нашел в лесу?
— Вы не знаете, — твердо заявил Огастин.
— А кто, черт возьми, мог украсть тело? — сказал Льюис.
Хью начал было описывать дикаря, но Огастин прервал его.
— Джошуа, — сказал он. — Один из пещерных людей.
Рейнджеры использовали эти слова сегодня днем, они говорили о пещерных людях, как будто отшельник относился к какой-то редкой, вымирающей разновидности, был каким-то американским йети.
— Джошуа? — переспросил Льюис. Хью вскинул на него взгляд. — Он не мог когда-то служить в работниках по хозяйству? Это было тридцать лет назад, сынок. Настоящая скальная крыса. В него попала молния. Я думал, что он умер.
— Это случилось задолго до меня. Но он выжил, — подтвердил Огастин. — Все время возвращался сюда. Наконец администрация сдалась, и ему позволили остаться здесь — редкое проявление милосердия. С тех пор он живет в пещерах и звериных берлогах, питается отбросами, которые оставляют туристы, иногда ловит больную дичь, собирает орехи и ягоды. Когда говорит — не то проповедует, не то бредит. Мы до сих пор считали его безобидным.
— Кто-нибудь должен знать, где его можно найти, — сказал Льюис.
— А вы представляете, сколько у него может быть укрытий?
— Как насчет собак? — спросил Льюис. — Разве нельзя пустить собак по следу?
— Это не она, — сказал Хью. — Уверяю вас.
Впрочем, Огастин ему не поверил.
— Остальных удалось найти? — спросил Хью. Он хотел, чтобы Огастин сохранял достоинство или, по крайней мере, не сломался сейчас прямо перед ними. — Они шли втроем. Не могли же они все исчезнуть.
Конечно, они могли упасть — все три. Одна, стоявшая на страховке, могла ошибиться и отправить своих подруг в гибельный полет. Но рейнджеры тоже понимали это, и Хью своими глазами видел, как они искали повсюду, не забывая внимательно разглядывать верхушки деревьев.
— Мы звали их. Никаких признаков того, что там кто-то есть.
— Их найдут, — сказал Льюис.
— Я знаю, — отозвался Огастин.
Это было сказано без эмоций и являлось скорее данным самому себе обещанием позаботиться о мертвых и раненых. И продолжать надеяться.
5
Хью рассматривал их отражения в темном окне.
В ближайшие дни Эль-Кэп наверняка заставит их раскрыться и выяснить, осталось ли в каждом из них хоть что-нибудь или весь песок уже высыпался. Хью и Льюис пройдут испытание скалами. Огастин, вероятно, поцелует холодный лоб или руку — то, к чему еще будет возможно прикоснуться, — и начнет знакомство со скорбью — будет проходить самый трудный урок из всех возможных. И что бы ни случилось на стене или в прилегающем к ней лесу, им предстоит измениться. Каждый уйдет отсюда не таким, каким пришел. Эль-Кэп позаботится об этом.
И, пока Хью пристально глядел в темное стекло, в нем, как в зеркале, всплыло женское лицо. Льюис и Огастин даже не заметили, как с другой стороны окна к ним незаметно присоединился призрак. Его глаза неотрывно следили за Хью.
В первое мгновение, только-только возникнув из темноты, она могла оказаться какой угодно женщиной — старой или молодой, а возможно, просто бесплотным воплощением женщины. Когда же она приблизилась, ее черты стали обретать определенность. Бледность сменилась цветом. Губы оказались полными и красными. Хью показалось, что она движется прямо к нему, соблазнительная и опасная одновременно. Неужели он вообразил явление мертвой девушки? Подойдя вплотную, она вздернула подбородок, выпятила губы и приложила их к стеклу, недвусмысленно показав тем самым, что поцелуй предназначается Хью.[8]
— Рэйчел, — пробормотал он.
Она постучала в окно, и двое мужчин, не видевших ее приближения, вскинули головы. Беззвучно рассмеявшись, она вновь исчезла в темноте и еще через минуту появилась в дверях. Мужчины поднялись на ноги, Льюис встал последним.
— Моя жена, — объяснил он Огастину.
Хью еще не видел ее такой — в джинсах, сшитых на заказ, и черном свитере, подчеркивавшем все выпуклости торса, с соразмерно и точно наложенной косметикой и широким шагом, заставлявшим предположить, что она ежедневно играет в теннис или занимается аэробикой. Ее красота смущала его. Она так сильно отличалась от той красоты, которую он помнил. Что поделать, прошло уже больше трех десятков лет.
Ничего не осталось от юной девушки, с удовольствием питавшейся гранолой, собиравшей волосы в конский хвост и повязывавшей лоб цветной банданой. Они с Энни были очень близкими подругами, их связывала готовность вести походную жизнь и переживать за своих парней, рискующих на скалах. Вчетвером, двумя парами, они объездили все Западное побережье от Байи до Ванкувера — тысячи миль.
— Наконец-то, — сказала она Хью и чмокнула его в губы. У него мелькнуло мимолетное ощущение, будто она тридцать лет только и ждала, когда ей удастся обнять его. Хью также удивился тому, насколько хорошо она сохранилась. Он был почти смущен. Льюис, глядя на него через плечо жены, улыбался от уха до уха. Она же отодвинула Хью на расстояние вытянутой руки, окинула взглядом с головы до ног и снова притянула к себе для второго, долгого и крепкого объятия. — Совсем не изменился.
Она была цыганской душой их содружества, всегда на ногах, глаза закрыты, руки воздеты к небесам, подвижная и неуловимая, как струйка дыма, казалось в любой миг готовая уплыть в просторы космоса. В те дни все было настолько новым, свежим и реальным: музыка, искусство плаката, цветы в волосах, комиксы о приключениях Конана, даже античные войны. Он помнил костры из плавника, подобранного на тихоокеанском побережье, дыхание океана под крупными яркими звездами.
Энни несравненно исполняла шедевры Дженис Джоплин,[9] вкладывая душу в каждый звук, в каждую ноту. Хью разучил на своей гармонике несколько риффов[10] Джона Майалла,[11] подходящих едва ли не на все случаи жизни. Льюис в девятнадцать лет с пеной у рта проповедовал взгляды ортодоксальных битников, утверждал, что искусство спонтанно и что скалолазание — это искусство. Между песнями он возносил хвалы своему драгоценному Гинзбергу,[12] которого все остальные считали жирным волосатым старпером. Хью был всегда готов спорить с ним, как будто все это имело хоть какое-то значение. Наплевать на претензии на элитность всяких там наркоманов, голубых и розовых, анархистов, битников и городских всезнаек. Истинную свободу можно найти только в диких местах. Среди скал.
Она выпустила его из объятий.
— Это мистер Огастин, — сказал Льюис, и Огастин вежливо пожал руку Рэйчел.
— Вы идете с ними? — спросила она.
Огастин нахмурился, словно недопонял ее вопрос.
— Вы имеете в виду — на Эль-Кэп?
— Разве вы не проводник? — Рэйчел продолжила наступление. — Я-то обрадовалась, что у них проснулся здравый смысл.
— Проводник? Для них?
Хью ощутил к парню такую благодарность, что не смог бы передать ее словами. Для них. Их не забыли. До этого мгновения он даже не сознавал, с каким нетерпением ждал чего-нибудь в этом роде. Он
