Охотник опять промычал.
— Смотрите на него. Правда, его нельзя назвать атлетом, но все-таки у него появились мускулы, которых не было, когда он попал на борт. И он сам стоит на ногах. А раньше он этого не мог без посторонней помощи.
Охотники начали пересмеиваться, но она взглянула на меня с сочувствием, которое с лихвой вознаградило меня за издевательства Вольфа Ларсена. Я так давно не встречал сочувствия, что оно тронуло меня и сразу сделало добровольным рабом этой женщины. Но я был зол на Вольфа Ларсена. Своими насмешками он оскорблял мое человеческое достоинство.
— Возможно, я научился стоять на ногах, — возразил я, — но еще не умею попирать людей ногами.
Он нагло взглянул на меня.
— Значит, ваше воспитание еще далеко не закончено, — сухо сказал он и повернулся к нашей пассажирке.
— Мы на «Призраке» очень гостеприимны. Мистер ван Вейден уже убедился в этом. Мы делаем все, что возможно, чтобы наши гости чувствовали себя как дома. Не так ли, мистер ван Вейден?
— Вплоть до чистки картофеля и мытья посуды, — ответил я, — не говоря уже о хватании за горло в знак дружеского расположения.
— Прошу вас не составить себе по этим словам ложного представления о нас, — с притворным беспокойством перебил Вольф Ларсен. — Заметьте, мисс Брюстер, что он носит за поясом кинжал, — вещь, гм, довольно необычная для корабельного штурмана! Личность почтенная, мистер ван Вейден иногда — как бы это сказать? — бывает склонен к ссорам, и тогда необходимы крутые меры. В спокойные минуты он очень рассудителен, и так как в настоящую минуту он вполне спокоен, то не станет отрицать, что лишь вчера грозился убить меня.
Я задыхался и свирепо смотрел на капитана. Он указал на меня.
— Вот, посмотрите-ка на него! Даже в вашем присутствии он едва владеет собой. Мне придется вооружиться, прежде чем я решусь выйти с ним на палубу.
Он печально покачал головой, бормоча: «Плохо, плохо дело!» — в то время как охотники ржали от удовольствия.
Грубые, хриплые голоса этих людей наполняли всю каюту. Это была какая-то дикость. Глядя на эту женщину, такую чужую здесь, я впервые понял, насколько сам слился с окружающей средой. Я знал этих людей и их умственный кругозор. Я сам был одним из них, жил промысловой жизнью, питался грубой пищей, и даже мысли мои редко выходили из рамок этой жизни. Мне не казались странными их грубые платья, суровые лица, дикий смех, качающиеся стены каюты с качающимися лампами.
Намазывая маслом хлеб, я случайно взглянул на свои руки. Кожа с суставов слезла и была воспалена, пальцы распухли, и ногти были с черной каймой. Я знал, что у меня борода росла густой щетиной, рукав разорван, у ворота моей синей рубашки не хватает пуговицы. Упомянутый Вольфом Ларсеном кинжал торчал из ножен у моего пояса. Мне все это казалось вполне естественным, но, взглянув вокруг глазами этой женщины, я понял, каким диким должно было все это представляться ей.
Она услышала насмешку в последних словах Вольфа Ларсена и снова бросила на меня сочувственный взгляд. Кроме сочувствия, я прочел в ее взгляде и тревогу.
— Быть может, меня возьмет какой-нибудь встречный пароход? — промолвила она.
— Тут не будет никаких встречных судов, кроме других охотничьих шхун, — ответил Вольф Ларсен.
— У меня нет одежды, нет ничего, — возражала она. — По-видимому, вы забываете, сэр, что я не мужчина и что я не привыкла к той скитальческой жизни, которую ведете вы и ваши люди.
— Чем скорее вы привыкнете к ней, тем лучше для вас, — ответил Вольф Ларсен. — Я дам вам материю, иголки и нитки, — добавил он, — и надеюсь, что для вас не будет таким уж тяжелым трудом сшить себе одно или два платья.
Она надула губы, давая понять, что шить не умеет. Мне было ясно, что она напугана и сбита с толку, хотя и старается это скрыть.
— Я надеюсь, что вы, подобно мистеру ван Вейдену, привыкнете сами обслуживать себя. Кстати, чем вы зарабатываете свой хлеб?
Она уставилась на него с нескрываемым изумлением.
— Поверьте мне, я не желаю оскорбить вас. Люди хотят есть и поэтому должны добывать себе пищу. Мои охотники добывают себе средства к жизни тем, что бьют котиков; я управляю шхуной. А мистер ван Вейден, по крайней мере, в настоящее время, зарабатывает свой хлеб, помогая мне. А вы чем занимаетесь?
Она пожала плечами.
— Вы сами кормите себя или это делает кто-то другой?
— Боюсь, что большую часть жизни меня кормили другие, — засмеялась она, храбро стараясь попасть в тон шуткам Вольфа Ларсена. Но я заметил, что чем больше она смотрела на этого человека, тем больший ужас отражался в ее глазах.
— И, верно, кто-нибудь другой стлал вам постель?
— Мне случалось и самой это делать.
— Часто?
Она отрицательно покачала головой.
— А вы знаете, что в Соединенных Штатах делают с такими несчастными, которые, подобно вам, не зарабатывают себе на жизнь?
— Я очень невежественна. Что же делают с ними?
— Сажают их в тюрьму как бродяг. Будь я мистером ван Вейденом, который вечно возился с вопросами справедливости, я спросил бы вас, какое право вы имеете жить, ничего не делая.
— Но так как вы не мистер ван Вейден, то я не обязана отвечать, не правда ли?
Она улыбнулась ему своими испуганными глазами, и мне стало больно за нее. Я решил вмешаться и направить разговор по другому руслу.
— Вы заработали хоть доллар собственным трудом? — торжествующе спросил капитан, заранее уверенный в ее ответе.
— Да, заработала, — тихо ответила она, и я чуть не расхохотался, когда увидел, как вытянулось лицо Вольфа Ларсена. — Помню, когда я была девятилетней девочкой, отец как-то раз дал мне доллар за то, что я сидела совершенно смирно пять минут.
Он снисходительно улыбнулся.
— Но это было давно, — продолжала она, — и едва ли вы будете требовать от девятилетней девочки, чтобы она зарабатывала себе на жизнь.
— Но теперь, — продолжала она после небольшой паузы, — я зарабатываю около тысячи восьмисот долларов в год.
Все, словно сговорившись, оторвали глаза от тарелок и уставились на нее. На женщину, зарабатывавшую тысячу восемьсот долларов в год, стоило взглянуть.
Вольф Ларсен не скрывал своего восхищения.
— Жалованье или сдельная работа? — спросил он.
— Сдельная, — с живостью ответила она.
— Тысяча восемьсот, — рассчитывал он. — Это значит, полтораста долларов в месяц. Ну, что же, мисс Брюстер! Мы тут на «Призраке» не скупимся. Считайте себя на жалованье все время, пока вы останетесь с нами.
Она ничего не ответила.
— Я забыл спросить, — вкрадчиво продолжал он, — в чем состоит ваше занятие. Какие полезные предметы вы выделываете? Какие вам нужны инструменты и материалы?
— Бумага и чернила! — рассмеялась она. — И, увы, пишущая машинка!
— Так вы — Мод Брюстер! — спокойно и уверенно проговорил я, как будто обвиняя ее в каком-то преступлении.
Она с любопытством взглянула на меня.
