– Значит, вы не помните нищего, которому могли дать деньги? Может, вы просто забыли его имя?
– Нет.
– Вы уверены? Этот случай мог просто вылететь у вас из головы?
Я скромно потупил взор и принялся разглядывать пол.
– Я самовлюбленный негодяй, Синдия. И я пальцем никогда не пошевелю, чтобы вернуть деньги тому, у кого их занял. Посмотрите на мое жалкое рубище! Благотворительность – вовсе не мое ремесло. Не помню я никакого нищего бродягу.
Жрица смерила меня пристальным взглядом.
– Корвас. Довольно редкое имя.
– Рафас, мой отец, был уроженцем Амриты, страны, лежащей по ту сторону великого океана Илана. Это он дал мне такое имя.
Синдия кивнула и снова развернула письмо.
– Олассар в своем завещании совершенно точно указал ваше имя, внешность и то место, где вы можете находиться. В этом деле очень важно избежать любых ошибок.
– Совершенно верно.
– Мастер Корвас, у нас имеется возможность воскресить ваши воспоминания. Желаете подвергнуть себя особому ритуалу?
– Сколько угодно!
Я был готов выдержать пытку раскаленным добела железом только бы остаться рядом с Синдией. Постояв со мной еще секунду, жрица выскользнула из комнаты. Я уже было привстал с кресла, когда передо мной возникло лицо, которое может привидеться лишь в кошмарном сне.
– Меня зовут Иамос. Насколько я понял, вы согласились подвергнуться ритуалу прочесывания снов?
– Прочесывания снов? Думаю, да. Только я не имею ни малейшего представления о том, что это значит.
Памятуя о лукавом характере богов, я тут же поинтересовался:
– Имеет ли этот ритуал какое-нибудь отношение к раскаленному добела железу?
Вы можете представить себе урода, которого улыбка делает еще более уродливым? Так вот, именно таков был нантский жрец Иамос. Он мгновенно разразился гадким смешком:
– А почему вы об этом спрашиваете?
Я понял, что сболтнул лишнее.
– Смею заверить вас, что процесс совершенно безболезненный при условии, что сами воспоминания не причиняют вам никаких неприятностей. Ведь бывают воспоминания, которые способны причинить великие страдания. Иные воспоминания вообще могут лишить человека жизни.
– А где же Синдия?
– Она занимается приготовлениями к прочесыванию снов. Вы историей интересуетесь?
– Ну, разве лишь в тех случаях, когда это мне по карману.
– Прочесывание снов можно уподобить историческому изысканию. Сам ритуал восходит к временам Иткана. Прошу вас следовать за мной.
Иамос жестом указал мне, куда нужно идти. Я принял вертикальное положение и направился вслед за ним на неверных ногах. Иамос проводил меня через коридор в огромное помещение, в котором я заметил несколько массивных железных дверей. Комната была настолько велика, что свет немногочисленных свечей, видимо, не достигал потолка и стен. Я потянул жреца за мантию.
– Мне кажется, что слишком много суеты затевается ради какого-то жалкого, давнего воспоминания.
Мой спутник нахмурился, но затем его лицо приняло выражение, хорошо знакомое тем, кому приходится иметь дело с безбожниками.
– Воспоминания – это сокровища Богини-Воронихи. Она сама решает, где их оставить – или у Аму Светлого, или у Хоранса Темного и Туманного. Когда вы думаете о прошедшем, то ваши воспоминания находятся во власти Аму. Если вы что-то забываете – значит ваши воспоминания отошли во владение к Хорансу.
– Хоранс, наверное, будет посильнее Аму, – предположил я, – учитывая то тяжелое бремя, которое нам приходится нести. Мы чаще забываем, чем помним.
– Аму сильнее, – возразил Иамос и положил руку на массивный запор железных дверей. – Хоранс всего лишь стережет сокровища Богини-Воронихи. Аму должен нести груз того, что остается в памяти всех смертных.
– Память о наших поступках?
– Верно. Их собственных и поступках окружающих, – кивнул Иамос, по всей видимости, отягощенный грузом собственных воспоминаний. – А также всего того, что совершается во имя истины.
От сводов огромного, похожего на пещеру зала громким эхом отразился скрежет дверного запора. Чья- то невидимая рука распахнула двери, и моему взору предстало еще одно внушительных размеров помещение, пол которого представлял собой поверхность естественной скальной породы. На сводах зала играл слабый голубоватый свет, и неровная поверхность пола у нас под ногами отбрасывала причудливые тени. Каждый ее бугорок венчали оплавленные восковые свечи. К одной такой выпуклости и подвел меня Иамос. Когда мы благополучно поднялись на него, мой спутник замер, крепко сцепив перед собой руки. Я последовал его примеру. Нагретый воздух вокруг нас источал тяжелый запах курящегося ладана.
