Коул уставился в пол.
Эви готова была возненавидеть его за то, что он не хочет поделиться с ней своей бедой. Она любила его вопреки всем доводам рассудка. Если он никак не может примириться с этим, что ж…
– Ты сказал, что я глупа, потому что слепо люблю тебя. Ты хочешь сказать, что все эти люди – тоже дураки? Они ведь тоже любят тебя, Коул! Бад, твоя тетя, твои друзья…
– А где они были, когда мне была нужна их помощь? – горько спросил он, позволив себе единственный упрек за все те годы страданий, которые пришлось перенести им с матерью.
– А может быть, они все время были рядом и старались помочь тебе, так же, как я? – Эви шагнула к нему. Ноги плохо слушались ее, ногти вонзились в ладони. – А ты сам прогнал их прочь – так же, как ты гонишь меня. Ты никому не доверял, никого к себе не подпускал. Ты, как и твоя мать, делал вид, что все в порядке, что у вас нормальная семья. Ты научился этому от нее. Что жаловаться – стыдно. Что вы с ней – одни против отца. Ты привык не просить помощи!
Коул отвернулся.
Эви схватила его за руку. Голос у нее дрожал.
– Позволь мне любить тебя! Пожалуйста! – Коул колебался. На шее у него билась жилка. В конце длинного коридора, ведущего в тюремное помещение, отворилась дверь. Коул посмотрел на дверь. Потом на Эви. Он не мог сделать выбор. Судебный пристав потянул его за рукав.
Коул послушно двинулся за ним.
Дверь гулко захлопнулась.
Селина коснулась ее руки.
– Может быть, ему нужно справиться с этим одному…
– Не нужно! – воскликнула Эви. И наконец, расплакалась. – Почему кто-то должен справляться со всеми трудностями один?
– Но он всегда так считал…
А как насчет нее? О ней он не думает… Эви зажала рот ладонью. Это эгоизм! Но это все, что ей осталось. Он ей так нужен! Но Коул слишком любит ее, чтобы позволить ей взять на себя его боль…
– Я беседовал со свидетелями, с защитой и пришел к выводу, что смерть мистера Рейнса не была следствием удара, который нанес ему его сын. Что касается всех прочих обвинений, они снимаются за прошествием срока давности. Таким образом, ответчик невиновен и может быть отпущен на свободу, – провозгласил судья и стукнул молотком.
Эви затаила дыхание. Коул не проявлял никаких чувств. Она не знала, плакать ей или смеяться. Они победили. Но неужели она все потеряла?
Вивиана крепко обняла ее и сунула ей в руку платок. Бад, сидевший с другой стороны, сделал то же самое. Эви попыталась улыбнуться. Ей хотелось броситься к Коулу, заглянуть ему в лицо прежде, чем он уйдет.
– В чем дело? – спросила Вивиана. – Ты не рада?
– Мне нужно прийти в себя. Побыть одной.
Эви усмехнулась. Какая ирония! Она только теперь поняла эту потребность забиться в свою раковину, отгородиться от мира. Ей хотелось сказать об этом Коулу. Он пожал руку приставу и направился к боковой двери.
Эви принялась проталкиваться к нему. Ей пожимали руку, поздравляли, улыбались. Это она созвала всех этих людей – его друзей, родственников, коллег. Когда что-то случалось, ее первым порывом было искать поддержку у близких людей.
А Коул разбирался со своими трудностями сам. Научится ли он когда-нибудь делиться ими?
Эви, наконец, добралась до барьера и перегнулась через него, чтобы поблагодарить Селину. Они обнялись, потом адвокат заметила, куда смотрит Эви, и отступила назад.
– Его выпустят через час, после того как уладят все формальности…
Эви кивнула.
В коридоре было пусто, лишь временами по нему проходил кто-нибудь из служащих.
Эви терпеливо ждала Коула. Но не может, же она ждать вечно! Она знала, что надо быть готовой ко всему, в том числе к тому, что он может снова объявить ей, что они не подходят друг другу. Она делала все, что было в ее силах, чтобы доказать Коулу, что любовь стоит того, чтобы за нее бороться. Настоящая любовь. Такая, которая заставляет больше всего заботиться о том, кого любишь – не забывая при этом о себе.
И, как и во всякой борьбе, здесь можно потерпеть поражение. Надо смотреть на вещи трезво. Они провели вместе всего неделю – и потом расстались на три дня. Этого недостаточно, чтобы завязать прочные отношения. Если для этого недостаточно любви.
Он должен признать, что любовь может быть не только такой, какая связывала его родителей.
Она должна рискнуть сказать ему это.
Коул вышел из-за угла, увидел ее и остановился.
Эви вытянулась. Она вертела в руках ковбойскую шляпу. Потом нервно взмахнула ею. Голос ее сделался пронзительным от волнения:
– Я вижу, тут все мужчины ходят в таких шляпах. Я подумала, может, и ты захочешь…
Коул посмотрел на нее долгим взглядом. Взгляд у него был суровый, но за этим что-то скрывалось. Печаль? Нежность? Нет, не стоит гадать. Лучше подождать, послушать, что он скажет, и быть готовой ко
