кусает, визжит, брыкается. Упряжь разлетелась, как бумажная. Вырвал зубами у Болди клок мяса с целое блюдечко! А кончил тем, что сломал себе заднюю ногу. Я в жизни не видел, чтобы лошадь за пятнадцать минут натворила таких дел.
— А нога действительно сломана? — резко спросил Билл.
— Это уж точно.
— Ладно, выгружайтесь, затем поедете к другой конюшне и найдете Бена. Он в загоне. Скажите Мэтьюзу, пусть обращается с ним помягче. И достаньте винтовку; возьмите у Сэмми, у него есть. Придется вам присмотреть за чалым. Мне сейчас некогда. Почему Мэтьюз сам не поехал с вами за Беном? Вы бы этим сберегли немало времени.
— Он остался там и ждет меня, — отвечал возчик, — решил, что я и один найду Бена.
— А пока что сидит без дела? Ну, поторапливайтесь.
— Вот как они работают, — сердито пробормотал Билл, когда он и Саксон поехали дальше, — Никакой смекалки. Никакого соображения. Один сидит сложа руки и ждет, а другой едет вместо него туда, куда он должен был ехать. Вот чем плохи люди, которые получают два доллара в день.
— У них и головы двухдолларовые, — подхватила Саксон. — Что же ты рассчитывал получить за два доллара?
— И это правильно, — покорно согласился Билл. — Если бы головы у них были лучше, они жили бы в городе, как другие, более сообразительные люди. Но эти сообразительные люди тоже ужасные дураки: они и не догадываются, какие возможности есть в деревне, иначе их ничто не удержало бы в городе.
Билл слез с лошади, снял перекладины, закрывавшие вход на участок, провел лошадей и снова наложил перекладины.
— Когда я получу этот участок, я поставлю здесь ворота, — заявил он. — Они сразу окупят себя. Это, конечно, мелочь, но из тысячи таких мелочей и складывается настоящее хозяйство. — Он самодовольно вздохнул. — Я прежде и не думал о таких вещах, но с тех пор, как мы удрали из Окленда, я поумнел. Португальцы в Сан-Леандро первые открыли мне глаза на многое. А до того я спал.
Они объезжали нижнее из трех полей, где трава стояла еще не скошенная. Билл выразительно указал на кое-как залатанную ограду и на помятое скотом поле.
— В том-то все и дело, — насмешливо сказал он. — Старозаветный уклад! Погляди, какой жалкий урожай и какая плохая вспашка. Непородный скот, несортовые семена, плохое хозяйство. Шэвон обрабатывает это поле вот уже восемь лет, и ни разу он не оставил его под паром, ничем не возмещал того, что брал от земли, если не считать, что он пускает сюда скот после уборки урожая.
Проехав дальше, они увидели пасущееся на поляне стадо.
— Взгляни вон на этого быка, Саксон. Сказать, что это шваль, — мало. Надо бы законом запретить держать таких животных. Немудрено, что Шэвон никак не вылезет из бедности и все, что он зарабатывает на глине, уходит у него на проценты по закладным. Он не может заставить свою землю приносить доход. Возьми, к примеру, этот участок: человек со смекалкой лопатой загребал бы серебряные доллары… Вот я им покажу, как надо вести хозяйство.
Проезжая мимо, они увидели вдали огромную глинобитную конюшню.
— Если бы он вовремя не пожалел нескольких долларов на крышу, то сберег бы несколько сотен, — заметил Билл. — Ну да ладно, по крайней мере, при покупке мне не придется платить ни за какие ремонты. И скажу тебе еще одно: это ранчо очень богато водой; значит, если Глен-Эллен разрастется и городу понадобится вода — им придется обратиться ко мне.
Билл знал этот участок вдоль и поперек и, сокращая дорогу, ехал через лес по вытоптанным скотом тропам. Вдруг он натянул поводья, и оба остановились. Прямо против них, шагах в двенадцати, стояла молодая лиса. С полминуты хищный зверек рассматривал их своими глазами-бусинками и шевелил чуткими ноздрями, вдыхая запах незнакомых существ, затем он беззвучно метнулся в сторону и исчез между деревьями.
— Ах ты разбойница! — воскликнул Билл.
Приближаясь к Дикарке, они выехали на длинную узкую поляну, посреди которой блестел пруд.
— Естественное водохранилище, когда Глен-Эллен начнет интересоваться водой, — заметил Билл. — Посмотри на дальний конец пруда — ничего не стоит поставить там плотину. Можно будет провести воду куда угодно. Не за горами то время, когда вода в этой долине будет цениться на вес золота. А все эти идиоты, разини, олухи и сони оглохли, ослепли и ничего не понимают. Ты знаешь, сейчас инженеры исследуют эту долину, чтобы начать прокладку электрички из Сосалито, с веткой в долину Напа.
Билл и Саксон подъехали к краю ущелья Дикарки. Откинувшись в седле, они пустили лошадей вниз по крутому склону и через густой хвойный лес добрались до забытой, почти заросшей тропы.
— Эта тропа была проложена еще в пятидесятых годах, — сказал Билл.
— Я на нее наткнулся случайно. А вчера спросил Поппа, — он ведь родился здесь, в долине. Он сказал, что тропу проложили золотоискатели из Петалумы, когда сюда понаехали. На бирже пустили слух о новых месторождениях, и сюда устремились тысячи одураченных людей. Видишь, вон расчищенная площадка и старые пни. Здесь был их лагерь. Они ставили лотки под деревьями. Площадка в свое время была больше, но речка размыла ее. Попп уверяет, что тут произошло несколько убийств и даже кого-то линчевали.
Пригнувшись к шеям лошадей, они узенькой обрывистой тропинкой выбрались из ущелья и начали продираться через чащу, держа путь к холмам.
— Ты всегда ищешь красивые виды, Саксон. А я тебе такую штуку покажу, что ты с ума сойдешь… Подожди, вот выберемся из этой рощи.
Никогда за все время их странствований Саксон не встречала такого чудесного уголка, какой представился им, едва они выехали из мансанитных зарослей. Чуть приметная тропка казалась трепещущей красной тенью, отброшенной на мягкую лесную землю гигантскими секвойями и дубами. Все эти местные породы деревьев и ползучих растений точно сговорились между собой и, сцепившись, образовали воздушный свод; клены, мадроньо, лавры, величественные смуглые дубы — все было увито и оплетено диким виноградом и лианами, которые перебрасывали свои извивающиеся стебли с дерева на дерево. Саксон обратила внимание Билла на мшистый берег ручейка, поросший громадными папоротниками. Можно было подумать, что склоны нарочно сдвинулись, чтобы создать это убежище, эту огромную беседку в глубине леса. Под ногами хлюпала вода. Между широколиственными папоротниками звенел невидимый родник. Со всех сторон виднелись очаровательные уголки. Молодые секвойи безмолвно и стройно толпились вокруг упавших гигантов, их поросшие мохом, рассыпающиеся в прах стволы достигали лошадям до шеи.
Еще через четверть часа они, наконец, привязали лошадей у края узкого ущелья, которое вело к трем лесистым холмам. Сквозь ветви деревьев Билл указал Саксон на верхушку склоненной ели.
— Это как раз под ней, — сказал он. — Нам придется подняться по руслу ручья. Здесь никаких троп нет, хотя ты увидишь множество оленьих следов, ведущих через ручей. Боюсь только, что ты промочишь ноги.
Саксон радостно рассмеялась. Стараясь держаться ближе к Биллу, она шлепала по лужам, руками и ногами цеплялась за скользкую поверхность влажных скал и проползала под стволами упавших деревьев.
— Здесь ты по всей горе не найдешь скалистого русла, — сказал Билл, — поэтому река уходит все глубже, а берега непрерывно оползают. Они совершенно отвесны, еще немного — и они обрушатся. Подальше ущелье уже не шире трещины, но страшно глубокое. Ты можешь шутя переплюнуть его, но и легко сломать себе шею.
Карабкаться вверх становилось все труднее. Когда они добрались до узкой расселины, им пришлось остановиться.
— Подожди меня здесь, — сказал Билл и уполз в кусты.
Саксон ждала, покамест вверху не замер треск ветвей, потом подождала еще десять минут и последовала за Биллом. Там, где уже невозможно было идти по руслу ручья, Саксон взбиралась по тропе, тянувшейся вдоль крутого склона, под зеленым сводом ветвей; она была уверена, что это оленья тропа. Над головой она увидела склоненную ель, росшую на противоположной стороне ущелья, и выбралась к глинистому водоему с прозрачной водой. Он, видимо, образовался недавно, при сползании земли и деревьев. Над ним возвышалась крутая белая стена. Саксон сразу поняла, что это и есть та белая полоса, и
