Это моя жена, мистер Бенсон, — миссис Роберте.
— Ого, так это вы похитили у меня вашего мужа, — добродушно напал на нее Бенсон, закрывая ее фартуком.
Саксон охотно приняла вину на себя и стала внимательно наблюдать, как он правит машиной.
— Н-да, не богат был бы я, если бы имел столько земли, сколько вы вспахали, перед тем как попасть ко мне, — через плечо насмешливо бросил он Биллу, и глаза его заискрились.
— Я всего раз в жизни имел дело с плугом, — признался Билл. — Но ведь человеку надо и поучиться.
— За два доллара в день?
— Раз нашелся любитель платить за учебу… — отпарировал Билл.
Бенсон добродушно расхохотался.
— Вы способный ученик. А я ведь сразу заметил, что вы с плугом не очень-то дружите. Но вы правильно взялись за дело. Из десяти человек, нанятых на большой дороге, ни один не освоился бы так быстро, как вы,
— уже на третий день. А главный ваш козырь в том, что вы знаете лошадей. Я больше в шутку велел вам в то утро править моей четверкой. Сразу видно, что у вас большой опыт и, кроме того, это у вас врожденное.
— Он очень ласков с лошадьми, — сказала Саксон.
— Да, но одной ласки мало, — возразил Бенсон. — Ваш муж: понимает, как надо обходиться с ними. Этого не объяснишь. А в том-то и вся суть
— в понимании. Это качество почти прирожденное. Доброта необходима, но твердая хватка важнее. Ваш муж сразу забирает коней в руки. Вот я, чтобы испытать его, и задал ему задачу с фурой, запряженной четверкой. Выполнить ее было очень сложно и трудно. Тут лаской не возьмешь, тут нужна твердость. И я сразу увидел, что она у него есть, как только он взял в руки вожжи. Он не обнаружил ни малейшего колебания. И лошади тоже. Они сразу почувствовали его волю. Они поняли, что эту задачу надо выполнить и что именно они должны ее выполнить. Они нисколько его не боялись, но твердо знали, что хозяин положения — он. Взяв в руки вождей, он взял в руки и лошадей. Он держал их, как в тисках. Он заставил их тронуться и погнал, куда хотел — вперед, назад, направо, налево, — то натянет вожжи, то ослабит их, то вдруг сразу осадит, — и они ощущали, что все идет правильно, как надо. О, может быть, у лошадей нет разума, но они многое понимают. Они сразу чувствуют, когда к ним подходит настоящий лошадник; хотя, почему они это чувствуют, я не скажу вам.
Бенсон замолчал, слегка смущенный своей болтливостью, и посмотрел на Саксон — слушает она или нет. Выражение ее лица и глаз успокоило его, и он с коротким смешком добавил:
— Лошади — моя страсть. И если я веду эту вонючую машину, то это ничего не доказывает. Я бы гораздо охотнее прокатил вас на парочке рысаков. Но я бы потерял много времени и — что еще хуже — не переставал бы за них тревожиться. А эта штука — что же, у нее нет ни нервов, ни хрупких суставов, ни сухожилий; гони ее что есть мочи, и все.
Миля проносилась за милей, и Саксон скоро увлеклась беседой с Бенсоном. Она сразу поняла, что перед ней еще один тип современного фермера. Она многое узнала за последние дни и теперь сама поражалась тому, что понимает решительно все, о чем он говорит. В ответ на его прямой вопрос она подробно рассказала ему о своих планах и в общих чертах обрисовала жизнь в Окленде.
Когда они миновали питомники у Морган-Хилла, выяснилось, что позади уже двадцать миль, — время пролетело незаметно. Пешком им бы и за день столько не пройти. А машина все продолжала жужжать, пожирая бежавшее им навстречу пространство.
— Я все удивлялся, почему такой отличный работник, как ваш муж, очутился на большой дороге? — сказал Бенсон.
— Да, — улыбнулась она, — он говорил мне. Вы решили, что он на чем-то споткнулся… Он хороший работник.
— Ведь я тогда ничего не знал о вас. Теперь-то я все понял. Хотя, должен признаться, в наши дни это очень необычно, чтобы молодая парочка, вроде вас, собрала свои пожитки и отправилась искать себе землю. И пока я не забыл, я хочу сказать вам кое-что. — Он повернулся к Биллу. — Я как раз говорил вашей жене, что у меня для вас всегда найдется постоянная работа; найдется и хорошенький домик в три комнаты, где вы отлично могли бы устроиться. Не забудьте.
Саксон узнала, что Бенсон кончил агрономическую школу при Калифорнийском университете (она и не подозревала, что существует такая отрасль знания). Относительно казенной земли он не стал ее обнадеживать.
— Остались только те участки, — пояснил он, — которые по той или иной причине не годятся для обработки. А если там, куда вы направляетесь, и найдется хорошая земля, значит, оттуда до рынка не добраться. Я что-то не слыхал, чтобы в тех местах проводили железную дорогу.
— Подождите, сейчас мы въедем в Пахарскую долину, — сказал он, когда они миновали Гилрой и мчались к Сардженту. — Я покажу вам, что можно сделать с почвой; и этого добились не ученые агрономы, а люди неученые, иностранцы, над которыми так насмехаются зазнавшиеся американцы. Вот увидите. Это одно из главных достопримечательностей нашего штата.
В Сардженте он на несколько минут оставил их в машине, пока заходил куда-то по делу.
— Здорово! Это тебе не пешее хождение! — сказал Билл. — И посмотри, как рано… Когда он нас высадит, мы сможем пройти еще несколько миль пешком. И все-таки, если нам с тобой повезет, мы купим лошадей. Лошадок я ни на что не променяю.
— Машина хороша, только когда спешишь, — согласилась Саксон. — Конечно, если мы с тобой будем очень, очень богаты…
— Послушай, Саксон, — прервал ее Билл, пораженный мыслью, внезапно пришедшей ему в голову, — насчет одного я теперь спокоен: я больше не боюсь остаться в деревне без работы. Вначале я боялся, только тебе не говорил. И когда мы вышли из Сан-Леандро, я совсем было приуныл. А видишь, мне уже два места предложили — миссис Мортимер и Бенсон; и к тому же постоянные. Видно, в деревне человек всегда может получить работу.
— Нет, — поправила его с горделивой улыбкой Саксон, — ты ошибаешься. Хороший работник всегда может получить работу. Крупные фермеры не станут нанимать людей из одного великодушия.
— Да уж конечно, они заботятся о себе, не о других, — усмехнулся Билл.
— За тебя-то они сразу хватаются. А потому, что ты хороший работник. Они видят это с первого взгляда. Вспомни, Билл, всех рабочих, которых мы встречали на дороге. Ни одного нельзя сравнить с тобой. Я к ним присматривалась очень внимательно. Все они какие-то слабосильные, и телом и духом, какие-то ненадежные во всех отношениях.
— Да, никудышные ребята, — скромно согласился Билл.
— Сейчас неподходящее время года для осмотра Пахарской долины, — сказал Бенсон, когда снова уселся рядом с Саксон и Сарджент был уже далеко позади. — А все-таки ее стоит посмотреть. Подумайте, двенадцать тысяч акров под яблоками! Знаете, как ее теперь зовут? Новой Далмацией. Нас отовсюду выживают. Мы, янки, воображали, что мы дельцы, а вот появились эти парни из Далмации и утерли нам нос. Когда они приехали сюда, это были просто жалкие эмигранты, нищие, как церковные мыши. И вначале они просто нанимались на поденную во время сбора фруктов. Затем понемногу начали скупать яблоки на корню. Чем больше становились их доходы, тем решительнее они расширяли свои операции. Очень скоро они стали брать сады в долгосрочную аренду. А за последнее время они скупают землю и не сегодня-завтра окажутся владельцами всей долины, и последним американцам придется убираться оттуда.
Ох, уж эти наши янки! Какие-то нищие славяне, при первых же мелких сделках с ними получали две-три тысячи процентов барыша. Теперь они довольствуются стопроцентными прибылями. А когда их доходы падают до двадцати пяти — пятидесяти процентов, они считают это катастрофой.
— Все равно, как в Сан-Леандро, — заметила Саксон, — первые землевладельцы почти исчезли. Теперь там интенсивное земледелие. — Саксон очень гордилась этой фразой. — Дело не в том, сколько у тебя земли, а в том, сколько ты выжимаешь из каждого акра.
— Да, но это еще не все, — отозвался Бенсон, многозначительно закивав головой. — Многие из них, как, например, Люк Скурич, ведут дело на широкую ногу. Некоторые уже стоят до четверти миллиона
