– Да, моя девочка, ты получишь еще… и еще… пока не попросишь меня взять тебя в Марокко… будешь просить и просить…
Она не слышала, не слушала. Ветер и рев океана были для нее частью этого ошеломляющего открытия…
Спала ли она? Она не знала, но глаза были закрыты, и, когда открылись, она не могла бы сказать, где она. Она была одна, под мягким шерстяным одеялом. Яхта все еще двигалась по волнам, но теперь так медленно и ровно, словно снимают кино, и это не настоящая яхта, и Нью-Йорк только нарисован сзади, как фон. Платье все еще лежало рядом с ней. Она села, медленно, неуверенно, будто предстояло снова учиться ходить, жить после какой-то операции. Она натянула платье по пояс, когда подошел Марк. Он выглядел смущенным, как, наверное, и она сама.
– У тебя такая красивая грудь, можно я еще раз дотронусь?
Желание, чтобы все повторилось снова, вернулось с той силой, которую она подавляла всю свою жизнь.
Она хотела опять сбросить платье, но он остановил ее.
– Нет, не сейчас. Мы слишком близко от берега. Помнишь, Золушка, ты сказала, что должна возвращаться вовремя?
Он стоял рядом на коленях. Неужели она так сказала, когда они удирали с вечеринки Форги? Это был другой день, и она была другим человеком.
Взгляд Алексы упал на часы. Час пятнадцать. Новый день. Она не знала, какое это число, но помнила, что в студии надо быть через восемь-девять часов. Еще есть время понежиться в его руках, а потом идти в студию, идти куда угодно, впервые в жизни с новым выражением на лице, которое будет светиться от счастья, потому что она отдалась любимому мужчине.
Любимому? Она попыталась выбросить это слово из головы. Марк натянул на нее платье. «Застегнись, дорогая». Он встал и показал на берег.
– Вот отсюда мы раньше уходили в плавание. Скоро, любимая, мы будем в Бронксе… потом – Спайтен Дайвил, оттуда в Клойстерс и опять вернемся к реке Гудзон. И Лицо Вечной Молодости ступит на твердую землю… – Он опять говорил полунасмешливо-полунежно, но Алекса больше не желала слышать этот тон.
Она поднялась и стряхнула платье с плеч – без молнии это могло произойти и невольно.
– А спальни на яхте нет? Что, Бен всегда спит на открытом воздухе?
Он притянул ее к себе так сильно, что пуговицы на его рубашке больно вдавились ей в кожу.
– Ты разве не хочешь подчиняться комендантскому часу?
Алекса медленно покачала головой.
– Иди за мной вниз… в каюту хозяина. На яхтах не бывает спален.
Каюта была абсолютно белой. Алекса вздрогнула, вспомнив белизну комнаты в отеле «Фермонт». Почему плохие воспоминания врываются в счастье настоящего?
– Я сейчас, – сказал Марк, – дам указания капитану.
– Капитану? Ну конечно, должен быть капитан. Кто-то же должен вести «Ночную звезду» по ночи ее мечты.
Она легла на широкую белую кровать, покрытую тонкой тканью. Спален, может, и нет, но это, точно, кровать. Через иллюминатор Алекса видела огни города, но теперь они были справа, а не слева. «Ночная Звезда» снова развернулась. На минуту Алекса забеспокоилась. Вдруг Марк решил, что она решила сбежать на несколько дней? Решил везти ее на мыс Мэй, или на Бермуды, или…
Он вернулся в каюту. Впервые Алекса увидела черные волосы на его груди. Мужчина. Настоящий мужчина, желанный, желающий, неотразимый. Алексу уже затрясло в лихорадке, когда он просто посмотрел на нее сверху.
Он сел во вращающееся кресло, вделанное в пол, раскрыл руки и прошептал:
– Иди сюда.
Было так естественно опуститься в его объятия, обхватить ногами стул и сцепить их позади, двигаться вместе с ним, вверх и вниз, вверх и вниз, стонать от удовольствия, когда волна за волной оргазм взрывал изнутри тело, пока они снова не оказались на кровати – то он сверху, то она сверху, целовать друг друга, пока она взлетала к небесам.
Когда Алекса наконец заснула, она знала, что стала какой-то другой – одновременно и освобожденной, и пленницей. «Обреченная», – промелькнуло в мозгу последнее слово.
В семь часов Алекса, одетая в пару тимовских брюк и футболку «Ночная звезда» (и то и другое висело на ней мешком), и небритый Марк сели завтракать. В первый раз она не могла есть – теперь пришел аппетит другого рода.
– А что тебе известно о своей компании, где ты собираешься иметь долю? – В его голосе не было больше усмешки. Он был нежным, спокойным, но в то же время требующим ответа.
– Ты, наверное, лучше меня все о ней знаешь. – Алекса пыталась говорить искренне, но он тут же оборвал:
– Это не ответ.
– Хорошо-хорошо. Как ты знаешь, Форга вложил деньги в «Дэви», – она заколебалась, не понимая, почему у Марка такой сердитый вид, – из-за разработок, рецепта… как тебе угодно, который создала твоя мама. – Он не ответил, но она продолжала держать оборону: – Женщины без ума от всего этого. Ты меня поддразнивал насчет вечной молодости, но не думай, что они покупают одну баночку и больше не возвращаются. Они берут еще и еще, значит, это чего-то стоит. Как бы там ни было, женщины пытаются вернуть молодость со времен Клеопатры. Уж я-то хорошо это знаю.
