тёплой, мышцы руки были чуть напряжены, я ощутил, как бился на запястье пульс.
— Все в порядке, Жоита, — успокоила ее Каландра, ее голос звучал спокойно и умиротворяюще. — Вы сейчас сидите перед гремучниками и входите в состояние медитативного транса.
— Все проходит как обычно, — продолжала комментировать Каландра. — А теперь вдруг всё изменилось.
Удивление — небольшой страх — ощущение присутствия прежней, но слабее ощущаемой личности.
— Да, — подтвердила Каландра, — впервые вы обращаетесь с тем, что постоянно присутствовало в ваших прежних медитациях.
— Это очень сильно, — прошептала Загора, не открывая глаз, — что-то очень сильное.
— Непреодолимо сильное? — спросил Айзенштадт.
Пауза.
— Н-нет, — неуверенно ответила Загора, — но… — и замолчала.
— Она относительно легко прервала контакт, когда выяснилось, что Эдамсу стало плохо, — напомнил я Айзенштадту. — Вспомните, ведь они находились в очень пассивном состоянии во время контакта — ваша аппаратура зафиксировала почти что кому.
Он раздумывал.
— Думаете, это скорее следует приписать их собственной слабости, чем внешней силе гремучников?
— Я не думаю, что они смогли бы задействовать кого-то, кто не обладает соответствующей восприимчивостью, если вас это интересует, — сказала Каландра.
— Я того же мнения, — подтвердил и я.
Губы Айзенштадта скривились в презрительной гримасе. Да, именно это его интересовало и беспокоило.
— Позже мы вернемся к этому, — сказал он. — Продолжайте.
Каландра повернулась к Загоре.
— Теперь, Жоита, у вас есть контакт. Гремучники через вас и пастыря Эдамса говорят с доктором Айзенштадтом. Вы слышите этот разговор? Его начало? Или конец его? Или вы слышите и то, и другое?
В чувствах Загоры появилось какое-то сдержанное любопытство. Любопытство в сочетании с … это даже чуть походило на осознание настоятельной необходимости.
— Они очень хотят общаться с нами, — пробормотал я Айзенштадту.
— Ух-ух-ух, — заворчал он. И снова: — А почему они так долго ждали и сами не шли на контакт?
— Тише, — успокоила нас Каландра. — Жоита, есть что-нибудь, что они хотели бы сообщить? Или то, что они от нас скрывают? Что-нибудь, о чем мы у них не спрашивали?
— Я… я не знаю. — Лицо Загоры снова напряглось, она пыталась сосредоточиться. — Что-то есть. Что- то очень важное. Но я не могу… Я не могу этого точно вспомнить.
— Что-то, что может быть связано с поисками мёртвого гремучника? — спросил Айзенштадт.
Растерянность, замешательство.
— Я… не знаю.
Я услышал, как Айзенштадт пробормотал проклятие.
— Это нас ни к чему не приведет.
— Может быть, — высказался я. — А может, как раз приведет. — Я перехватил взгляд Каландры. — Тебе никогда не приходилось в детстве у себя в Бетеле играть в «выбывалки»?
Она недоуменно посмотрела на меня, потом ее лицо прояснилось.
— Да, играла. Можно и здесь попробовать, во всяком случае, не повредит.
— Что не повредит? — насторожился Айзенштадт.
— Игра называется «выбывалки», иначе говоря, процесс отсева, — стал объяснять я. — Вначале это было лишь игрой детей Смотрителей, но мне известно, что те же методы использовались и в серьёзной терапии. Сейчас нужно назвать какие-то темы, общие темы, и проследить, на какие из них её мозг отзовется.
— Когда вы используете спецнаркотики, то обычно добираетесь лишь до уровня самого сознания, но не глубже, — добавила Каландра, уже предвидя следующий вопрос. — А в этом случае можно забраться и чуть поглубже — и, если на сознательном уровне есть заблокированный участок, то можно его обойти.
— Значит, сейчас нам нужно лишь присоединить к ней датчики и попытаться проследить, что из этого получится? — спросил Айзенштадт.
— Да, но следует помнить, что датчики зафиксируют лишь саму её реакцию, не больше, — напомнил я ему. — А мы с Каландрой сможем попытаться ощутить и её эмоции при этом.
Он сморщился, потом всё же кивнул.
— Хорошо, давайте попробуем.
Я снова повернулся к Загоре, и мне стало вдруг совестно — она лежит здесь, а мы все втроем обсуждаем, что будем с ней делать, будто она какое-то бессловесное подопытное животное. Но если бы это ее как-то задевало, от меня бы не ушли ее негативные эмоции.
— Вы готовы? — спросил я. Она кивнула.
— Давайте.
Ничего.
— Оборона. Крепость. Тела-дома.
И опять ничего.
— Солитэр, — вставила Каландра. — Сполл. Божественный Нимб. Люди. Страх. Недоверие.
— Ну и что? — пробормотал Айзенштадт.
— Минутку, — проговорил я. — Небольшая вспышечка всё же была… — Страх, Жоита? Страх перед нами? Страх смерти? — И ещё вспышечка.
— Смерть, — ухватилась Каландра. — Смерть? Мёртвые? Пульт мертвеца? — Я посмотрел на Каландру… и в её сомнениях нашел подтверждение тому, что думал.
— Облако? — тихо спросил я Загору.
Вот! Вот, оказывается, в чём было дело! Подтверждение было очень слабым, но всё же оно было.
— Облако, — вздрогнув, повторила Каландра. Я повернулся к Айзенштадту.
— Это имеет отношение к Облаку, — сказал я. Он задумчиво пожевал губами, не отрывая взгляда от напряженного лица Загоры. Как ни странно, он не собирался оспаривать наше заключение… сейчас, во всяком случае.
— Мне необходимо знать детали, — потребовал он. — Уж не они ли ведут наши корабли через Облако?
Я смотрел на Загору, медленно проигрывая её ответы у себя в мозгу. В особенности меня интересовала её реакция на слово «страх».
— Этого я не знаю, — признался я. — Но, чтобы это ни было, это очень важно. И сюда имеет отношение и слово «страх».
Айзенштадт вздохнул.
— Мисс Загора… где-нибудь в ваших бумагах в этом вашем, как же оно называется, это ваше поселение, ах да, Мюрр… Так вот, нет ли среди ваших бумаг в Мюрре полного списка тех, кто достиг наибольшего совершенства в медитации?
Загора посмотрела на него, и в ее взгляде я увидел решимость.
— Я не могу просить моих людей участвовать в этом, — твёрдо заявила она.
— Боюсь, что вынужден настоять на этом, — столь же решительно возразил Айзенштадт. — Нам необходимо снова побеседовать с гремучниками, но ни вы, ни ваш друг Эдамс не в состоянии это сделать и…
— А почему пастырь Эдамс не может? — перебила она его. — А я вам отвечу почему — потому что он чуть не погиб. Вы что, думаете, я буду уговаривать кого-нибудь из моих людей взять на себя такой риск? Уж лучше…
— Это не такой уж большой риск, — не отставал Айзенштадт, изо всех сил стараясь быть правдивым. — Нам известно…
