правда, но на всю жизнь запомнилось. По-моему у дяденьки хорошо съехала крыша. Но это – ладно, тут уже к психиатру – я не специалист. Давайте вернемся лучше к нашим баранам. Сначала немного о себе. Виктором меня назвали в честь французского прадеда, которого я вообще никогда не видел. Родился я в Петербурге, где и жил до десяти лет, а потом мы переехали в Москву. Мама умерла, отец никогда и ничем меня не поддерживал, и я всего добивался самостоятельно, без всякой помощи с его стороны. Все воспитание приняла на себя моя бабушка, она-то собственно и взяла меня к себе в Москву. Бабушка пристрастила меня к гуманитарным наукам, помогала с французским, с историей, с литературой. После ее смерти я с полгода прожил один, а когда окончил школу, то подвернулась возможность продолжить обучение во Франции – помогло приличное знание языка. После окончания университета я удачно завершил образование и сейчас имею нормальную должность в Парижском Музее Современного Искусства. Специальность – история искусств. Сейчас мне грех жаловаться – я счастливо женат, а кроме основной работы в музее, читаю лекции в университете и занимаюсь литературным трудом. В Россию я прилетаю по делам сравнительно часто, обычно дня на два – на пять. Редко – на неделю. На большее у меня просто времени не хватает, причем всякий раз обнаруживаю, что в чем-то уже не разбираюсь, а что-то делать не умею. Каждый раз прошу кого-нибудь быть проводником, но здешние обстоятельства мне в основном знакомы.
Когда мне предложили активно поучаствовать в проекте «Три столицы», я сразу же загорелся. Разумеется, таких и подобных выставок было уже много, причем не только в России, но и во Франции. К слову сказать, в Москве, в том году, весной, уже проходила фотовыставка, что так и называлась: «Москва – Париж». В итоге, российские фотографы снимали Париж, французы – Москву, в результате только тех, кто оба эти города знал и любил, и заинтересовал этот проект. Рекламы почти не было, активности народ не проявлял, часто приходили случайные люди, и количество посетителей оставляло желать лучшего.
Вообще, мысль, конечно, далеко не нова. Идея организации общей выставки французского и российского искусства, привязанной к какому-то определенному временному интервалу, возникала и ранее. Еще, по-моему, при вполне советской власти что-то подобное уже проходило: в свое время выставка «Москва-Париж» привлекла массу народа, на вход в Музей имени Пушкина, где проходила выставка, люди выстаивали в длиннющих очередях, шли даже те, кто вообще далек от искусства. В современном исполнении готовилось нечто подобное, только выставлять планировалось не произведения начала двадцатого века, а вещи вполне современные, не старше двухтысячного года. Причем обязательно купленные тем или иным музеем и исполненные авторами из Парижа, Петербурга и Москвы. Французы немного побухтели, упирая на неравенство – почему, мол, с русской стороны два города, а с нашей только один? Предлагали добавить какой-нибудь еще, Лион, например, но, в конце концов, все утряслось, и дело пошло.
В нашем случае мы старались избежать прежних ошибок, к тому же покорял сам концепт, и где-то на задворках подсознания звучала забытая книга известного монархиста Василия Витальевича Шульгина – «Три столицы», написанная в двадцатых годах под впечатлением поездки в советскую Россию. Наш проект планировался в рамках Года Франции в России и финансировался из многих источников: что-то дали частные фонды, что-то – ЮНЕСКО, что-то даже подбросили официальные власти. В итоге выставка обещала стать интересной. В качестве основной площадки избрали Санкт-Петербург, где как раз открылся новый Музей Современного Искусства на Васильевском острове. Целью проекта был «свежий» взгляд на жизнь всех трех мегаполисов. Для экспозиции отобрали работы в жанре концептуального искусства, множество фотографий, живописных полотен, архитектурных макетов, скульптур и инсталляций. Было анонсировано несколько объемных компьютерных презентаций, видеопоказов и лекций, все-таки у нас уже третье тысячелетие.
Дел было невпроворот, я трудился, не покладая рук.
В ту пору произошел забавный эпизод, весь юмор которого удалось оценить лишь много позже, когда нервы успокоились и страсти улеглись. Собственно, история эта имеет прямое отношение к делу Стеллы. Есть такой хорошо известный в узких кругах парижский художник Жан-Пьер Бертье – бородатый, совершенно лысый тридцатилетний тип двухметрового роста. Честно говоря, как художник, он на мой скромный взгляд, не значит ничего особенного. Но, в силу ряда обстоятельств, Бертье оказался одним из участников проекта «Три столицы». Так вот, кроме всего прочего он представил свою новую инсталляцию – «Ванна под лентой». То была обычная детская ванночка обильно обмотанная скотчем. Из-за какой-то путаницы на таможне, контейнер с «Ванной» был маркирован не так, как требовалось, а когда ящик вскрыли, то вообще не разобрались в чем дело. В Питере в ту пору стояла поистине тропическая жара, что, в общем-то, совсем не характерно для «Северной Пальмиры». В некоторых помещениях музея кондиционеры еще не работали, временами становилось нечем дышать, и люди буквально падали с ног. Сначала монтажники использовали «Ванну» для охлаждения пивных бутылок и собственных буйных голов, а потом, когда устроители полезли в каталоги и не обнаружили одного экспоната, все встало на свои места. Рабочие очистили ванну от обрывков липкой ленты, отмыли ее и предъявили организаторам.
Назревал поистине международный скандал. Естественно, автор «Ванны» тут же обо всем узнал, и потребовал вернуть инсталляцию в первозданном виде, или же выплатить компенсацию вместе со страховкой. Зашевелились юристы, и сумма могла оказаться весьма внушительной. Но тут нам изрядно повезло. Вдруг выяснилось, что художник вместе со своим арт-агентом что-то крупно напутали при заполнении документов, в результате чего «Ванна» попала не туда, куда следовало. Таким образом, задача о пострадавшей стороне могла решаться по-разному, и мы подали свой иск, требуя компенсации затрат по «Ванне». Как тогда казалось, я неплохо знал Жан-Пьера Бертье, и мне были хорошо известны его вкусы. Я позвонил ему сам и предложил такой вариант: он снимает все свои претензии, а мы – оргкомитет выставки – отзываем встречный иск и устраиваем художнику приезд в Санкт-Петербург, чего сначала вроде как не планировалось. Поселяем в хорошем отеле и обеспечиваем экскурсии по достопримечательностям Петербурга. В противном случае возникнет судебное разбирательство, которое затянется надолго и неизвестно еще кто проиграет, и кто будет вынужден оплачивать судебные издержки. Жан-Пьер немного подумал, поговорил со своим агентом и согласился на мировую, тем более что в Питере он никогда раньше не бывал, а посетить мечтал.
Чтобы хоть как-то окупить его приезд, я уговорил художника дать пару пресс-конференций и три интервью для влиятельных питерских изданий. С моей стороны это потребовало многих усилий и лжи: требовалось уверить Жан-Пьера, что в России его будто бы хорошо знают, глубоко ценят и ждут, причем просто горят желанием пообщаться. Естественно в Питере, кроме тройки продвинутых арт-критиков, про Бертье никто и слыхом не слыхивал, и мне довелось изрядно попотеть. С организацией самой пресс- конференции пришлось тоже немного нахимичить: переводчиком я назначил себя, а журналистов пригласил только тех, что не знали языка. Сам Бертье изъясняться мог только по-французски, тексты вопросов и ответов я приготовил заранее, а приносить записывающую аппаратуру запретил, упирая на то, что это будет стоить отдельных денег.
Короче – скучать мне не давали.
Как скоро выяснилось, из всех достопримечательностей Серверной столицы России Жан-Пьера интересовало только два аспекта: места, где можно недорого снять малолетнюю проститутку и дешево купить марихуану. Прочие красоты Питера были художнику глубоко параллельны. Как только я устроил его в отеле, художник тут же стал у меня спрашивать, как тут можно вызвать продавщицу секс-услуг, лучше сразу двух, причем не простых, а особенных… Когда он поведал мне о своих сокровенных желаниях, я начал понимать, в какую бяку могу вляпаться. Бертье, кроме прочего, оказался не просто любителем юных девичьих прелестей, но еще большим фантазером и выдумщиком.
Я объяснил Бертье, что то, что он желает, в России, мягко говоря, не приветствуется и вполне может закончиться для него тюрьмой. Еще я напомнил свежую историю про мировую знаменитость, скандал с одним известным российским музыкантом, обвиненном в Таиланде в гомосексуальной педофилии и растлении несовершеннолетнего подростка. Я пояснил французу, что тут далеко не Таиланд, и на такие возможные шалости могут отреагировать весьма сурово. Пришлось еще раз напомнить художнику, что даже безобидные с его точки зрения проказы здесь вполне наказуемы. Жан-Пьер занервничал, стал оправдываться, объяснять, что я все понимаю превратно и неправильно. Для полноты картины я припугнул его возможным арестом и заключением со всякими клошарами да хулиганами, после чего удалился, пожелав спокойной ночи. На ресепшене на всякий случай я оставил номер своего телефона.
