30
Али покинула могилу Грегорио под карстовой воронкой, убившей его. Остановившись на безопасном расстоянии, оглянулась, чтобы попрощаться. Груда камней выглядела маленькой и одинокой. Сердце Али разрывалось.
«Останься».
Она явственно слышала его голос.
Али бежала от смерти Грегорио — по крайней мере, пыталась. Но Грегорио нашел ее.
И не только он.
«Мама? — Ветер принес голос Мэгги. — Помоги мне, мама».
Али вскинула на плечи рюкзак. Она решила не поддаваться безумию. Туннель вел вниз. Сила тяжести на ее стороне. Но дувший в лицо ветер и голоса, звучавшие у нее в мозгу, превращали спуск в бесконечный подъем.
Капли с потолка пещеры и клочки тумана словно лизали ее. Все здесь имело температуру человеческого тела, даже тьма. Словно Али пыталась влезть в собственную кожу.
Найти выход можно только впереди, в неизвестности. Прежде чем упасть, Грегорио отвязал веревку. Али ни за что не подняться по отвесной стене. Пути назад нет.
В то же время она не могла сказать, что продвигается вперед. Прошлое наступало со всех сторон — спереди и сзади.
«Александра, — умолял Грегорио, — останься со мной».
«Мама, мне плохо, — плакала Мэгги. — Найди меня».
Подгоняемая и одновременно удерживаемая мертвыми, Али погружалась в каменные джунгли. Она не стала придумывать способы измерения глубины. Просто шла.
Незадолго до того, как сели батарейки фонарика, она наткнулась на след. Под каменным выступом скалились выцарапанные на камне инициалы, заросшие красным и желтым мхом.
— Макнаб, — произнесла Али, ведя пальцем по буквам. Она искала другие следы, но не нашла ни алефа, ни подписи Айка, ни каких-либо предметов. Тем не менее Макнаб прошел этим путем. По какой-то причине он спускался именно здесь. Али испытывала к нему бесконечную благодарность.
Налобный фонарь погас внезапно. Луч не терял силу постепенно, а просто исчез.
Она должна была это предусмотреть. И думала, что предусмотрела. Спелеологи всегда берут с собой запасной источник света, а иногда два или три. Грегорио упал прямо на ее рюкзак и разбил карбидную лампу. А запасной фонарь она не могла найти.
Тьма обступила ее со всех сторон. Забиралась под одежду. Вместе с воздухом проникала в легкие. Рюкзак вдруг показался неимоверно тяжелым, словно весил не меньше тонны.
Али знала медицинский термин для охватившей ее паники: диссоциированная истерия. «Блэклок», как выражались колонисты, пещерное помешательство. Люди сходили с ума. Им казалось, что кто-то ползет у них по коже. Некоторые бросались в пропасть или в реку.
Али заставила себя успокоиться. Не можешь стоять — сядь. Сбросила рюкзак. Села. Колени перестали дрожать. Потом стала вслух считать пульс. Это помогало связать чувства с внешним миром, заняться чем-то осмысленным.
«Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть…»
Вокруг нее словно материализовался кокон. Слова сдерживали тьму.
Поставив рюкзак между колен, Али принялась на ощупь перебирать его содержимое.
— Носки, — громко произносила она. — Ложка. Зубная щетка.
Каждый произносимый звук был кирпичиком в стене. В боковом кармашке рюкзака Али нащупала полиэтиленовый пакет с запасными батарейками. Удивительно, но ни одна не подошла к налобной лампе. Торопясь уйти как можно дальше от Грегорио, она оставила там фонарь.
Вглядываясь во тьму, Али уговаривала себя.
«Терпи. Ты должна выдержать. Выжить».
Она снова сложила вещи в рюкзак, вспоминая, где лежала каждая. Права на ошибку у нее не было. Потом встала, надела рюкзак. Вытянула руки вперед, сделала осторожный шаг, еще один. Наткнулась на стену туннеля.
«Победа».
Касаясь пальцами стены и нащупывая путь, Али двинулась вперед.
Айк часто повторял, что видеть можно не только на свету. Главное тут — время. Чтобы привыкнуть к подземному миру, человеческому глаза требуется время — или новейшие лекарственные средства. Современные колонисты отдавали предпочтение препаратам, повышавшим концентрацию светочувствительного вещества родопсина, или зрительного пурпура, в глазу. Другие делали себе уколы витамина А или пользовались глазными каплями, увеличивающими количество палочек в сетчатке. За неимением лекарств Али могла надеяться только на время.
Придерживаясь за стену, она шла навстречу ветру. Сидеть и ждать в темноте — не для нее. Тем более что голоса становились громче. Если это следствие сенсорной депривации, значит, она становится все более беззащитной.
Грегорио взывал к ней из могилы. Мэгги умоляла.
«Привет, малыш, — говорил отец. Знакомый голос любителя сигарет „Лаки страйк“. — Боже, как я по тебе скучал. Я жду тебя внизу».
«Я помню, как вынашивала тебя», — шептала мать.
Если голоса — всего лишь обрывки воспоминаний, почему они такие несчастные? Причем несчастье не объединило их. Каждый требовал ее внимания. Это пугало Али. Они казались голодными.
«Помнишь, как ты сломала руку? — говорил отец. — Я возился с тобой».
«Я полюбила тебя еще раньше, чем придумала тебе имя. — Убаюкивающее воркование матери. — Ты была моей исполнившейся мечтой. И остаешься ею. Найди меня».
«Мама, помоги».
«Александра».
По спине пробежал холодок. Неужели они борются между собой за нее?
— Семьсот семьдесят девять, — вслух произнесла Али, считая шаги.
Спускаясь все ниже, она мысленно разгадывала кроссворды. Пела песни. Что угодно, лишь бы заглушить их мольбы.
Она устроила привал в темноте, нащупав ровную площадку. Среди камней шуршали какие-то животные. Этот звук прибавился к голосам. Али нанесла ответный удар, начав называть состав шоколадного батончика.
— Коричневый сахар, — объявила она. — Овсянка. Арахис.
Голоса не исчезали, преследовали ее даже во сне. Сон был таким приятным, что просыпаться не хотелось.
Она ехала на лошади вместе с матерью. Вдыхала аромат отцовского одеколона «Брут». Строила с Мэгги замки из песка. Целовала Грегорио.
Сны были совершенными, словно сотворенными специально для нее.
А затем стали появляться провалы. Они разрывали ткань сна, как пустые кадры фильма. Только не совсем пустые. Али пыталась убежать от них. Там что-то было. Неприятное. Дурное. Али совершила ошибку. Заглянула в провал.
