… давала мне понюхать.
– Так она ими пользуется?
– Вовсю! – заверил Кленов самолюбивого гения. Он уже понял, что дело не выгорело, и начал скучать. – Они ей страшно нравятся.
– Ну, прелестненько. Хотя и это не главное. Мои духи должны нести на себе отпечаток личности, компрене?
– Уи.
Голубой Ангел рассмеялся. Внезапно Кленов понял, что Петечка действительно неплохой парфюмер и любит свое дело. Это редкость. За гиперболизированной внешностью нетрадиционного мальчика Евгению Эдуардовичу померещилась чистая и светлая, хоть и сумбурная душа. Ему отчего-то стало весело.
Но не было смысла затягивать вечер. Пора смываться. Иначе увидит его кто-нибудь в таком обществе! Засмеют потом.
Кленов не хотел обижать Голубого Ангела, потому провел финал встречи блестяще. Намекнул на срочное дело, поблагодарил за приятный и познавательный разговор и выразил надежду на скорое свидание.
– Конечно, милый! Обязательно позвони! – проворковал Петечка, обливая Кленова жженым медом и молоком ласкового взгляда. – И заходи в форум. До встречи!
Кленов с удовольствием раскланялся. Он знал – как только перешагнет за порог, Петечка забудет его лицо. А через пару дней и сам факт существования Кленова канет для Могилевского в мутнопамятные воды Леты. Такое уж это создание. Попрыгунья-стрекоза.
И, заводя мотор чужого «Опеля», Кленов от всего сердца пожелал несуразному Петечке Могилевскому удачи.
Но что же он узнал? Ничего. Меньше, чем ничего. Духи сделали в «МАРКе», и сделали недавно. Заказчик неизвестен. Их могла заказать и сама Кира. И все же Кленов чувствовал – он вышел на след.
Глава 18
Зевс и Деметра
– Мне нужно с то бой встретиться, – от это – го голоса у Александры сразу зачесалось под черепной коробкой. Интересно, могут ли чесаться мозги? Наверное, могут. – Ты меня слышишь?
– Разумеется, слышу, я ведь не глухая, – ответила Александра, теребя брелок на связке ключей. – Во- первых, здравствуй, Владимир.
– Здравствуй. Извини. Просто я… У меня…
– Я уже поняла, что ты находишься в некотором душевном смятении. Не так ли?
Александра сама себе поражалась. «Некоторое душевное смятение» – это ж надо такое выдумать? На Краснова, похоже, это произвело впечатление.
– Да. Ты права.
– Это касается меня? Или Киры?
– Тебя. И Киры. Мы не могли бы встретиться, чтобы обсудить все это подробнее?
С ума сойти! У него в голосе прямо-таки слышалось нетерпеливое звучание умоляюще-униженных интонаций. Что могло случиться?
Небо на землю рухнуло, что ли, а Александра и не заметила?
– Ты согласна? – допытывался Владимир.
– Согласна, – вздохнула Александра. – Где ваша светлость изволит назначить мне встречу?
– Я мог бы приехать к тебе, – после паузы заявил Краснов. – Ты позволишь?
Если б разговор происходил не в автомобиле, Александра бы с кресла упала! Но падать было некуда – впереди торчал руль, сзади подпирала спинка. Поэтому пришлось с достоинством заявить:
– Буду рада такому гостю. Приезжай сегодня же. Я дома после полудня. Запиши адрес…
– Записываю. С твоего разрешения, я приеду к часу.
На этом потрясающая беседа закончилась. Александра отключила телефон и сунула его в сумку. Чтобы больше никто не вздумал позвонить, чем-то ее отвлечь, что-то назначить. Кстати, ей пришло в голову, что у Краснова не было номера ее телефона! Этот разговор был странен не только по тону, но и по самому факту! Владимир Краснов не звонил Александре никогда. Она – да, звонила ему. Когда ей что-то было нужно. А было нужно ей очень редко. Но он ей не звонил… Или она все же давала ему номер телефона? Этого Александра, как ни билась, припомнить не могла.
Следовало спешить домой, предупредить Галину, привести себя в порядок. И хорошенько подготовиться к разговору – хотя как можно подготовиться к тому, о чем не имеешь понятия? Как можно готовиться к встрече с человеком, о котором практически ничего не знаешь?
Она знала о нем меньше, чем о самом случайном прохожем, спросившем, который теперь час. Как странно – у нее ребенок от Краснова, а они – совершенно чужие люди. Впрочем, такое часто бывает. Чаще, чем можно предположить.
Тогда, почти двадцать лет назад, она была очень молода, очень наивна. Наверное, очень хороша собой. Судить трудно. Фотографии тех лет сохранили вполне невинный образ девушки-ребенка с круглыми наивными глазами, но во взрослом шелковом платье и со взрослой прической. Она приехала в Ленинград, впервые в жизни вырвавшись из родного села. Город показался ей очень холодным, очень страшным и бесконечно чужим. У нее никого в городе не было… А ей предстояло здесь жить и учиться.
В институтском общежитии ее поселили в одной комнате с тремя такими же провинциалками, как и она сама. Неразлучные подружки, Людка и Оксана, занудные зубрилки, проводили все свое свободное время в библиотеке, говорить могли только об учебе. А третья… Нинка Кудякова, разбитная деваха, думала исключительно об удачном замужестве.
– У нас, девки, факультет женский, его так и называют – факультет старых дев, – вещала она вечерами, глядя в потолок и размазывая по мордашке огуречную маску. – А кончишь учебу – пойдешь в школу работать, там тоже мужиков не навалом. Так и прокукуешь век. Не знаю, как вам, а мне такое дело не подходит. Вы, зубрилки, в аспирантуру готовитесь? Да кому вы нужны в аспирантуре? Тут своих ученых полно. Поедете обратно в свою Мухосрань, всю жизнь с охламонами провозитесь, только и будет у вас
