Происшествие в провинции Гуандун
Уже темнело, а этого так называемого города чудес не было ни на каких картах.
Холли-Энн мечтала, чтобы мистер Ли ехал побыстрее. Агент по усыновлению оказался неважным водителем, впрочем, и агентом тоже. Восемь городов, пятнадцать сиротских приютов, двадцать две тысячи долларов — а ребенка все еще нет.
Ее муж, Уэйд, сидел, уткнувшись носом в окно. Последние десять дней они бороздили южные провинции, попадали в наводнения, страдали от болезней, убегали от эпидемий и почти голодали. Терпение у него лопнуло.
Везде то же самое, вот странно. Куда бы они ни приехали, в приютах не было детей. Повсюду им попадались только изможденные гидроцефалы, инвалиды, дети с врожденными уродствами — на грани смерти. Кроме них — необъяснимо! — детей в Китае не было.
Такого никто не ожидал. Агентство по усыновлению трубило, что в Китае видимо-невидимо подкидышей. Женского пола, сотни тысяч; крошечные девочки, первенцы, от которых избавляются семьи, желающие не девочку, а мальчика. Холли-Энн читала, что девочек-сирот продают в прислуги или в качестве будущих невест в семьи, где подрастают сыновья. «Пока не приехали мы», — подумала Холли-Энн. Словно явился какой-то Крысолов и увел всех детей. И не только сирот. Всех. Остались лишь следы — игрушки, воздушные змеи, дощечки для рисования. Но детей младше десяти лет на улицах не было.
— Куда же девались дети? — все время спрашивала Холли-Энн.
Уэйд тут же подбросил гипотезу:
— Они решили, что мы воруем детей, и прячут их.
Исходя из этого предположения и родился план партизанского набега. Удивительно, что Ли согласился. Они явятся в приют где-нибудь в глуши без всякого предупреждения.
Опускалась ночь. Ли вел машину по глухим улицам. Холли-Энн, конечно, не ожидала увидеть дождевые леса с пандами и монастыри, где изучают кун- фу, но окружающее напоминало чертеж какого-то сумасшедшего — сплошные объезды, тупики, провода, ржавая арматура, строительные леса из бамбука.
Наверное, Южный Китай — самое отвратительное место на земле. Холмы здесь срывают, чтобы засыпать озера под рисовые поля. Реки перекрывают плотинами. Странные люди — выровняли землю, а теперь еще рвутся в небо. Все равно что украсть солнце, чтобы освещать землю ночью.
По ветровому стеклу зачмокал кислотный дождь. Желтые мутные капли, похожие на плевки. В этих местах все горы изрезаны глубокими угольными шахтами, все топят углем. В воздухе висел дым.
Асфальт сменился грязью. Солнце село. Час ведьм. Холли-Энн уже видела такое. Милиционеры в зеленой форме куда-то исчезли. Из каждой двери, каждого окна, каждой ниши узкой улочки провожали глазами «белых дьяволов».
Темнота сгущалась. Ли затормозил: видимо, заблудился. Он опустил стекло, жестом подозвал какого-то мужчину, угостил сигаретой. С минуту они говорили, потом мужчина взял велосипед, а Ли тронул машину. Велосипедист держался рядом. Время от времени он что-то говорил, и Ли сворачивал на другую улицу. Через открытое окно на заднее сиденье попадали капли дождя.
Следующие пять минут автомобиль и велосипед двигались бок о бок. Потом проводник что-то проворчал, хлопнул по крыше автомобиля и укатил прочь.
— Это здесь, — объявил Ли.
— Шутите? — удивился Уэйд.
Холли-Энн вытянула голову, стараясь разглядеть что-нибудь сквозь лобовое стекло. Резкий свет фар освещал серое приземистое здание какой-то фабрики. От колючей проволоки тянулись зловещие черные провода, на стене надпись — огромные корявые буквы, выведенные красной краской. Вид сзади загораживали недостроенные высотные здания. Словно они попали в какой-то вымерший город. Отсюда в разные стороны буквально растекалось оцепенение.
— Давайте заканчивать, — сказал Уэйд и вышел из машины. Он потянул дверь. Гармошка из колючей проволоки закачалась, как капли ртути. Первое впечатление оказалось ошибочным. Это скорее не фабрика, а тюрьма. Колючая проволока, надписи явно преследовали одну цель — изоляцию.
— Что за приют такой? — спросила Холли-Энн у Ли.
— Хорошее место, никаких проблем, — ответил он.
Но сам, по-видимому, нервничал.
Уэйд постучал в простую дверь. На фоне серого кирпичного ландшафта он как будто уменьшился. Никто не ответил, и он просто повернул ручку; металлическая дверь открылась. Уэйд не стал оглядываться, чтобы кивнуть или покачать головой. Просто вошел.
— Молодец, Уэйд, — пробормотала Холли-Энн.
Она выбралась из машины. Ли свою дверь не открывал. Холли-Энн постучала ему в стекло.
Ли посмотрел на клиентку сквозь легкое облачко табачного дыма, явно желая ей провалиться, потом протянул руку и выключил зажигание. Дворники остановились. Его лицо расплывалось за мокрым стеклом. Потом он вышел. Холли-Энн подумала, нагнулась над задним сиденьем и взяла пакет с подгузниками. Ли не стал выключать фары, но запер дверцы. «Бандиты», — пояснил он.
Холли-Энн пошла впереди. С обеих сторон тянулись кривые буквы. Потом на кирпичах появились черные отметины — подпалины от огня. У подножия стены насыпаны оплавившиеся куски стекол — видно, тут применяли бутылки с коктейлем Молотова. Но кто же мог напасть на сиротский приют?
Металлическая дверь была холодной. Ли прошмыгнул вперед и пропал в темноте. «Подождите», — попросила Холли-Энн. Но его шаги уже удалялись по коридору.
Напоминая себе о цели своего приезда, Холли-Энн шагнула внутрь. Она глубоко вдохнула, пытаясь по запаху определить, есть ли тут младенцы. Она смотрела по сторонам в поисках картинок, или детских каракулей на стенах, или следов от детских ладошек. Но вместо этого штукатурку оскверняли корявые узоры из дырок. «Термиты», — подумала она с отвращением.
— Уэйд! Мистер Ли!
Холли-Энн пошла по коридору. В трещинах стен виднелся мох. Двери выломаны, в проемах зияла тьма. Если в комнатах и были окна, их, видно, заложили кирпичом. Все кругом замуровано. Потом Холли-Энн увидела гирлянду разноцветных огней. Удивительное зрелище. Кто-то протянул тут сотни разноцветных гирлянд — красные, зеленые, белые мигающие огоньки. Причем красные в виде перца, зеленые в виде лягушек, а голубые — рыбки — наподобие тех гирлянд, что можно увидеть в мексиканских ресторанчиках «Маргарита», там, дома. Наверное, они просто нравятся детям?
Воздух стал другим. Откуда-то просочился запах. Аммиак, застарелая моча. И запах детского кала. Ни с чем не спутаешь. Здесь есть младенцы. Впервые за несколько недель Холли-Энн улыбнулась. Ей хотелось себя расцеловать.
— Эй! — позвала она.
В темноте пропищал детский голосок. Холли-Энн вздернула голову, словно крошка окликнула ее по имени. Она пошла на звуки — в боковую комнату, где пахло нечистотами и лежалым старьем. Свет гирлянд сюда не достигал. Холли-Энн постаралась успокоиться, потом встала на четвереньки и стала пробираться вперед на ощупь. Кругом валялось что-то холодное. Ей потребовалось все самообладание, чтобы не думать о том, к чему она прикасается. Овощи, рис, какие-то отбросы. Больше всего она старалась не думать о том, кто выбросил сюда живого ребенка.
Пол уходил куда-то вниз. Может быть, тут произошло землетрясение? Холли-Энн почувствовала лицом дуновение воздуха. Казалось, дует откуда-то снизу. Ей вспомнилось, что тут повсюду добывают уголь. Наверное, город стоит прямо на старых шахтах, и некоторые из них обваливаются.
Ребенка она нашла на ощупь — по теплу. Так, словно это всегда был ее ребенок, словно она вынимала его из кроватки, Холли-Энн взяла сверток. Маленькое существо пахло кислым. Такая крошка. Холли-Энн провела пальцами по животику — болтающаяся пуповина была совсем мягкой, как будто только что перерезана. Девочка, нескольких дней от роду, не больше. Холли-Энн прижала маленькое тельце к груди и прислушалась. У нее упало сердце. Она поняла, в чем дело. Малышка больна, она вот-вот умрет.
— Бедная, — прошептала Холли-Энн.
Сердечко девочки едва билось. В легких что-то хрипело. Ей осталось совсем недолго.
Холли-Энн закутала ребенка в свой свитер и, стоя на коленях среди вонючего мусора, стала баюкать девочку. Может ей так суждено — почувствовать себя матерью всего на несколько минут? Что ж, лучше так, чем совсем никак. Она поднялась и отправилась назад — к коридору с разноцветными огоньками.
Ее остановил негромкий шум. Раздался странный звук, как будто поднимал хвост железный скорпион, готовясь напасть. Холли-Энн медленно обернулась. Сначала она даже не заметила ружья и военной формы. В темноте стояла очень высокая и мускулистая женщина, которая не улыбалась, наверное, уже много лет. Стриглась она, должно быть, с помощью ножа. На вид из тех, кто всю жизнь сражается, но никогда не побеждает.
Незнакомка разразилась свистящей фразой на китайском. Сердитым жестом указала на сверток в руках Холли-Энн. Было ясно, чего она хочет — чтобы младенца вернули обратно, в загаженную комнату.
Холли-Энн отпрянула, крепко прижимая ребенка к себе. Медленно подняла пакет с подгузниками.
— Все в порядке, — сказала она высокой женщине.
Женщины изучали друг друга, словно представители двух разных биологических видов. Холли-Энн гадала — не мать ли это ребенка, но решила, что такое невозможно.
Китаянка неожиданно нахмурилась и ткнула дулом в пакет с подгузниками. Потянулась к ребенку. У нее были крестьянские руки, грубые, как у мужчины.
За всю свою жизнь Холли-Энн ни разу не сжимала по-настоящему кулаки, не говоря уж о том, чтобы ими размахивать.
Ее первый в жизни удар пришелся китаянке по узким губам. Он был не таким уж сильным, но у той потекла кровь. Холли-Энн опомнилась и обхватила ребенка обеими руками.
Китаянка вытерла с подбородка струйку крови и направила дуло ружья на Холли-Энн. Та испугалась. Но китаянка почему-то ограничилась сдавленным ругательством и дернула стволом. Холли-Энн направилась, куда указывала женщина. Вот-вот появится Уэйд. Деньги перекочуют в другие руки, а они с мужем уйдут из этого ужасного места.
