— Да, да, как же, но может быть, это такие же религиозные типы, как вы, помешанные на демонах и прочем, — казалось, он чуть оживился. — Но вот я не верю. Эй вы, Смайт, отверните этого Эдамса, усадите его так, чтобы они с Загорой не видели друг друга.
Я вздрогнул, увидев, что Смайт и остальные бросились выполнять приказ.
— Сэр, их невозможно отделить друг от друга. Все дело в слишком большой синхронизации.
— Надо думать ещё и об этом? — холодно ответил Айзенштадт. Неожиданно я почувствовал, что его охватило то же благоговение, что меня я Каландру, но мгновение миновало, и теперь в нем действовал и говорил ученый, дотошный и скептический.
— Что у нас за записи? — бросил он техникам, сидящим у мониторов.
— Очень странные, — отозвался один из них. — Характеристики сердечной деятельности, кровяного давления и обмена веществ имеют тенденцию к понижению. Биотоки мозга… — он колебался, — если честно, доктор, я просто не знаю, как это понимать. Наличествуют черты, указывающие на умственную гиперактивность — они локализованы в весьма необычных участках, но одновременно присутствуют и элементы, указывающие на глубокий сон.
Айзенштадт задумчиво пожевал губами.
— Что-нибудь из этого соответствует известным формам медитации?
— Я бы не сказал. Разумеется, записи, которые мы здесь получаем, не предназначены для того, чтобы служить исчерпывающим списком.
— Сэр, — вмешался ещё один техник, — похоже, характеристики обмена веществ продолжают снижаться. Не очень быстро, но заметно.
— Существует реальная угроза жизни? — спросил Айзенштадт.
— Я… не знаю. Возможно.
Учёный кивнул с кисловатым видом.
— Эй, гремучники, вы ещё здесь?
Лица Загоры и Эдамса совершенно идентично скривились.
— Где «здесь»?
— Я имею в виду, вы ещё в контакте с нами? — чувствовалось, что его естество сопротивлялось тому, чтобы принять происходящее за чистую монету. — Нам хотелось бы узнать о вас побольше и, разумеется, рассказать о себе. А начать мы бы хотели с…
— У нас нет желания… больше узнать о вас.
Айзенштадт на секунду опешил, это неожиданное вмешательство сбило его с мысли.
— Так. Хорошо. Мы хотим выяснить, что представляет собой мёртвый гремучник и как он может быть подвергнут вивисекции. Возможно ли нам получить от вас…
— Мёртвых не бывает.
Ученый тихо вздохнул.
— Ах, вот как… понятно. Может быть, я недостаточно ясно выразился. Нам бы хотелось…
— Тела-дома могут умирать. Мы — нет.
— Да, именно это я и имел в виду. — Айзенштадт предпринял еще одну попытку. — Нам бы очень хотелось изучить один из ваших домов-тел. Если бы вы могли указать на один из тех, которыми вы не пользуетесь, и позволить нам…
— Вы можете взять для изучения трутня.
Учёный был вынужден снова замолчать на полуслове.
— Трутень, вы говорите? А что это такое?
— Тело-дом, выросшее из подвергнутого стери… лизации семени для того, чтобы им пользовался… кто захочет.
На какой-то момент мне показалось, что Айзенштадта захватили врасплох.
— Что вы имеете в виду, говоря «кто захочет»? У вас что, у всех есть тела-дома?
И снова вместо ответа тишина.
— Они говорили, что их тела-дома могут умирать, — тихо напомнила Каландра. Может быть, выращивание запасных домов-тел — их способ обретения бессмертия?
Ответом был раздражённый взгляд Айзенштадта.
— Давайте оставим метафизику в стороне! — рявкнул он, но за резкостью таилась плохо скрытая неуверенность. — Хорошо, гремучник, мы поняли. Вы можете указать нам на один из таких трутней?
Небольшая пауза. Затем, как всегда в унисон, Эдамс и Загора подняли руки и указали.
— Там, — шептали они. — Две тысячи четыреста… восемьдесят семь высот.
— Каких высот? — не понимал Айзенштадт. — Ваших, наших? Вы имеете в виду эти горы?
— Доктор, — воскликнул один из техников, прежде чем Искатели успели ответить. — У Эдамса отказывает сердце!
— Эдамс! Прервите контакт!
Лишь спустя секунду я понял, что это прокричал я. Искаженное судорогой лицо Эдамса, внезапно напрягшееся тело — все это буквально вопило о том, что его жизнь в смертельной опасности. Я шагнул к нему…
И меня тут же остановила рука Айзенштадта.
— Доктор…
— Давайте обождем, что предпримут гремучники! — взволнованно воскликнул он. — Отпустят ли они его или нет.
Я в ужасе уставился на него.
— А если нет?
Его взгляд по-прежнему был прикован к Эдамсу.
— Нам необходимо выяснить, что значит для гремучников человеческая жизнь. Лучшего момента для этого не найдешь.
И всё потому, что Эдамс был халлоа. Религиозный фанатик… почему бы им, в таком случае, не воспользоваться? Я до боли сжал зубы и снова повернулся к Искателям. Состояние Эдамса быстро ухудшалось, приближаясь к критическому.
— Гремучник! — заорал я. — Ты убиваешь его! Отпусти его!
Секунды тянулись, как часы, но ничего не происходило. Потом ощущение чужого присутствия внезапно покинуло и Загору, и Эдамса. Загора сразу как-то обмякла, с трудом дыша, её губы вяло шевелились…
А Эдамс без чувств упал на пол.
Врач из команды Айзенштадта был молодой и проворный и, в отличие от большинства тех, которых мне доводилось знать, не только не скрывал, но, казалось, даже готов был выставить напоказ недостатки в своей профессиональной компетентности.
— Если говорить начистоту, — произнес он, качая головой, — я не могу сказать вам, что с ним приключилось.
Айзенштадт вспыхнул.
— И, следовательно, ничего не можете сделать?
— Отнюдь, — засуетился врач, смущенный явным недовольством босса. — Я не знаю, что произошло, но это не значит, что я не могу лечить. — Он склонился над своим дисплеем. — Вот этот, например, — он обнаруживает слабые сердечные сокращения — мы уже снимаем этот симптом. — Он перешел к другому дисплею. — Сердечная травма. Вероятно, потребуется замена некоторых мышц сердца или их восстановление, но на данный момент его состояние стабильно. То же самое и с другими перенесенными им недугами.
Айзенштадт кивнул.
— А что с женщиной?
Врач пожал плечами.
— Небольшая сердечная травма в результате стресса, небольшие поражения нервной системы. Хотя особой опасности нет.
— Почему нет? Потому что она моложе?
— Большей частью, поэтому, — согласился врач. — Но, кроме того, мистер Эдамс имеет особую
