— Вот как, более значительную, чем у Гомера? — поддразнил египтянин старого друга.
Глаза хирурга остановились на Никосе. Его плечи моряка были по-прежнему широки, он все так же давил в кулаке грецкие орехи и с удовольствием уплетал мясо. Но на покрытых шрамами руках и толстых предплечьях под серебристыми волосками виднелись коричневые пятнышки возрастной пигментации. И следы от мази из оксида алюминия после рака кожи, который зажгло воспетое им солнце. Позвоночник Никоса согнуло влево. Так мощную красивую статую убивает время.
— На какое же новое приключение ты отважился в этот раз? — поинтересовался египтянин.
Коллекционер искоса глянул на него.
— А придержать свой голод еще на часок ты в состоянии?
Египтянин переглянулся со своей женой:
— Как тебе будет угодно.
— Отлично! — Похоже, Никосу это было важно. — А дамы пока прогуляются. Медея?
Дальнейших инструкций молодой женщине не требовалось. Взяв жену египтянина под руку, Медея грациозно повела ее за дверь. Никос подошел к задней стене и сдвинул секцию панелей, поднимавшуюся от пола до потолка. За толстым стеклом оказалась скрыта комната. Египтянин улыбнулся этому показному жесту: мол, святая святых, женщинам вход воспрещен. Гость коснулся пальцами стекла — оно отозвалось холодом. Потайная комната Никоса охлаждалась кондиционером. Внутри виднелись витринные шкафы из нержавеющей стали с подсвеченными сзади стеклянными полками. Египтянин попытался рассмотреть, что лежало на полках, однако изнутри стекла витрин покрывала искрящаяся изморозь. В иной обстановке он принял бы это за камеру хранения медицинских препаратов или предметов искусства. Трудно было сказать наверняка, что именно содержалось там. Но он был уверен, что это диковинки природы или человека.
Открыв дверь, Никос ступил внутрь, коснулся выключателя, и свет залил стекло и металл комнаты.
— Входи, — пригласил он.
Комната была битком набита христианскими реликвиями. Их было не счесть. Египтянин не мог избавиться от ощущения, что его обманули. Выходит, источник нового вдохновения — вот эти безделушки? По-видимому, старый пират ударился в религию.
— Впечатляет, — наконец проговорил он.
Слово материализовалось, задержавшись перед лицом облачком пара.
— Не крути. Ты хотел сказать: «Никос, твой “дружок” совсем размяк».
— Мы с тобой старики. — Египтянин дипломатично пожал плечами. — Нам позволительно иметь богов.
На лице Никоса вновь появилась лукавая, загадочная ухмылка. Он еще не все рассказал.
— Тогда что это? — спросил египтянин, почувствовав облегчение.
Никос медленно, словно крадучись, приближался к замерзшим стеклянным полкам:
— Угадай.
Пронзительный белый свет заливал комнату — она напоминала уголок хрустального леса. Блестели стеклянные полки и их металлические каркасы. Мощи будто парили в воздухе.
— Ты знаешь, чьи они? — спросил хозяин.
— Такие штуки я видел в коптских церквях в Александрии и Каире. Святые реликвии. В них хранят останки мучеников… обломки костей, фрагменты мумифицированной плоти.
— Не исключено, а может быть, и нет. — Никос снял с полки восьмиугольный сосуд с прозрачными стенками и протянул его другу. — Мне пришлось вызубрить новый словарь. Целиком. Этот особенный вид хранилища называется «монстранция» или «остенсорий». Типа медальона. Общий термин — domus, что означает «дом». Своего рода смотровое отверстие, чтобы разглядывать святыни одним глазком. Чаще всего они изготовлены из драгоценных металлов и усыпаны жемчужинами, — объяснял он. — Но подлинный приз находится внутри. Видишь стеклянную капсулу? Этот симпатичный серебряный домик был построен специально для того, чтобы хранить ее в нем. Но это тоже не главное. В капсуле заключена душа. Она-то и является реликвией.
Никос коллекционирует мертвые души? Египтянин поднял монстранцию на уровень глаз и присмотрелся к заключенной внутри капсуле.
— Там есть что-то. Кость святого?
— Или собаки.
Хозяин убрал монстранцию и взял в руки крестообразный сосуд. На этот раз египтянин заметил маленькую красную наклейку на стекле. Крест был помечен номером 127.
Никос со щелчком, как сигарный ящик, откинул его крышку на петлях. Внутри покоился небольшой локон темных волос.
— Когда в Иерусалим хлынули крестоносцы, они перенасытили рынок подделками. Наводнили Европу дрянным, ничего не стоящим хламом. Вот почему я целиком и полностью завишу от науки. Все мои образцы отправляются в лаборатории Тель-Авива, Штутгарта, Парижа, Токио и Глазго для датировки и определения генотипа. А итальянцам я больше не доверяю: очень уж они легковерны. Стоит только шепнуть: «Мученик» — и их величайшие ученые начинают рыдать над микроскопами. Результаты их проб не более чем молитвы. Пустышки.
Египтянина впечатлила непочтительность Никоса, чья коллекция казалась ему теперь еще более непостижимой. Агиография — хобби новообращенного, но не те грандиозные разыскания, которыми похвалялся Никос, и не созданная им мифология, что бы она ни означала.
— Источники образцов варьируются. — Никос продемонстрировал различные артефакты. — Что-то от тел людей или животных, что-то непосредственно с места, где были приняты последние страдания. Ex ossibus означает, что проба взята из кости, ex carne — из плоти, ex pelle — из кожи, ex praecordis — из желудка или кишечника.
Никос показал на прядь черных волос:
— А это — образец, взятый из волос, то есть ex capillis. Он принадлежит женщине франкского или римского происхождения. Локон срезали, когда ей было предположительно двадцать лет. Результаты генетического анализа свидетельствуют, что она жила в пятнадцатом столетии.
— И конечно же, это «кусочек» Жанны д’Арк, — учтиво предположил египтянин.
Он надеялся, что друг не станет обращать его в свою веру. Это было бы скучно.
— Жанна д’Арк! Пятнадцатый век! — Никос захлопнул крышку. — Я в большой игре!
Египтянин был заинтригован. Они медленно двигались среди плодов странного урожая, и Никос рассказывал, как однажды во сне его посетила идея создания такой коллекции. С той поры он настойчиво шел к своей цели.
— Поначалу я был будто слепой котенок. Впрочем, как и всякий начинающий собиратель, — говорил он. — Тратил бешеные деньги на фальшивки, древние и современные. Меня нередко обманывали. Единственным моим утешением было то, что даже продавца индульгенций в «Кентерберийских рассказах» Чосера одурачили, продав ему кости свиньи. Теперь я намного искушеннее. Фальшивки распознаю сразу. И дельцы более осторожны в своих предложениях.
— Ты хочешь сказать, что существует рынок вот этих кладбищенских сувениров?
— Да еще какой оживленный! — воскликнул Никос. — Реликвии стали доступны. Проходят аукционы, закрытые для посторонних и крайне ожесточенные. Цены неустойчивы. Мои главные конкуренты — не церковники, а японцы, а в последнее время — китайцы, в основном дети маоистских военачальников. Из-за них цены на аукционах становятся космическими. Я решил использовать другие методы. Развернул сеть агентов в Восточной Европе и России, где политическая нестабильность вынуждает православные монастыри и церкви продавать свое имущество по сниженным ценам. Содержимое большинства усыпальниц разобрано. Остался в основном хлам: черепа, пузырьки с грудным молоком Богородицы да ампутированные пальцы известных святых. Мои лучшие приобретения осуществляются под покровом ночи.
Египтянин ухмыльнулся. Его друг — старый пират.
— Воруешь святые мощи?
— Вовсе нет. Я приобретаю сирот, — с улыбкой признался Никос. — Практика древняя, как сами реликвии. Furta scara[12] называется. Воровство святых мощей — проверенная временем традиция. Более тысячи лет монахи и епископы, рыцари и простые миряне
