Хью взял у Огастина опояску со снаряжением.
— Ладно, — сказал он. — До поры до времени.
Он включился в гонку, хотя она была уже совсем не той, в которой он стартовал. И Огастин уже не вел в одиночку свое соревнование с Эль-Кэпом. С этой ерундой было покончено. Глаз Циклопа и холодный безмолвный лагерь — где бы он ни находился — представляли собой лишь достопримечательности пути.
С этой минуты Хью был обречен пройти дорогу до конца. Именно ему предстояло найти выход из пропасти. Если он сможет это сделать и добраться до вершины, то дым расступится, откроется дно долины и он, конечно же, сможет прочитать на нем свою судьбу.
20
На протяжении следующего подъема тонкий слой сажи осыпался, словно хлопья застывшего жира. Подошвы его скальных тапочек просто-напросто не находили опоры на скале. Весь вес тела приходился на натруженные руки. И снова ему пришлось пройти всю длину веревки, прежде чем удалось обнаружить на стене место для закрепления якоря.
Пока Огастин пил и налаживал страховку, Хью вытащил мешок. Потом он вынул блокнот и добавил на свою карту еще одну линию. На соседней странице он написал: «160, 5.10, без болтов, только закладки, (1–2»), НВ'. По странице бежали четкие линии, проведенные шариковой ручкой к нескольким точкам, разбежавшимся в разные стороны, как в мультфильме, черточкам обманных трещин, другим линиям и разным иероглифам. «Много т. крючьев и закладок, клювы» — гласила одна подпись, а в другом месте было написано: «Веревку зажимает!» и «Безголовый крюк».
Для альпиниста каждая пометка была исполнена глубокого смысла, и потому Хью вел свои записи чрезвычайно скрупулезно — хотя и сам понимал, что данная карта в определенном смысле представляла собой нечто невразумительное. У нее не было начала и не будет конца, поскольку они вошли на Стену троянок неизвестно где и их восхождению предстояло закончиться, когда они доберутся до женщин. По сути, этот набросок, оторванный и от земли, и от вершины, нельзя было даже назвать картой.
Он ощущал чрезвычайно неприятную неуверенность в собственном местонахождении. Умение ориентироваться стало для него неотъемлемым качеством еще с тех пор, когда он совсем молодым вел сейсморазведку нефти в устье Луизианы. Он всегда знал свое местонахождение — чем дальше от жилья, тем точнее. В глубине пустыни или среди безымянных гор он прослеживал свое движение с такой тщательностью, что можно было подумать: он собирается описать все пройденные им маршруты в автобиографии. Но троянки увели его от всех реперных точек. И потому набросанный фрагмент карты потерял смысл. У него разболелась голова.
Из дыма возник Огастин.
— Поднимемся еще на одну веревку, — сказал Хью. — А потом остановимся на ночь.
— Не может быть, чтобы до верха оставалось больше одной веревки, — с энтузиазмом заверил его Огастин.
Но и оттуда они не смогли разглядеть Глаз сквозь совсем уже побуревший смог.
— Еще один подъем, — предложил Огастин.
— Нет. Мы устали. Будем устраиваться на ночь.
— Но вот же он, совсем рядом.
— Вы указываете куда-то в дым. Может быть, там вовсе ничего нет.
Огастин ткнул пальцем по раскрытой записной книжке Хью. На странице осталось пятнышко крови.
— Посмотрите сами: мы ушли очень далеко.
— Вопрос не в том, насколько далеко мы ушли, а в том, сколько еще осталось и в каком состоянии мы туда придем.
— Мы идем верно. Они тоже прошли здесь. Вот следы магнезии.
— Я никогда не лезу в темноте по таким местам, которые не могу рассмотреть днем.
— Вы же сами только что сказали, что все равно наверху ничего не видно.
Хью посмотрел на его красные глаза.
— Вы слишком уж сильно нажимаете.
Огастин сразу отступил.
— Я боюсь, — прошептал он.
— Я знаю.
Хью положил руку на предплечье Огастина. В этом прикосновении не было ничего интимного. Они висели плечом к плечу, привязанные к якорям и связанные друг с другом веревками. Когда один кашлял, другой качался.
— Вы считаете меня дураком.
— Я думаю, что вы чертовски устали.
— Я опасаюсь сорваться.
— Поэтому мы и должны держаться вместе.
— Я имею в виду: сорваться в разговоре с вами, — объяснил Огастин. — Я отлично понимаю, что вы расцениваете мое поведение как блажь или истерику. Вы потеряли женщину — вашу жену. Ну а Анди для вас всего лишь имя. Все равно что сон.
Огастин, похоже, начал готовить себя к худшему. Для Хью это значило, что ему придется взвалить на свои плечи уже двойное бремя чувства вины, снедавшего этого человека.
— Так ведь это и есть вся наша жизнь — сон.
— Между нами есть разница, — сказал Огастин. — Я знаю, что вам было труднее.
Хью всмотрелся в лицо своего собеседника, пытаясь понять, не валяет ли тот дурака. Но Огастин выглядел совершенно серьезным, сидел с несчастным видом и не прятал свой браслет, сплетенный из женских волос.
— Совсем не обязательно, — ответил он. — Мы с женой прожили вместе всю жизнь. А у вас все еще было впереди.
— Возможно, еще будет, — пробормотал Огастин.
Они подвесили один над другим два гамака и забрались в них. Потом устроили петли, чтобы можно было передавать вверх и вниз бутылку с водой. Хью пришлось сдерживаться: он вполне мог выпить целый галлон. Но, увы, они были не в лесу. Темнота быстро сгущалась.
— Это правда, что вы так и не смогли ее найти? — спросил снизу Огастин.
Хью фыркнул. Ну почему нельзя было оставить пустыню в покое? В голове у него пульсировала кровь. Гамак стискивал его тело. Впереди ждала непростая ночь. Но Огастину позарез нужно было поговорить.
— Мне сказал ваш друг. На карнизах, прошлой ночью. Он разбудил меня. Грозил мне. Требовал, чтобы я выпустил вас из когтей. Сказал, что у вас горе. Что я вас эксплуатирую. Сказал, что, если я брошу поиски, всем будет гораздо лучше.
— Льюис — мой ангел-хранитель, — сказал Хью.
— Я чуть было не послушался его.
— Подумали отказаться от поисков?
Голос Огастина сделался тише.
— Что, если вы правы? Если ее уже нету?
Изначально предполагалось, что они будут мчаться вперед на крыльях надежды Огастина. А получилось, что крылья принадлежали Хью: он не только шел первым и разгадывал тайнопись стены, но и помогал своему напарнику сохранить здравый рассудок.
— За ночь дым должен опуститься вниз, — сказал Хью своему спутнику. — Возможно, поутру нам удастся что-нибудь разглядеть. Завтра мы доберемся до Глаза. И тогда будем разбираться, что делать дальше.
