Черный смерч извивался гигантской коброй, кружился, как восточная танцовщица, исполняющая танец живота. Он рос, набухал, вздымая клубы пыли и грязи, волоча за собой рваные темно-фиолетовые облака.
– Надо где-то укрыться, – сказал Коул. Голос его был неестественно спокойным. – А то нам не поздоровится.
– А где?
Местность была плоская, как тарелка. Далеко-далеко, в стороне от пути смерча, виднелась одинокая силосная башня. И все.
– Если он поползет сюда, спрячемся в кювете, – распорядился Коул.
– Подождем?
Ждать пришлось недолго. Шум нарастал, превращался в рев, – рев мчащегося паровоза, рык огромного бешеного зверя.
Коул распахнул свою дверцу, выволок наружу Эви. Пригибаясь под порывами ветра, они двинулись к кювету, который казался недостижимой целью.
Коул что-то прокричал насчет того, что надо отойти подальше от машины. Эви обернулась – и зря. Смерч надвигался. Светлый «конквест» раскачивался, как корабль в бурю.
Эви зажмурилась – в глаза летела пыль, – споткнулась, вскрикнула. Земля ушла из-под ног. Коул стащил ее в глубокую канаву, на дне которой был цементный водосток.
Она сунулась было в трубу, идущую под шоссе, но Коул схватил ее за платье и вытащил обратно.
– Куда ты? Ее же затопит! – крикнул он. По водостоку уже сейчас бежал ручеек, достигавший щиколоток.
– А что же делать? – растерялась она.
Он прижал Эви к себе и прислонился к подветренной стороне канавы.
– Надеюсь, обойдется!
Эви уставилась на него с ужасом.
Коул посмотрел в ее расширенные от страха глаза. Дождь хлынул снова. Через несколько секунд они оба промокли насквозь. Но это было неважно. Важно, что в ее глазах светилась вера в него. И Коул понял, что рядом с ним ей ничего не страшно.
Сердце у него дрогнуло. Всю жизнь он убеждал себя, что не хочет, чтобы женщины относились к нему таким образом. Только позавчера он сбежал от этого – там, на берегу Миссисипи. Он избегал этого с шестнадцати лет. Но сейчас Коул был готов отдать все на свете за то, чтобы держать ее в своих объятиях. Нет, он не был героем. Но мог ли он признаться ей, что сейчас он так, же беспомощен, как она сама?
Не мог. И к тому же она все равно не услышала бы его за воем торнадо. Он притянул ее ближе к себе и крепко поцеловал. Ее груди прижались к его крепкой груди, ее ноги сплелись с его ногами. Коулу стало жарко. Больше ему ничего не нужно.
Буря терзала землю, а Коул, забыв обо всем, осыпал поцелуями шею Эви. Он упивался ею, как иссохшая земля первыми каплями долгожданного дождя. Глинистая стенка канавы, к которой прижималась Эви, стала блестящей и скользкой от влаги. Коул зарылся пальцами в глину и прижался к Эви, притискивая к стене ее тело. Сверху хлестала вода. Платье Эви облепило ее тело, рубашка Коула прилипла к груди.
Он почувствовал, как ее руки торопливо расстегивают на нем рубашку. Ее ладони были удивительно горячими по сравнению с холодными струями дождя. Коул же не мог возиться с какими-то пуговицами. Руки у него тряслись, кровь бешено пульсировала в жилах. От желания или от будущей грозы? Он сам этого не знал. Коул знал только, что должен овладеть ею – невзирая на грозу, невзирая на прошлое.
Ее губы страстно ласкали его грудь, зубы покусывали сосок… Коул содрогался от желания. Он тоже хотел ласкать ее. Он схватил край ее юбки и грубо задрал ее вверх. Эви взяла его руку и направила внутрь, к полоске влажного шелка, в сладостную влагу… Одно прикосновение его пальца – и она застонала…
Дальше Коул не помнил ничего, кроме жара, раскатов грома, скользкой глины и желания. Все произошло слишком быстро. Она звала его – без слов, но настойчиво, – умоляла его любить ее… И никакой смерч не мог ему помешать.
Эви наклонила голову. Из душа хлестали струи горячей воды. Она прижалась спиной к холодному скользкому кафелю. Соски набухли и болезненно ныли. Впервые за свою бродячую жизнь Эви не боялась заразиться грибком или еще какой-нибудь дрянью и не думала о том, как соблюдаются гигиенические нормы в этом небольшом мотеле. Она прикрыла глаза, наслаждаясь тем, как хлещет по груди горячая вода.
Но даже прикосновение струй воды возбуждало ее. Стоя в ванной комнате, быстро наполнявшейся паром, Эви обняла себя за плечи и плотно сжала колени. Да, там, в кювете, посреди завывания бури, она отдалась Коулу Крику. Они любили друг друга в грязи, в потоках струящейся воды…
Ей должно было быть страшно. Но она не видела ничего, кроме Коула. Ветер свистел и завывал. Этот вой слышался отовсюду и ниоткуда. Порывы ветра хлестали и секли их струями дождя. Они стояли по колено в воде, которая быстро прибывала.
И Эви неслась по течению. Она дала себе волю – и бросилась в его объятия. Она делала такое, что ей раньше и не снилось. Она расстегнула его джинсы, сунула туда руку, почувствовала, как напряглась его плоть. Его скользкие от глины ладони прошлись по ее бедрам, обхватили ягодицы, приподняли ее… Дождь был холодным, а тела их – горячими. В реве бури Эви так и не услышала, когда порвались ее трусики, и не заметила, куда они исчезли. Она обнаружила, что их нет, только тогда, когда Коул на миг замер и она ощутила у себя между ног его напряженный, горячий член. Ничто не преграждало ему пути – никакого белья, никаких сомнений и колебаний…
Шум воды, льющейся из душа, прервал ее воспоминания. Эви посмотрела на свои руки. Под ногтями залегла черная полоска грязи. А о волосах даже подумать страшно! Эви скрипнула зубами, оторвалась от стенки и встала под душ, чтобы смыть глину с волос.
Она потрясла головой и выплюнула воду. И о чем она только тогда думала?
