— Ну, Роберт, без глупостей, — пригрозила ему жена.
— Да ведь я говорю тебе, что не я это делаю, — ответил он с негодованием. — Влияние, как говорит м-с Грантли! Черт возьми, да взгляните на этот росчерк; я никогда не делаю росчерков.
— Будьте серьезны, — сказала м-с Грантли. — «Планчет» не любит легкомысленного отношения.
— Ну, я думаю, теперь довольно, — произнес Роберт, снимая руку. — Посмотрим! Лют, у тебя молодые глаза.
— Ой, какие росчерки! — воскликнула Лют, взглянув на бумагу. — Посмотрите, два разных почерка.
Она прочитала:
Вдумайся в следующую фразу:
«Безусловно, я — дух положительный, а не отрицательный. Всего выше на свете любовь, за которой следуют мир и душевная гармония. Твоя душа».
— А теперь другим почерком, — сказала Лют и продолжала читать:
«Бульфорк 96, Дикси 16, Золотой якорь 65, Золотая гора 13, Джим Бутлер 70, Джембо 76, Полярная звезда 42, Браун-Хот 16, Железная Крыша 3».
— «Железная крыша» — 3. Однако довольно низко, — пробормотал мистер Бартон.
— Роберт, ты опять сплутовал? — воскликнула тетя Мильдрэд.
— Нет, не сплутовал, — ответил он. — Моя воля бездействовала.
— Подсознательный дух, — предположил Крис. — Вы просмотрели сегодня в газетах биржевые цены?
— Не сегодня, а на прошлой неделе.
— День или год, для подсознательного духа не имеет никакого значения, — сказала м-с Грантли. — Подсознательный дух никогда ничего не забывает.
— Да что за теософическая чепуха такая! — воскликнул дядя Роберт.
Крис пожал плечами.
— Безусловно, необходимо известное серьезное отношение, — сказал он, опустив руку на «Планчет». — Попытаюсь и я. Попрошу вас, господа, не смеяться и даже не улыбаться. Ведь неизвестно, какая оккультная кара может постигнуть вас.
— Ну, хорошо, я буду умником, — воскликнул дядя Роберт. — Но все-таки я предпочел бы улизнуть отсюда.
Едва только Крис опустил на «Планчет» руку, как дощечка задвигалась, быстро и равномерно.
— Посмотри на него, — шепнула Лют своей тетке. — Как он бледен!
Некоторое время слышалось ровное царапанье карандаша, но вдруг что-то словно ужалило Криса, и он отдернул руку. Он вздохнул, затем зевнул, отошел от стола и огляделся вокруг с любопытством только что проснувшегося человека.
— Я, кажется, написал что-то, — сказал он.
— Я думаю, — сказала довольным тоном м-с Грантли, поднимая лист бумаги и вглядываясь в него.
— Прочтите вслух, — сказал дядя Роберт.
— Слушайте, написано следующее:
«ОСТЕРЕГАЙСЯ! ОСТЕРЕГАЙСЯ! ОСТЕРЕГАЙСЯ!
Крис Дунбар, я намереваюсь убить тебя. Я сделал уже два покушения на твою жизнь, но неудачно. Третье мне удастся. Я настолько уверен в этом, что не боюсь тебе сказать это. Я не должен объяснять причины. Ты сам знаешь. Зло, которое ты делаешь…»
— Вот и конец, тут обрывается, — сказала м-с Грантли, положила бумагу на стол и взглянула на Криса, который сделался центром внимания, но тем не менее зевал от овладевшей им сонливости.
— На мою жизнь? — спросил Крис. — Да на мою жизнь никто не покушался. Господи, как мне хочется спать!
— Послушай, Крис, — сказал дядя Роберт, — ты забываешь, что мы имеем дело с бескровным и бесплотным духом. Надо думать, — шутливо добавил он, — что на твою жизнь покушались невидимые и неведомые существа. Может быть, рука какого-нибудь духа пыталась ночью задушить тебя.
— Крис! — воскликнула невольно Лют. — Сегодня днем как будто чья-то рука схватила за повод Бана. Помнишь?
— Я пошутил, — возразил он.
— Но все-таки, — начала Лют и замолчала.
М-с Грантли насторожилась.
— А что такое случилось сегодня днем?
Сонливость Криса исчезла.
— А знаете, меня самого начинает это интересовать, — сказал он. — Сегодня днем Бан сломал себе спину. Он бросился с обрыва и едва-едва не увлек меня.
— А если я не ошибаюсь, — сказала м-с Грантли, — вы вчера сильно ушиблись, катаясь на лошади м-с Стори? Вот вам и два покушения. — И с этими словами она торжествующе оглядела присутствующих.
— Пустяки! — сказал дядя Роберт с улыбкой на лице, но с легким раздражением в голосе. — Таких вещей теперь не бывает. Послушайте, милая барыня, мы живем в XX веке, и средневековые суеверия к нам не пристали.
В это время м-с Грантли опустил руку на «Планчет».
— Кто ты? — спросила она. — Твое имя?
Все головы наклонились над столом, следя за тотчас же задвигавшимся карандашом.
— Дик! — вскричала тетя Мильдрэд с легкой истерической ноткой в голосе.
Муж ее выпрямился, и впервые лицо его приняло серьезное выражение.
— Это подпись Дика, — сказал он. — Я узнал бы ее среди тысячи других.
— Клянусь Иовом, это удивительно! — воскликнул мистер Бартон. — В обоих случаях почерк совершенно одинаков. Ловко, очень ловко! — добавил он.
— Дик Кертиз, — прочла вслух м-с Грантли. — Кто это Дик Кертиз?
— Отец Лют, — сказала тетя Мильдрэд. — Это мой брат. Он умер, когда Лют было несколько недель, и она получила нашу фамилию.
Оживленный разговор продолжался, а Лют в это время видела картины детства — картины, созданные ею самой, и в которых участвовал ее отец, никогда в жизни не виденный ею. У нее сохранилась его сабля, несколько старинных фотографий, много воспоминаний, слышанных ею из чужих уст, и все это послужило ей материалом для предполагаемого портрета отца.
Ее размышления были прерваны восклицанием м-с Грантли.
— Позвольте мне сделать маленькое испытание. Пусть мисс Стори поговорит с «Планчет».
— Нет, нет, умоляю вас, — вступилась тетя Мильдрэд. — Это слишком опасно. Я не люблю, когда шутят с покойниками. Я боюсь. Отпустите меня спать, а сами оставайтесь хоть до утра. — И она удалилась.
Едва только Лют опустила руку на дощечку, ею тотчас же овладело неопределенное чувство ужаса от игры со сверхъестественным… Дядя был совершенно прав: в XX веке они занимаются тем, что носит характер средневековья. И все же она не могла отделаться от инстинктивного чувства страха, который передался ей от диких обезьяноподобных предков, боявшихся темноты…
Затем она вдруг почувствовала слабое любопытство. Другое видение завладело ее представлением
