— Я во всем виню кукол.
«Все мои куклы сгорели!» — горько подумала Ева, и слезы подступили у нее к горлу. Все ее старые куклы вместе с остальными детскими воспоминаниями были сложены в коробки на чердаке; теперь все это превратилось в пепел. Образ ее сгоревших кукол стал символом всех вещей, которые унес огонь. Слезы потекли у нее по щекам.
— А теперь что не так?
Тетя была сторонницей хладнокровного поведения и поэтому чувствовала себя неловко, когда рядом с ней плакали. «Если бы я призналась, что оплакиваю своих старых кукол, тетя Эмили подумала бы, что я окончательно свихнулась!» — благоразумно решила Ева.
В ту ночь Ева долго не могла заснуть. Беспокойно ворочаясь в кровати, она услышала какой-то шум. Это был старый дом, а старые дома всегда наполнены самыми разнообразными звуками. Учитывая это, она не придала шуму особого значения. Она взглянула на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке, и после минутных размышлений поняла, что давно нужно было принять обезболивающее. Следствием ее забывчивости стала пульсирующая боль в руках. «Жаль, что нельзя с такой же легкостью преодолеть все остальные боли», — с сожалением подумала она.
Шум повторился. На этот раз она была уверена, что звук доносился с улицы, а если точнее, то из-под ее окна.
Ева не принадлежала к тем нервным дамам, которые начинают истерично визжать в подобных ситуациях. Она встала с кровати с намерением выяснить, что же было причиной этого странного приглушенного звука.
Она раздвинула тяжелые шторы. Было довольно трудно открыть старое окно, не причиняя вреда обожженным пальцам, но, проявив максимум осторожности, Ева справилась с этой нелегкой задачей. Поток ледяного воздуха вместе со снегом ворвался в комнату. Ветер прижал к ее телу легкую батистовую рубашку. Бросая вызов холоду, она высунулась в окно. Все вокруг было покрыто снегом. Тишина этого белого мира пугала ее. Не было слышно ни одного звука — нет, один все-таки был. Кто-то скреб стену под ее окном.
По-видимому, человеку, одетому в черное, не хватало оборудования и инструментов для каменной стены.
— Я вызвала полицию! — громко закричала она, глядя вниз.
Фигура, которая до сих пор двигалась с ловкостью кошки, вдруг наклонилась в сторону, услышав ее крик. Ева вздохнула с облегчением, когда человек вернулся в прежнее положение. Он посмотрел вверх, и Еве показалось, что она попала в нереальный мир.
— Что вы здесь делаете?
— А что это вам напоминает? — послышался голос слегка запыхавшегося человека.
Перепуганной Еве это напоминало Дрю, уцепившегося за гладкую каменную стену по крайней мере в двадцати футах над землей, вымощенной булыжниками.
Ева вглядывалась в темноту, тщетно пытаясь увидеть что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее руку или ногу. Он мог упасть в любую минуту.
Ева поняла, что высказала свои опасения вслух, только тогда, когда услышала его нетерпеливый ответ «Я не упаду». По голосу можно было понять, что отсутствие веры в его способности раздражало Дрю.
— Отойди от окна, — приказал он, оказавшись в результате своего медленного, но равномерного восхождения почти на уровне рамы.
Ева исполнила приказ, и спустя несколько секунд Дрю положил локти на каменный подоконник. Слегка застонав от усилий, он перевалился через него и с грацией гимнаста приземлился на пол. Он выпрямился, стряхнул снег с волос, с любопытством оглядел старинную комнату и только потом спокойно закрыл окно.
К тому моменту, когда его голубые глаза остановились на ее лице, Ева поняла, что на самом деле он был не так спокоен, как казалось. Нельзя было назвать его действия необдуманными, но в них было и едва заметное напряжение. Он словно находился под действием огромной дозы адреналина. «А может быть, — сердито подумала она, — ему нравилось рисковать собственной шкурой».
— Ты залез ко мне так, будто упражняешься в этом каждый день.
В своей черной одежде он казался особенно худым и имел даже несколько угрожающий вид. «Мне не говорили, что обезболивающие могут вызвать галлюцинации. Кроме того, мурашки на моем теле — это уж точно не иллюзия», — решила она, растирая замерзшие голые плечи.
— Знаешь, твоя комната просто ужасна. Я имею в виду, до нее очень трудно добраться. — Он стащил с себя черные кожаные перчатки и пошевелил уставшими от напряжения пальцами.
Под его жадным взглядом было легче, чем обычно, выслушивать лаконичную критику.
— Если бы я знала, что ты собираешься залезть ко мне на балкон, я бы попросила тетю Эмили дать мне другую комнату. — На кончиках его ресниц лежали снежинки; под ее неподвижным взглядом они начали таять.
— В такую погоду балкон бы значительно облегчил подъем, — с усмешкой признался он.
Самообладание изменило ей.
— Да как ты мог быть таким безответственным? — закричала она. — Ты же мог погибнуть! — Страх душил ее, как ядовитый дым, не оставляя места для других ощущений.
— Это я-то безответственный! — Его рот открылся и снова закрылся с резким звуком. — Как… — спросил он, заставляя себя медленно выговаривать каждое слово, — как ты думаешь, что я почувствовал на пожаре, когда узнал, что ты входила в горящий дом? — Его хриплый голос резал ей слух. — Я думал, что потерял тебя, Ева. — Его глаза вдруг потемнели, в них появилась сумасшедшая искорка. Ева с трудом узнавала его.
— Это совсем другое дело, — осторожно начала она.
— Почему же другое? — спросил он, пригладив волосы. Руки стали мокрыми от растаявшего снега, покрывавшего его голову. Словно нуждаясь в холоде, чтобы сосредоточиться, он принялся размазывать ледяную воду по лицу. — Я знал, что нужен тебе. Я думал, что опоздал. — Он смотрел куда-то вдаль, не замечая ничего вокруг. Его рассеянность напугала Еву.
— Я не понимаю.
Он злобно засмеялся.
— Ты думаешь, я понимаю? Я знаю только то, что был на полпути к городу, когда почувствовал, что ты в опасности. Смейся, — посоветовал он. — Я бы так и сделал, если бы всего этого не произошло.
Еве было не до смеха. Только теперь она начинала понимать смысл его слов.
— Не приближайся! — крикнула она, отступив назад, когда он сделал несколько шагов в ее направлении. — До тех пор, пока ты не скажешь, почему ты вломился в дом моей тети среди ночи.
— Потому что она не пустила меня, когда я приходил днем. Мне показалось, что ситуация требует грубого, но эффективного подхода. — Его голос был усталым и раздраженным, наверное, потому, что она заставляла его объяснять очевидное.
Он сделал шаг вперед и, не получив никакого сопротивления со стороны оцепеневшей фигурки, продвинулся дальше.
— Я же не могу врываться в дом силой. Твоя тетя выглядела такой хрупкой; я не хотел стать причиной ее сердечного приступа.
— На самом деле тетя Эмили не такая хрупкая, как кажется. — Воздух с шумом вырывался из груди Евы. Голова у нее кружилась. «Но ведь ты не стал бы карабкаться по каменной стене среди ночи только для того, чтобы отказать мне, правда?» — мучительно думала она. — Как ты узнал, что это моя комната?
— Я ждал. — Он махнул рукой в сторону окна. — В лесу.
— Ты наблюдал за домом?
— Да, в бинокль.
— В бинокль! — не веря своим ушам, пискнула она. «Когда же я задернула шторы? До того, как разделась, или после?» — мучительно вспоминала она. — Ты воплощал в жизнь свою детскую мечту стать секретным агентом или у тебя всегда были преступные наклонности?
— Только с тех пор, как я познакомился с тобой, моя любовь. — Нежная, грустная улыбка коснулась его губ.
